Верите ли вы в сверхъестественное?
Не в ту дичь, что нескончаемыми потоками льется с телеэкранов. А в реально существующие потусторонние вещи? Такие, как проклятые места, как жаждущие отмщения неупокоенные души невинно убиенных, как заговоры, привороты и проклятия?
Не верите. Или, по крайней мере, сомневаетесь. Думаете: «Кто его знает? Все может быть».
Все может быть…
Я уже далеко немолод – седьмой десяток пошел. И прожил долгую, насыщенную событиями жизнь. Бывало в жизни разное, но всегда рациональное и поддающееся объяснению. За исключением одного случая, который произошел хоть и давно, но помнится четко, словно это было вчера.
Стоял конец семидесятых ХХ века. В великой стране была стабильность и благополучие, хоть и называлось это эпохой застоя. Дряхлый генсек вещал из телевизора про коммунизм и светлое будущее. Где-то в столицах диссидентствовала творческая интеллигенция и лица к ней приближенные. А в буржуйских странах притесняли негров и жестоко разгоняли демонстрации.
Но нам, тринадцатилетним подросткам, все это было до оранжевой ёлочки. Нас больше интересовал телевизионный фильм с Высоцким – «Место встречи изменить нельзя», песни групп «Аквариум» и «Абба».
А также то, что девчонки – вчерашние верные соратницы в проказах и играх, оказались совсем иными – таинственными и загадочными существами, от одного вида которых замирало дыхание и сердце начинало часто-часто биться в груди.
А еще мы чувствовали себя совсем взрослыми и спешили вкусить тех запретных радостей, что отличают мальчишку от взрослого парня.
Мы тайком курили сворованные у отцов папиросы, давились кашлем и вытирали предательские слезы, но стойко вдыхали едкий дым тлеющего табака.
Хотелось еще попробовать спиртного, но дома, в городе, это было опасно. Если на запах курева отец лишь улыбался в усы и грозил пальцем, обещая выпороть, то за винный перегар порка была обеспечена – случалось такое с соседскими мальчишками. И поэтому мы ждали лето с его свободой, бесшабашностью и поездкой в деревню к бабушке.
Я очень хорошо помню то лето семьдесят девятого года. Прошло почти полвека, но помню, словно это было вчера.
Июнь, жара. По пыльной дороге из родного города на нещадно гудящем ЛАЗе мы с братом отправились в деревню, где жила наша бабушка…
***
– Ох, хорошо! – конопатый Славик растянулся на прибрежном песке. – Водичка класс!
Он тряхнул мокрым чубом, отчего брызги полетели в разные стороны, обдав нас, играющих в карты, дождем холодных капель.
– Осторожнее, ты, – чернявый Генка с неудовольствием вытер ладонью разгоряченное жарким июньским солнцем тело и замахнулся на приятеля.
Славка только засмеялся и откатился подальше. Потом порылся в сваленной в кучу одежде и извлек пачку «Беломора» и коробок спичек.
– Кто будет? – он с хитрым прищуром уставился на нас.
В ту же секунду карты были отброшены, и мы все задымили. За исключением очкастого Юрки, который с неодобрением смотрел в нашу сторону.
– Держи, – Славка протянул ему дымящийся окурок. – Попробуй. Будь мужчиной.
Тот лишь покачал головой и, слегка картавя, произнес:
– Мне мама говорила, что курение очень плохо для зубов.
– «Говорила, курение», – передразнил его конопатый.
– А кто у тебя мама? – спросил я, затягиваясь.
– Мама – зубной фельдшер, – в голосе Юрки слышалась неподдельная гордость. – Она говорила, что от курения может случиться…
Он не окончил – Славка сплюнул длинной струей и презрительно хмыкнул:
– Подумаешь – фельдшер! Вот у меня мама врач-терапевт и дымит как паровоз. А то – фельдшер. Много твоя мама знает.
– Моя мама о болезнях зубов все знает! – Юрка сердито засопел и сжал кулаки.
– Ха, – конопатому явно хотелось драки со слабаком Юркой. – Ей, небось, только полы мыть доверяют.
– Да я тебя! – Юрка бросился к обидчику.
Но я встал между ними.
– Тихо-тихо. Успокойтесь, – я приобнял Юрку за плечи. Того трясло от негодования. – Слава, ты не прав. Что с того, что мама фельдшер, а не врач, как у тебя? У нас с Денисом, – я кивнул на брата, – папа шофер, мама диспетчер. У Генки – учителя. Разве это важно? Мы ведь друзья. И ссорится из-за этого…
– Тоже мне, друзья выискались, – сердито перебил меня Славка. И ткнул пальцем в Генку. – Этот вон в городе даже не поздоровался, когда встретились.
– Не видел я тебя, – невозмутимо ответил тот. – Объяснял же. Не видел.
– Конечно! Так проще всего, – Славка уселся на песок, достал новую папиросу и яростно задымил.
В это время меня кто-то дернул за руку. Денис.
– Ну? – я уставился на младшего брата
– Петь, скажи им, – заговорщицки прошептал он.
– Точно! – я хлопнул себя по лбу. Как я мог забыть? – парни, мы тут с Денисом одну штуку придумали.
Ребята вопросительно посмотрели на нас.
– Короче, – раздуваясь от гордости начал я. – Мы у бабки трехлитровую банку бражки стырили.
– Ну?! – подался вперед Генка.
– Она за сараем, в крапиве стоит, – затараторил мой брат. – Петька ее туда спрятал. А я на «шубе» стоял, пока бабка в огороде возилась, а Петька бражку сливал.
– Ну?!! – Генка терял терпение.
– Чего ты нукаешь? – улыбнулся оттаявший Славка. – Парни предлагают выпить. Правильно, Петруха?
– Ага, – я радостно закивал головой. – Только мы еще не придумали, где и когда.
– Чего тут думать? – деятельный конопатый взял дело в свои руки. – В лесочке, за памятником. Часиков в восемь. Только закуски надо бы.
И он посмотрел на Генку.
– Сделаю, в лучшем виде, – деловито кивнул тот. – Сала отрежу. Хлеба возьму. Огурцов из бочки натаскаю.
– Молодец! – хлопнул его по плечу Славка, и обернулся к Юрке. – Ну а ты? С нами?
– Ребята, это нехорошо, – Юрка ковырял ногой мокрый песок. – Моя мама говорила…
– Да что ты заладил: «Мама, мама»! – в сердцах воскликнул Славка. – Я тебе «мировую» предлагаю. Говори – идешь или нет?
И он протянул приятелю раскрытую ладонь.
– Иду, – Юрка после секундного колебания пожал протянутую руку.
– Вот и славно! Вот и договорились! – Славка щербато улыбнулся. – Значит, в восемь, у памятника.
Все согласно закивали, радостно смеясь в предвкушении новых впечатлений.
Восемь часов вечера для начала июня – совершеннейший день. Солнце только-только начинает свой путь к закату. Небесные птахи и не думают о ночлеге, а неутомимо носятся по голубому небу, оглашая все вокруг веселым щебетом. Кровопийцы-комары притаились в тени под листочками и ждут своего часа, чтобы в наступающих сумерках с противным писком вылететь на охоту и портить людям вечерний отдых.
В этот час, как было условлено, мы собрались у памятника воину-освободителю, что возвышался над братской могилой у въезда в деревню.
Мы с братом притащили в авоське, замотанную для конспирации в тряпки, трехлитровую банку бражки.
Хозяйственный Генка принес изрядный шматок сала, несколько сморщенных прошлогодних соленых огурцов и полбуханки черного хлеба.
Славка – пару пучков зеленого лука и, конечно же, пачку «Беломора».
Даже Юрик пришел не с пустыми руками: бутылка лимонада «Буратино», погнутая алюминиевая кружка и две толстых свечки.
– Это еще зачем? – Славка кивком указал на свечи.
– Темно станет. Зажжем и будет хорошо, – ответил Юрик.
Конопатый только сплюнул от досады и пробурчал что-то себе под нос.
– Зря ты так, – вступился за приятеля Генка. – Юрка молодец. Он единственный догадался кружку прихватить. А то пришлось бы прямо из банки хлебать.
Славка ничего не ответил, он смотрел на стремительно темнеющее небо. Нет, это не ночная тьма опускалась на деревню, это с севера, клубясь и перекатываясь, фиолетовой громадой наползала огромная грозовая туча. Она то и дело освещалась вспышками и зарницами, сопровождаемыми пока еще негромким рокотом.
– Накрылся пикничок, – Генка грустно смотрел на небо.
– Ага. Сейчас, как сыпанет, да как вдарит! – подхватил Денис. – И будем мокрые как цуцики.
– Тогда по домам, – с радостным облегчением сказал Юрик. – Сама природа против этого безобразия, что мы затеяли.
– Дулю тебе и твоей природе, – Славка сунул приятелю под нос крепкий кукиш. – Пикник состоится при любой погоде. Идем в баню.
– В баню? – я в изумлении уставился на него.
– Ты что, рехнулся? – Генка покрутил пальцем у виска.
– Мне папина мама говорила, что там нечисто, – тихо произнес Юрка. – Что-то там нехорошее водится.
Мы с Денисом переглянулись и согласно закивали – наша бабушка тоже предупреждала, чтоб «ни ногой» туда. Да и страшные слухи ходили по деревне об этом старом заброшенном строении на пригорке у речки.
Баню построили давным-давно – еще до войны. Колхоз тогда расстарался и возвел добротное кирпичное здание, разделенное на две половины – женскую и мужскую, для помывки трудящихся. Но недолго довелось париться колхозникам и колхозницам в новой бане – грянула война. А после про баню отчего-то забыли и перестали использовать по назначению. Да и вообще старались обходить стороной. Так и осталось стоять на отшибе кирпичное здание, угрюмо глядевшее перед собой маленькими подслеповатыми окошками. Иногда, по слухам, оттуда по ночам доносились жуткие крики и виднелись отблески пламени. Хоть в эти слухи никто особо не верил, всё равно все старались держаться от старой бани подальше.
– Нет, я не пойду, – заявил Юрик. – Папина мама говорила…
Славка обидно рассмеялся.
– Это бабкины сказки. В них верят только дошколята и, – он бросил взгляд на Юрика. – Маменькины сынки.
Я видел, как у Юрика побелели щеки, и он сжал кулаки.
– Вы как хотите, а я иду, – продолжал Славка. – И если вы мужики, то пойдете со мной.
Он обвел нас прищуренным взглядом. Мы с Генкой хмуро переглянулись и синхронно кивнули – нам не улыбалось, что конопатый Славка разнесет по городу, что мы сдрейфили вечером посидеть в развалюхе.
Славка перевел взгляд на Дениса.
– Я, как Петя, – поспешно сказал брат.
Славка кивнул, победно улыбнулся и посмотрел на Юрика.
– А ты, очкарик? – кривя губы спросил он. – С нами или как?
Юрик посмотрел на нас, обреченно кивнул и нехотя произнес:
– С вами.
– Ну тогда пошли, нужно торопиться, – Славка указал на небо. – Гроза уже близко.
Действительно, пока мы препирались, небо затянуло темным. Молнии блискали все ближе и ближе. Раскаты грома звучали непрерывной канонадой.
– Побежали! – скомандовал Славка. И мы стремглав бросились к реке, где на пригорке, почти у самого леса стояла старая заброшенная баня.
Нам повезло: первые тяжелые капли успели лишь несколько раз звонко хлопнуть нас по макушкам, прежде чем мы вошли полумрак бани.
Ливень сыпанул стеной, как только входная дверь была захлопнута. Мы сгрудились в тесных сенях. Стояли и слушали наше прерывистое дыхание и то, как за стеной водопадом рокочет дождь, как грохочет гроза, подбираясь все ближе и ближе. Всем было немного не по себе.
Чиркнула спичка и из темноты выступили наши испуганные лица с горящими глазами.
– Тэкс, что мы имеем? – Славка приподнял огонек повыше.
В неровном, колеблющемся свете горящей спички мы разглядели абсолютно пустой, узкий и запыленный тамбур.
– Нет. Не пойдет, – вынес вердикт конопатый. – Идем дальше.
Он зашипел, ожегшись о догоревшую спичку. Огонек погас и стало темно. Славка опять зажег спичку и собрался было толкнуть следующую дверь, но его остановил Генка.
– Погоди. А если кто из взрослых нагрянет? Засекут ведь, – рассудительно произнес он.
– Хэ! Не проблема, – заявил Славка, и осветил входную дверь. – Смотри.
На двери, в широких скобах, имелся массивный кованый засов, бурый от ржавчины. Конопатый чуть напрягся и с усилием задвинул засов в паз.
– Так нормально? – спросил он, поглядывая на Генку.
Тот удовлетворенно кивнул:
– Сойдет.
Славка хмыкнул, толкнул следующую дверь и опять зашипел, обжегшись.
– Слышь, очкарик, где твои свечки? – обратился он к Юрику. – Так никаких спичек не напасешься.
– У меня вообще-то имя есть, – буркнул Юрик, протягивая свечу.
Славка проигнорировал замечание приятеля. Через несколько секунд тьма отступила под робким язычком пламени.
– Предбанник, – объявил Генка.
– Н-да, – протянул Денис. – Тоже не особо.
Пол был усыпан битым кирпичом, завален обломками мебели и еще какой-то рухлядью.
– Свинарник какой-то, – я посмотрел на Славку. – Что, будем здесь?
Тот только отмахнулся, задвинул на двери засов и двинулся дальше. Мы последовали за ним, осторожно обходя завалы и кучи хлама.
– Давайте сюда, – Славка уже распахнул дверь в следующее помещение и светил туда свечкой. – Будем здесь. Как будто специально для нас подготовлено.
Он шагнул внутрь. Мы зашли следом и огляделись
Это оказалась моечная. Просторное помещение со щелястым, для слива воды, полом, низким потолком и широкими каменными скамьями. Обшитые потемневшими от времени досками стены не имели окон, лишь под самым потолком было одно, маленькое, даже не окно, а скорее вентиляция.
– Точно, будто для нас, – удовлетворенно сказал я.
А хозяйственный Генка уже расстелил газету и стал раскладывать припасы на невысокой каменной скамье.
Вскоре мы расположились вокруг импровизированного столика. Горели две свечи. И от их света наши изломанные тени танцевали причудливый танец по стенам и потолку. За окном все также шелестел дождь и громыхали раскаты грома, время от времени загораясь отблесками молний в узком окошке под потолком.
Алюминиевая кружка с брагой шла по кругу. В голове приятно шумело, и все страхи были позабыты, а сидящие рядом мальчишки казались самыми лучшими, самыми верными друзьями в мире.
Мы выпивали, хрустели огурцами и зеленым луком, наперебой рассказывали истории и анекдоты, смеялись над самыми глупыми шутками.
Очередная яркая вспышка молнии, проникшая сквозь маленькое окошко и оглушительный раскат грома, от которого затряслись стены, заставил нас замолчать. Звенящая тишина наполнила все вокруг. И в этой тишине стали отчетливо слышны тяжелые шаги над нашими головами: шаг, тишина, шаг, тишина, шаг… Все стихло.
– Это голуби, – беспечно махнул рукой Славка. – Тут их тьма-тьмущая на чердаке обитает.
– Совсем дурак? – прошипел Юрик. – Какие голуби в подкованных сапогах?
– Да я тебя, очкастый, за дурака, по самую шляпку, как гвоздь в землю вгоню! – Славка, выпятив нижнюю челюсть, стал неуклюже подниматься.
Отблеск молнии через окошко. Ужасный грохот, от которого на миг зазвенело в ушах. И хлопнула дверь в предбанник.
– Ты же ее на засов закрыл? – дрожащим голосом спросил Денис, обращаясь к Славке.
– Ага, – кивнул тот и облизнул пересохшие губы. – Там засов, танком не сломаешь.
– Тихо! – пошептал Генка. – Слушайте!
Мы затаили дыхание. Стало слышно, как под тяжелыми шагами хрустит мусор.
– Мама, – пискнул Юрик.
– Заткнись, – прошипел Славка.
И в ту же секунду кто-то со страшной силой ударил в дверь.
– Ты закрыл ее? – Генка побелевшими глазами смотрел на Славку.
– Ага, – кивнул тот. – Там засов такой же…
Он не договорил, яркая вспышка молнии осветила полутемное помещение, в этой вспышке стена стала прозрачной, как витрина в магазине, и мы увидали высокую темную фигуру за дверью. Пронесся порыв холодного ветра и задул свечи. Комната погрузилась в непроглядный мрак.
Тоненько, по-девчоночьи, завопил Юрка. Заголосил что-то непонятное Денис. Заорали в голос Славка и Генка. Я тоже пытался кричать, но сразу же сорвал голос и из горла моего вылетал лишь тоненький писк.
Еще вспышка. И прямо перед нами возник мужчина. В темном, перепоясанном широким ремнем, пиджаке и таких же брюках, заправленных в высокие сапоги. Отсвет молнии длился всего лишь мгновение, но я отчетливо разглядел его облик, его белое лицо, которое пересекала страшная рана, рассекающая череп почти пополам. Мужчина стоял перед нами, он ухмылялся ощеренным ртом, в котором были видны осколки зубов и протягивал к нам руки с неестественно длинными пальцами.
Как птички, попавшие в клетку, мы заметались по темной комнате. Первым к окошку бросился Денис. Он ужом выскользнул в узкое отверстие. За ним рванул Генка. Секунда, и его ноги, одетые в кеды, мелькнули в окне. Невысокий Юрик подпрыгивал, пытаясь достать до подоконника.
– Давай, очкарик! – завопил Славка, рывком вскинул его к окошку и сам рванулся следом.
Я был последним. Подпрыгнул, ухватился за скользкий подоконник, подтянулся и уже стал протискиваться наружу, как ледяные пальцы ухватили меня за щиколотку.
– Мама! – просипел я, и соскользнул вниз.
Хватка внезапно разжалась. Вспышка. И я увидел, что вокруг страшного мужика стоят три невысоких фигуры в белых длиннополых одеяниях. Мужик дергался и кружился между ними, пытаясь вырваться из кольца. А белые все ближе и ближе приближались к страшилищу. Тот воздел руки и страшно закричал.
Я не стал дожидаться чем все это закончится, одним прыжком достиг окошка и через секунду вывалился наружу, прямо на руки зовущего меня Славки.
– Живой? – выдохнул он.
Я кивнул.
– Тогда бежим! Все уже смылись, – он дернул меня за руку, и мы побежали.
Бежали под проливным дождем, пригибаясь от ярких вспышек молний и вздрагивая от раскатов грома.
В деревне разделились – каждый побежал к себе. У калитки меня поджидал Денис.
– Петька! Живой! – радостно прошептал он. И обнял меня.
Несколько минут мы с братом стояли, обнявшись под струями дождя. Потом пробрались в дом. Скинули мокрую и изорванную одежду, и тихо, чтобы не разбудить спящую бабушку, прошмыгнули в свою комнату.
Всю ночь Денис метался в горячечном бреду. У него поднялась температура. Ртуть на градуснике доползла до отметки в сорок градусов. Бабушка охала и причитала. Поила его каким-то отваром и поминутно обтирала мокрым полотенцем.
Утром старый усатый фельдшер осмотрел брата, вздохнул и произнес непонятное слово:
– Пневмония.
Потом закурил беломорину и сказал испуганной бабушке:
– Я машину из города вызвал. Еще двое таких же, – он кивнул на брата. – В больницу им нужно.
– А еще кто? – всплеснула руками бабушка.
– Андреевны и Марковны внучата, всю ночь температурили, – устало ответил фельдшер.
Докурив, он затушил окурок и подозвал меня. Долго осматривал, слушал легкие, заглядывал в рот и щупал шею. Затем хмыкнул и бросив:
– Здоров, как конь, – отправился по своим делам.
Когда УАЗик увез Дениса, Юрика и Генку в город, я тайком выскользнул из дома и бросился к Славке. Встретились мы на половине дороги – приятель спешил ко мне. Не сказав друг другу ни слова, мы, не сговариваясь, отправились к бане.
Некоторое время, из кустов, мы рассматривали кирпичное строение, потом осторожно приблизились. Подошли к двери, и Славка подергал за ручку. Было заперто. Он нагнулся и посмотрел в щелку между косяком и дверью.
– Засов, – сообщил конопатый и озабоченно осмотрелся. – Пошли к окну.
Поочерёдно подсаживая друг друга, заглянули внутрь. Там все было, как и вчера: в полумраке было видно, что на скамье стоит полупустая банка с бражкой, лежит нехитрая закуска и уныло торчат две оплывшие свечи. И больше ничего. Никаких следов страшного мужика или белых фигур.
– Н-да, – протянул Славка, отходя в сторону и глядя на окошко. – Узкое. Через него только кошка и пролезет. Как мы умудрились?
– Я рубашку порвал, и живот исцарапал, – сказал я.
– Я тоже, – Славка задрал майку и продемонстрировал ободранные бока.
– Вот вы где, – раздался голос.
Мы вздрогнули и обернулись – позади нас стояла моя бабушка.
– Я так и думала, что без бани не обошлось, – она внимательно смотрела на нас. – Говорила же – не ходите.
Мы стояли потупившись. Бабушка помолчала, вздохнула и сказала:
– Пошли домой, там все расскажете.
И, не дожидаясь нашего согласия, засеменила прочь.
На столе под цветущей яблоней попыхивал самовар, по чашкам был разлит ароматный чай и стояли свежие пирожки и ватрушки. Расположившись у стола, мы под пристальным бабушкиным взглядом наперебой рассказывали о вчерашнем происшествии. Рассказывали все, от начала и до конца, лишь утаив про украденную бражку.
Выслушав нас, бабушка долго молчала, глядя в никуда пустыми глазами, в которых плескались боль и слезы. Потом она тяжко вздохнула и тихо произнесла:
– Это Яшка-полицай был.
– Кто? – не понял я.
Бабушка опять вздохнула и продолжила:
– Уж какие во время войны немцы звери были, только куда им до наших. Полицаи за малейшую провинность наказывали, мучили, издевались. А баню приспособили для расправ и пыток с неугодными людьми. И Яшка самым жестоким, самым ярым был. Скольких он там замучил – одному Богу известно.
Она перевела дыхание.
– А когда наши наступать стали, немцы бежали. Бросали всё, своё и награбленное. И прислужников своих оставляли. Тогда Яшка и схоронился в бане, думал, не найдут, думал, пересидит и скроется в лесах. Да не тут-то было. Хромой Егор, дед твой, – бабушка кивнула на раскрывшего рот Славку, – средь бела дня в баню пошел и зарубил топором Яшку. Тело в лес выволок и запретил хоронить. Так и лежал тот с разрубленной головой, пока звери не растащили.
Бабушка умолкла. Повисла тишина.
– А белые те, – не выдержал я. – Они кто?
– Не знаю точно, – бабушка пожала плечами. – Но думаю – Сомовы. Последние, кто смерть в тех стенах принял. Они еврейского мальчика прятали, за то и поплатились. Мама и две дочки. Отомстили они, значит. После смерти, но отомстили.
Мы молчали. Славка уставился в стол, бабушка теребила косынку, а я смотрел на далекий лес и думал, что даже после смерти злодея настигла расплата. Не смог он спрятаться от душ замученных им невинных людей.
– Никому об этом не рассказывайте, – тихо велела бабушка. – И друзьям своим скажите.
Мы со Славкой закивали: о таком не рассказывают, да и кто поверит.
И действительно, встречаясь с друзьями, мы никогда не вспоминали о том страшном дождливом вечере.
Друзья наши болели тяжело и долго. Но в конце концов пошли на поправку и выздоровели.
***
Потом была жизнь. Она раскидала нас в разные стороны.
Мой брат, Денис, в восемьдесят шестом погиб, исполняя интернациональный долг в Демократической Республике Афганистан.
Генка трудится на ниве сельского хозяйства. Уважаемый человек. Агроном.
Юрик в конце восьмидесятых перебрался на историческую родину – в Израиль.
Конопатая физиономия Славки довольно часто мелькает на экране телевизора. Он стал артистом.
Я иногда бываю в деревне. Бабушки уже давно нет в живых. Дом ее обветшал и требует ремонта. Да все как-то недосуг.
А баня все так же стоит на пригорке, у изрядно обмелевшей речки. Старое, никому ненужное кирпичное здание, побитое временем и непогодой. Баня почти утонула в зарослях кустов. Невысокие сосны окружают ее со всех сторон, а на крыше поселились три тоненьких белоствольных березки.
Tags: Проза Project: Moloko Author: Захаренко Юрий
Ещё одна история этого автора здесь