«Взгляните на меня с любовью».
В этот день родился Сергей Довлатов.
Все произведения Довлатова автобиографичные, отражают абсурдность советского бытия, выражают боль человека творческого и талантливого, который не может найти места под солнцем картонных идеологий, но человек этот смотрит на всё, в том числе и на себя с юмором и это его спасает.
Это роднит Довлатова с Воннегутом, который считал, что смех — самая естественная реакция человека на страдания. Воннегуту нравились рассказы Довлатова.
Но самое сильное, искреннее и пронзительное произведение, а потому самое мной любимое это «Заповедник».
«Заповедник» история о писателе, живущим в России в период господства соцреализма в искусстве.
В «Заповеднике» Довлатов рассказывает том периоде своей жизни, когда на лето он устроился работать гидом в музее-заповеднике Пушкина «Михайловское». Иосифа Бродского хотел устроиться в «Михайловское» библиотекарем.
Образ лишнего человека, возникший в русской литературе в 19 веке, с легкой руки Александра Сергеевича Пушкина, стал еще более актуальным после Октябрьской революции 1917 года.
Великие писатели и поэты, как Довлатов и Бродский не могли быть писателями и поэтами, при жизни Довлатова, как Бродского в России не публиковали.
«– Не забывай, что я двадцать лет пишу рассказы.
– Ты хочешь написать великую книгу? Это удается одному из сотни миллионов!
– Ну и что? В духовном отношении такая неудавшаяся попытка равна самой великой книге. Если хочешь, нравственно она даже выше. Поскольку исключает вознаграждение…»
На протяжении своей работы в музее Довлатов начинает находить аналогии и параллели между жизнью Пушкина и своей жизнью.
« - У Пушкина тоже были долги и неважные отношения с государством. Не говоря о тяжелом характере…
И ничего. Открыли заповедник. Экскурсоводов – сорок человек. И все безумно любят Пушкина…
Спрашивается, где вы были раньше?»
Сейчас тот дом «уникальный своим угрожающе ветхим состоянием», который Довлатов снимал в деревне Березено, пока работал в музее Пушкина, стал музеем Довлатова.
Как легко не заметить гения в тех, кто живет рядом. Мне вспомянется как в начале фильма «Баския» (фильм, в котором Боуи сыграл Энди Уорхола) рассказывают про самую большую несправедливость в искусстве, про то, как при жизни не замечали талант Ван Гога.
«Сколько картин ему удалось продать при жизни? Одну? Он был самым современным художником из всех и этого ему не могли простить. Он стал изгоем, и теперь человечество до конца дней своих останется в неоплатном долгу перед ним».
Пока Довлатов работал в музее, он больше узнавал о Пушкине, за это время он перечитал произведения Пушкина. И понял, что проза Пушкина, в особенности «Повести Белкина» - лучшая на русском языке. И главное в ней - простота и ясность, умение рассказать историю или житейский случай. И таким образом позволить глубине жизни проявиться естественным образом.
«Больше всего меня заинтересовало олимпийского равнодушие Пушкина. Его готовность принять и выразить любую точку зрения. Его неизменное стремление к последней высшей объективности. Подобно луне, которая освещает дорогу и хищнику и жертве.
Не монархист, не заговорщик, не христианин – он был только поэтом, гением и сочувствовал движению жизни в целом.
Его литература выше нравственности. Она побеждает нравственность и даже заменяет ее. Его литература сродни молитве, природе… Впрочем, я не литературовед…»
Тут нужно сказать несколько слов о соцреализме в литературе и Чернышевском, который стал основоположником идей соцреализма.
Набоков, который эмигрировал из России на 50 лет раньше Довлатова, в своем романе «Дар» (одна из моих самых любимых книг) от лица своего героя писал о том, как: «его поразило и развеселило допущение, что автор, с таким умственным и словесным стилем, мог как-либо повлиять на литературную судьбу России».
Чернышевский считал, что искусство должно быть социально полезным, а на другой чаше весов был Пушкин – символ «чистого искусства», искусства свободного от мирской суеты и социальных интересов.
«Ты добиваешься справедливости? Успокойся, этот фрукт здесь не растет. Несколько сияющих истин должны были изменить мир к лучшему, а что произошло в действительности?..
У тебя есть десяток читателей. Дай бог, чтобы их стало еще меньше…
Тебе не платят – вот что скверно. Деньги – это свобода, пространство, капризы… Имея деньги, так легко переносить нищету…
Учись зарабатывать их, не лицемеря. Иди работать грузчиком, пиши ночами. Мандельштам говорил, люди сохранят все, что им нужно. Вот и пиши…
У тебя есть к этому способности – могло и не быть. Пиши, создай шедевр. Вызови душевное потрясение у читателя. У одного-единственного живого человека… Задача на всю жизнь.
А если не получится? Что ж, ты сам говорил, в моральном отношении неудавшаяся попытка еще благороднее. Хотя бы потому, что не вознаграждается …
Пиши, раз уж взялся, тащи этот груз. Чем он весомее, тем легче…
Тебя угнетают долги? У кого их не было?! Не огорчайся. Ведь это единственное, что по-настоящему связывает тебя с людьми…
Оглядываясь, ты видишь руины? Этого можно было ожидать. Кто живет в мире слов, тот не ладит с вещами.
Ты завидуешь любому, кто называет себя писателем. Кто может, вытащив удостоверение, документально это засвидетельствовать.
Но что же пишут твои современники?»
Довлатов приводит пример писателя беллетриста Потоцкого, который понял и принял правила советской системы.
«В течение года ему удалось напечатать семь рассказов. Сочинения его были тривиальны, идейно полноценны, убоги. В каждом слышалось что-то знакомое. От цензуры их защищала надежная броня литературной вторичности. Они звучали убедительно, как цитаты».
Это не искусство, но это приносило успех. А искусство должно быть свободным.
В этом я полностью согласна с Набоковым:
«Я не читаю и не произвожу дидактической беллетристики... Для меня рассказ или роман существует, только постольку он доставляет мне то, что попросту назову эстетическим наслаждением, а это, в свой черёд, я понимаю как особое состояние, при котором чувствуешь себя - как-то, где-то, чем-то - связанным с другими формами бытия, где искусство (т. е. любознательность, нежность, доброта, случайность, восторг) есть норма».