Утреннее солнце пробивалось через панорамные окна офиса на двадцать третьем этаже, как нож сквозь масло, — но Лиза Волкова не замечала его золотистых бликов на полированной поверхности своего стола.
Она сидела, словно статуя из белого мрамора, и смотрела на документы, которые только что вручил ей генеральный директор — бумаги, способные разрушить её мир за считанные минуты. Пальцы машинально перебирали край служебной записки, и каждое движение отзывалось болью где-то глубоко в груди.
— Елизавета Сергеевна, вы понимаете серьёзность обвинений? — голос Игоря Михайловича звучал как погребальный колокол в тишине кабинета, обитого дорогим деревом и кожей.
Лиза медленно подняла глаза на своего бывшего начальника, этого седого мужчину с умными глазами, который ещё вчера называл её своей правой рукой и лучшим финансовым директором за всю историю компании. Теперь он смотрел на неё с жалостью, словно на больного зверя, которого приходится усыплять из милосердия.
— Я понимаю, что Максим Петрович сумел переложить вину на меня очень искусно, — ответила она. Её голос прозвучал удивительно ровно, хотя внутри всё кричало и билось, как птица в клетке. — Поддельные документы с моей подписью, липовые договоры с несуществующими поставщиками, фиктивные счета... Работа мастера.
Игорь Михайлович тяжело вздохнул, Лиза увидела, как дрогнули уголки его рта. Он тоже понимал, что происходит несправедливость, но руки у него были связаны железными цепями корпоративной политики и страхом перед скандалом.
— Служба безопасности провела расследование. Все следы ведут к вам. У нас нет выбора, — произнёс он, не глядя ей в глаза, изучая какую-то невидимую точку на стене позади её кресла.
Лиза встала — её движение было плавным, почти торжественным, как у королевы, идущей на эшафот с высоко поднятой головой. Пятнадцать лет безупречной работы, тысячи сделок, миллионы правильно просчитанных рублей... Всё это превратилось в пыль от одного удара — удара рукой человека, которого она когда-то считала коллегой.
— Можете не продолжать, — сказала она, собирая со стола личные вещи: фотографию с мужем — ту самую, что сделали в медовый месяц на берегу моря, — хрустальную при способу, подаренную на день рождения сотрудниками, золотую ручку — память о первой крупной сделке. — Я подам заявление об увольнении по собственному желанию.
Через час Лиза шла по коридору, который ещё утром казался ей родным домом, а теперь напоминал декорации к плохому фильму. Сотрудники отводили глаза: кто-то — из стыда, кто-то — из страха, будто корпоративная зараза и впрямь могла оказаться заразной. Только Марина из бухгалтерии, молодая женщина с детскими глазами и сединой в тёмных волосах, осмелилась подойти.
— Елизавета Сергеевна, я знаю, что вы не виноваты, — прошептала она, озираясь по сторонам, словно шпионка на вражеской территории.
— Все знают, какой вы человек… — попыталась продолжить Марина, но Лиза мягко её остановила:
— Не надо, Мариночка… — и в голосе прозвучала такая усталость, будто она прожила сто лет за одно утро. — Береги себя. У тебя дети.
Дорога домой тянулась, как дурная бесконечность. Автомобиль плыл по знакомым улицам, мимо привычных пейзажей, но Лиза видела всё это словно через толстое стекло аквариума — далёкое, размытое, нереальное. Радио бормотало что-то о курсе валют и политических новостях, но слова проскальзывали мимо сознания, не задерживаясь в памяти.
Загородный дом встретил её тишиной и запахом дорогой мебельной полировки. Двухэтажное строение из красного кирпича, с белыми наличниками и черепичной крышей всегда казалось ей крепостью, символом стабильности и успеха. Они с Андреем построили его на деньги от её премий, обставили мебелью, которую выбирала сама Лиза, посадили сад — и поливали его вместе, но чаще она, в редкие свободные вечера.
Теперь дом смотрел на неё равнодушными окнами, и Лиза поняла: видит его новыми глазами, глазами женщины, которая больше не может позволить себе такую роскошь. Она прошла в прихожую, где зеркальные панели и хрустальная люстра отражали неверное мерцание уличных фонарей, поднялась по мраморной лестнице в спальню и села на край кровати, застеленной итальянским бельём цвета шампанского. Руки дрожали так сильно, что пришлось сжать их в кулаки и прижать к коленям.
Впервые за пятнадцать лет карьеры она не знала, что делать дальше — куда идти, к кому обратиться за помощью.
Телефон звонил каждые полчаса: коллеги, клиенты, деловые партнёры — все хотели что-то узнать, поддержать или просто посплетничать. Лиза не отвечала. Она позволяла автоответчик собирать голоса из прошлой жизни — той, что закончилась сегодня утром в кабинете генерального директора.
Андрей вернулся домой в обычное время — ровно в семь вечера, будто заведённые часы. Лиза услышала звук его машины на подъездной дорожке, потом — шаги в прихожей, звон ключей, брошенных в хрустальную вазу на комоде.
Он поднялся наверх и замер в дверях спальни, увидев жену, сидящую в той же позе, в какой он оставил её утром.
— Что случилось? — спросил он, и в его голосе прозвучало не столько беспокойство, сколько раздражение человека, которого отвлекают от важных дел пустяками. Андрей выглядел, как всегда: безупречно дорогой костюм сидел на нём, словно вторая кожа, волосы аккуратно уложены, лицо выбрито до младенческой гладкости. В свои сорок один он сохранял почти мальчишескую привлекательность, которая когда-то сводила Лизу с ума. Высокий, стройный, с правильными чертами лица и обаятельной улыбкой, он умел нравиться людям — особенно женщинам — и никогда не стеснялся пользоваться этим талантом.
— Меня уволили, — сказала Лиза просто, без лишних объяснений, и стала наблюдать, как меняется лицо мужа: сначала недоумение, затем что-то похожее на испуг, а потом — плохо скрываемая паника. Андрей сел на край кресла напротив кровати, будто готовясь к побегу. И Лиза сразу поняла: он думает не о ней и не о её чувствах, а только о том, как это отразится на их семейном бюджете.
— Как уволили? За что? Это временно? — вопросы сыпались из него, как горох из дырявого мешка, и каждый звучал всё более тревожно.
Лиза рассказала — всё: и про Максима Петровича, и про фальшивые документы, и про угрозу уголовного дела. Андрей слушал, и его лицо постепенно серело, словно покрывалось пеплом сгоревших надежд.
— Но ты же будешь бороться? Наймёшь адвоката? Докажешь свою невиновность? — он говорил быстро, нервно, перебивая сам себя новыми вопросами.
— Конечно, буду, — спокойно ответила Лиза, хотя не имела пока ни малейшего представления, с чего начать эту борьбу. — Но это займёт время. Много времени. И денег.
Андрей встал и заходил по комнате из угла в угол — почти тигр в клетке.
Его движения стали резкими, нервными, и Лиза вдруг осознала: за все годы брака никогда не видела мужа таким — растерянным, испуганным, лишённым своего обычного, показного спокойствия.
— А что с нашими планами? Мы же собирались в отпуск в Европу... И машину хотели поменять. И ещё кухню переделать, — он перечислял всё это, словно читал список покупок в магазине, и в голосе его звучала такая детская обида, будто Лиза уволилась нарочно, чтобы испортить ему жизнь.
— Придётся отложить, — тихо сказала она, и впервые за день почувствовала, как к горлу подкатывает ком.
Ужин прошёл в гнетущем молчании. Андрей ковырял вилкой дорогую рыбу, которую Лиза заказала утром — ещё не подозревая, что к вечеру такие деликатесы станут для их семьи непозволительной роскошью. Она сама почти ничего не ела, только пила белое сухое вино, которое обычно помогало ей расслабиться после трудного дня.
Теперь оно казалось безвкусным — словно вода из-под крана.
— Слушай, а может, это и к лучшему? — вдруг сказал Андрей, отложив вилку, и впервые за вечер посмотрел жене прямо в глаза. — Ты так много работала, так уставала... Может, стоит отдохнуть? Заняться домом, собой?
Лиза медленно поставила бокал на стол и посмотрела на мужа так, будто видела его впервые в жизни.
В его словах не было ни капли понимания: работа для неё — не просто способ зарабатывать, а смысл жизни, источник самоуважения, доказательство собственной ценности.
— Отдохнуть... — повторила она, и в её голосе прозвучала такая горечь, что Андрей поёжился.
— Да, конечно. Буду сидеть дома, варить борщи и смотреть сериалы. Отличная перспектива.
— Ну, я не так имел в виду... — начал он, но Лиза уже не слушала. Она встала из-за стола и ушла в гостиную, где включила телевизор не ради того, чтобы смотреть — а чтобы заглушить тишину, давящую на неё, как чугунная плита.
По экрану мелькали рекламные ролики дорогих автомобилей, ювелирных украшений, престижной недвижимости — всего того, что ещё вчера казалось само собой разумеющимся, а сегодня превратилось в недостижимую мечту.
Андрей пришёл следом и опустился в своё любимое кресло — огромное, кожаное, стоившее, между прочим, половину его месячной зарплаты. В руке он держал бокал дорогого шотландского виски, того самого, что они покупали к особым случаям.
— Лиза, — начал он примирительным тоном, и она сразу поняла: он репетировал эту речь, пока она накрывала на стол, — я понимаю, тебе сейчас тяжело…
— Но нам нужно быть практичными. Смотреть правде в глаза? — Лиза не отрывала взгляд от телевизора, где красивая девушка в белом платье рекламировала какой-то крем.
— И что мне говорит эта твоя правда?
— Правда говорит, что без твоей зарплаты нам будет тяжело содержать этот дом. Платить кредит, коммунальные, налоги… — Андрей говорил осторожно, на цыпочках, словно шагал по минному полю. — Может быть, стоит подумать о том, чтобы… ну, может, продать дом? Купить что-нибудь поменьше?
Лиза наконец повернулась к нему. То, что он увидел в её взгляде, заставило Андрея вжаться в спинку кресла. Там не было ни гнева, ни отчаяния. Только холодное, оценивающее презрение.
— Продать дом? — повторила она медленно, смакуя каждое слово. — Дом, который я покупала. На деньги, которые я зарабатывала. Чтобы мы могли жить так, как ты привык жить.
— Но я тоже работаю, — Андрей вскинул голову, и в голосе зазвенела обида. — Я тоже вношу свой вклад в семейный бюджет.
Лиза коротко, зло усмехнулась — без тени веселья:
— Твой вклад покрывает примерно треть наших расходов, дорогой. Всё остальное — машины, дом, отпуска, твои любимые костюмы и часы — всё это оплачивала я.
Андрей покраснел, побледнел — и Лиза поняла: попала в цель. Он терпеть не мог разговоров об их финансовом неравенстве, предпочитал делать вид, будто они равноправные партнёры.
— Значит, ты упрекаешь меня в том, что я зарабатываю меньше? — спросил он, и в голосе зазвучали металлические нотки.
— Я не упрекаю. Я констатирую факт, — спокойно ответила Лиза. — И ещё один факт: первое, о чём ты подумал, узнав о моих неприятностях, — это деньги. Не о том, как мне помочь. Не о том, как меня поддержать. О деньгах.
продолжение