Василиса во все глаза смотрела на Москву. Вот она, история, не то что в книгах описано. От созерцания окрестностей её отвлёк спор. Спорили Никита и досмотрщик, что пропускал обоз в Москву.
— Ты совсем невежа! — ругался досмотрщик. — Царский указ не слышал? Бороду нынче дозволяется носить лишь крестьянам земельным, попам да дьякам. А ты чего отрастил?
— Так что ж мне, гололицым ходить? — возмущался Никита.
— Сбрей бородищу-то! — не унимался досмотрщик. — Плохое дерево растёт в сук да в болону, а худой человек — в волос да в бороду. Обрей бородищу, алтын сбережёшь.
— Борода дороже головы, — нахмурился Никита.
Досмотрщик рассмеялся: — Ус в честь, борода и у козла есть.
— Чтоб ты понимал! — рассердился Никита, полез за пазуху, достал кошель, вытянул алтын и со вздохом протянул досмотрщику. — Эх, без рубля и бороды не носить.
— Твоя воля, — рассмеялся досмотрщик. — Хошь платить, не брейся. — Так, смеясь, протянул Никите бляху с надписью: «С бороды пошлина взята. Борода — лишняя тягота».
Никита больше не спорил с досмотрщиком, дёрнул поводьями, въехали в Москву.
На этот раз остановились обозом у самой заставы на постоялом дворе. Пухленький корчмарь тут же подскочил к Никите, предлагая обед.
— Своё всё. С вашими ценами по миру пойдём. Мы ненадолго. С царём встретимся и в обратный путь.
Корчмарь скорчил недовольную гримасу, отошёл.
Первым делом Никита повёл всех обозников в церковь.
— Не люблю я церковников, — отказался идти в церковь Акинфий. Ты, бать, там за меня, а я по Москве погуляю.
Не такой издалека казалась столица Василисе. Вблизи она была серой, грязной: закопчённые бревенчатые стены, покосившиеся сараюшки. Река Неглинка вонючая с болотистыми берегами. На них местные жители вываливали всякий ненужный мусор. Ничего в этом мире не меняется. И кругом юродивые. Страшные. Хичкок отдыхает. Таких рож Василиса ни в одном фильме ужасов не видела.
Улицы в Москве были мощёные брёвнами, и Василиса порадовалась, что пошли они пешком, а не на возке. Посмотрела она на проезжавших: как у них только внутренности целыми остаются?
У блинных рядов к Акинфию кинулся один из юродивых, выдавливая из своей раны гной. В ужасе Акинфий кинулся бежать. Тошнотворный запах гноя преследовал его ещё долго.
— Это Москва?! — воскликнула Василиса, глядя на привязанных к столбу двух человек. Разобрать, кто это — мужчины или женщины, — было невозможно. Грязные, засаленные волосы полностью закрывали лицо. Окровавленные широкие рубахи не давали возможности определить пол. Мимо проходили люди. Иногда кто-нибудь кидал в несчастных палку, иногда камень. Они даже не реагировали на это.
Вдруг на помост рядом с привязанными поднялся глашатай:
— «Каждый, какого бы чина и достоинства ни был, во всех местах как на собственных, так и на чужих землях имеет право искать, плавить, варить и чистить всякие металлы: золото, серебро, олово, свинец, железо, такие минералы, яко селитру, серу, купорос и всякие краски, потребные земли и каменья», — кричал глашатай. — «За объявление руд от великого государя будет жалованье, а за сокрытье — горькое битье батогами и яма».
— Ты слышал! Слышал? — воскликнула Василиса. — Я тебе об этом и говорила. Пиши прошение царю!
— Не врёт ли? — почесал в затылке Акинфий, выбираясь из толпы.
— Да что ж ты такой неверующий! — возмутилась Василиса. — Меня всё в обмане подозреваешь, а теперь ещё и царскому указу не веришь!
— Ну, не зуди! — отмахнулся Акинфий. — Ты мне место обещал указать. Понял уж я. Упаду в ноги царю-батюшке. Пушек много пообещаю. Укажи место-то.
— Лист бумаги мне нужен. И карандаш, — распорядилась Василиса.
— Не пойму, о чём просишь. Дойдём до постоялого двора. Разберёмся. — Акинфий быстрым шагом шёл в сторону постоялого двора.
А Василиса вспомнила, что она так и не проверила, у всех ли женщин она видит беременность или нет.
Пока Акинфий всеми путями старался обойти юродивых, Василиса смотрела на женщин. И уже было расстроилась, потому что все, кто попадались им навстречу, были вполне себе обыкновенными. Никакого свечения. Она уж было решила отказаться от этого дела, как из подворотни вышла и направилась к саням, стоящим неподалёку, симпатичная барышня. В короткой шубке, в цветастом платке на голове, в стёганой тёмно-синей юбке, которая не скрывала ярко вышитых валенок. Классическая русская красавица, как их любят изображать на картинках. В районе живота Василиса увидела два светящихся контура. «Двойня», — догадалась она. Обрадовалась и хотела уговорить Акинфия остановиться, чтобы сообщить дамочке эту радостную новость. Но не успела. Кучер залихватски свистнул, и санки с красавицей рванули, распугивая прохожих, вдоль по улице.
Ну, и ладно. Главное, что она видит. И УЗИ не надо. Василиса сама может сказать, беременна женщина или нет. Она представила, как будет говорить всем встретившимся ей женщинам, что у них скоро будет ребёнок. Когда вернётся. Если вернётся, — поправила она себя.
Акинфий, не сбавляя шага, топал к постоялому двору. Уже на подходе к корчме он вдруг приостановился, рассматривая валявшегося в канаве пьяницу. Наклонился, подхватил его за шиворот и потащил в корчму. Тот что-то пьяно ворчал и пытался отмахиваться от Акинфия.
— Эй, корчмарь! — позвал Акинфий, когда усадил пьяницу за стол и сел напротив него. Пьяница приоткрыл глаза, попытался сфокусироваться на Акинфии, по-видимому, ничего у него не получилось, и он принялся осматриваться. Понял, куда попал, счастливо улыбнулся.
— Корчмарь, водки штоф! — ещё раз крикнул Акинфий.
Корчмарь не заставил себя долго ждать. Притащил водку и оловянный стаканчик. Смахнул с грязного стола немного крошек, поставил всё на стол и моментально скрылся.
— Ярыжка? — наливая водку в стакан, поинтересовался Акинфий.
— Ик, — подтвердил пьяница. — Прошение написать, жалобу, — глядя жадными глазами на стакан, пробормотал он.
— Бумагу и перо дай, — потребовал Акинфий, пододвигая стакан к ярыжке.
— Момент, — кивнул тот, чуть не свалившись при этом со стула. Полез в котомку. Достал чернильницу-неразливайку, гусиное перо и серый толстый лист бумаги. Пододвинул всё это Акинфию, а сам схватился за стакан. Кое-как трясущимися руками поднёс стаканчик ко рту и залпом выпил. Чуть посидел, ещё раз икнул и уткнулся носом в стол. Акинфий не стал больше трогать ярыжку, расправил лист бумаги, обмакнул перо в чернила и приказал Василисе: — Рисуй.
Василиса тщательно выводила контуры карты, которые вспомнила. Река Тура впадает в реку Тагил. Здесь будет город, основанный Демидовыми. Здесь, примерно, залежи железа. Здесь — золота, а здесь — асбеста. Василиса нарисовала значки и подписала значение каждого значка, очень надеясь, что по таким, собственно, и не приметам, Акинфий найдёт железо и золото. Главное — отправить его на Урал. А там не её забота, как он вообще будет искать полезные ископаемые без геологов и инструментов. Как вообще люди искали залежи руды без всего этого?
Уже заканчивая рисовать карту, Василису вдруг осенило. И она быстро заговорила.
— Запомни и передай своим потомкам. Как ты это будешь делать, не знаю. Но ты обязан донести до своих детей и внуков. Примерно в тысяча девятьсот семнадцатом году будет революция. — Эх, как же пожалела сейчас Василиса, что она не помнила ни дат, ни событий. Ну, хоть так, она предупредит Акинфия, а там он уж пусть сам. — Вам надо продать всё и уехать за границу. Будет революция, у вас отберут всё. И заводы, и рудники. Но за границей вы всё сохраните. Запомнил?
— Царь не допустит смены власти, — хмыкнул Акинфий. — Ты, бес, ври да не завирайся.
— Ты слушай и запоминай, — возразила Василиса. — И царя свергнут, так что как хочешь. Но твои потомки должны будут всё продать и уехать. И это надо сделать раньше тысяча девятьсот семнадцатого. Понял?
— Понял, бес, понял, — буркнул Акинфий, бережно складывая высохший уже лист бумаги и засовывая его за пазуху. Ярыжка так и не проснулся. Акинфий оставил ему недопитую водку, аккуратно закрыл чернильницу, положил рядом перо и вышел из корчмы.
Спать они улеглись так же — на земле, завернувшись в мягкие уютные шкуры.
Проснулась Василиса от того, что у неё в голове было очень жарко. Она потянулась, пощупала голову. Рука наткнулась на что-то мягкое и пушистое. Провела по шерсти рукой. Мягкое и пушистое отозвалось громким урчанием.
— Борзота? Ты здесь откуда? — поинтересовалась Василиса и испугалась, услышав собственный голос. Ещё не открывая глаз, прислушалась к окружающему пространству. Принюхалась к воздуху. Она явно находилась не в шкуре. Поелозив телом по постели, поняла, что и не на земле лежит. Всё так же, боясь открыть глаза, пощупала себя. Постель! Одеяло. Явно одеяло!
Василиса приоткрыла один глаз и тут же его закрыла. Комната! Она дома? Дома!!!
Василиса вскочила с кровати, распахнула глаза и жадно уставилась на комнату. Вернулась!
Подскочив на ноги, она закружилась по комнате, затем плюхнулась на кровать, широко расставив руки, и громко закричала:
— Вернулась!!!!!