Продолжаем цикл разборов фильмографии Даррена Аронофски.
У Аронофски есть неоспоримые вершины и очевидные творческие спады, но «Фонтан» занял место где-то посередине, собрав спустя годы заметный культ, тем не менее, соразмерный лагерю скептиков.
С него Аронофски выбил себе сомнительный статус большого интеллектуального автора – прежде Даррен так или иначе работал в жанре параноидального триллера (к которому на «Черном лебеде» с блеском вернётся), но здесь замахнулся на эпик с размахом действия в тысячу лет и претензией на всепроникающую метафизику.
По сюжету онколог в исполнении Хью Джекмана отчаянно ищет средство, чтобы спасти болеющую жену – что зарифмовано одновременно и с похождениями испанского конкистадора, одержимого Древом Жизни, и с эсхатологическим сном со звездой Шибальба. «Фонтан» струится мотивами научной фантастики, мелодрамы и философской притчи – так еще со смешением библейской метафорики и мифологии Майя.
Понятно, что Аронофски показывает рассеянную по всей культуре неизбежность и вместе с тем обреченность поисков лекарства от смерти, но развертка этой идеи в трех перетасованных сюжетных линиях, в целом, кажется всего лишь попыткой запутать – необязательной многослойностью и массивом репетативной символики.
К тому же, фильм должен был стоить вдвое дороже (но потом с проекта съехал Брэд Питт и пришлось идти на компромиссы) и определенно длиться дольше – тогда как в полуторачсовом изложении все это духовное путешествие смотрится неубедительно и куцо.
Другое дело – что его аудиовизуальное оформление держит и поныне. Аронофски, вынужденный порой использовать практические эффекты, избежал технологического устаревания картины, до сих пор выглядящей как нечто не из этого мира – со всеми этими «взглядами Бога» и специфическим цветовым рисунком с вечной позолотой. А симфонический метал Клинта Мэнселла задаёт монументальное звучание успешнее всяких сюжетных конструкций.
Не каждый проникнется, но глаз и слух увлечет надежно; вдобавок, некогда казавшийся случайным отростком в карьере Аронофски «Фонтан» дал почву и для «Ноя», и для «мамы!».