– У тебя нет права что-то решать, – сказал муж, уходя к маме.
Марина стояла посреди прихожей, держа в руках пакет с мясом. Только что вернулась с рынка, ноги гудели от усталости, но хуже всего было другое — ощущение, что ей больше не место в этом доме.
– Паш, ты серьёзно сейчас? – голос дрогнул, но она постаралась удержать его в привычной тональности, как будто спрашивает про погоду.
– Совершенно серьёзно. Устала ты, я вижу. Вот и отдохни. А я поживу пока у мамы, спокойно. Там никто не пилит, не устраивает скандалов. Захочу борщ — борщ будет. Захочу тишину — будет тишина.
Он накинул куртку, резко дёрнул молнию, схватил ключи со шкафчика. Повернулся и смерил жену таким взглядом, будто она ему кто-то посторонний.
– Паша… Ты не уходи, давай поговорим, я сейчас…
– Хватит, Марина, всё. Мне надоело, что ты вечно что-то решаешь за меня, за сына, за всех. То переехать ей хочется, то мебель передвинуть, то свекровь ей в доме мешает. Да ты кто вообще, чтобы решать? У тебя нет такого права. Ясно?
Марина не ответила. Только кивнула еле заметно и отвернулась к кухне. Мясо ей больше не было нужно.
Паша хлопнул дверью, так что с вешалки упала сумка. Она даже не наклонилась поднять — просто стояла, вглядываясь в мутное окно, за которым покачивались голые ветки тополя.
Через несколько минут из комнаты выглянул Дима, сын. Спросонья потёр глаза.
– Мам, а папа куда?
– К бабушке поехал, – тихо ответила Марина. – Отдохнуть решил.
– Мы поссорились?
– Бывает. Не переживай.
Парнишка нахмурился, но спорить не стал. Пошёл обратно в комнату, где у него стояли учебники, компьютер и вечно пыльные гантели.
Марина села на табурет у окна. Было ощущение, что в ней внутри всё осыпалось, как старый штукатурный потолок. Вот так просто — человек, с которым живёшь больше десяти лет, говорит: «У тебя нет права». Не «мы посоветуемся», не «давай вместе решим», а именно так — как начальник, как судья.
А ведь раньше всё было по-другому. Вспомнилось, как он на свадьбе встал и сказал тост за свою Маринку — мол, за неё в огонь и в воду. Как в роддом бегал с цветами и пирожками. Как радовался, когда Димка родился, сам коляску собирал.
Только вот потом всё стало иначе. Постепенно. Сначала он всё больше задерживался на работе, потом стали появляться обиды без объяснений. Потом — мама.
Мама Павла звонила почти каждый вечер. Сначала просто так, справиться о делах. Потом стала спрашивать: «Чем это Марина тебя кормит? Ты какой-то бледный». Потом — «А почему сын не к нам в школу пойдёт? У нас-то школа лучше».
Однажды свекровь приехала без предупреждения и с порога заявила:
– Это я внука смотрю. Имею право. Ключи мне оставь, вдруг надо будет.
Марина тогда промолчала. А Паша только плечами пожал — мол, ну что, маму ты не знаешь, не спорь с ней, ей же лучше.
Потом началось: «Мама сказала, что ты слишком строгая с Димкой», «Мама считает, что ты не умеешь варить суп», «Мама предлагает поехать в отпуск без тебя, отдохнуть мужикам вдвоём».
И всё чаще в их ссорах звучало одно и то же:
– Ты слишком много на себя берёшь. Решать — это не твоя работа.
Марина тогда старалась не огрызаться. Привыкла быть терпеливой, выдержанной. Её мама вечно говорила: «Мужика надо беречь. Потерпишь — будет мир». Она и терпела. Только мира не стало, а осталась тишина и недосказанность.
На следующий день она не стала звонить первой. Хоть и хотелось. Хотелось кричать в трубку: «Паш, вернись! Поговорим, разберёмся». Но она молчала.
Зато позвонила свекровь.
– Ну, Марина… Вот и осталась одна. Я тебя предупреждала. Надо было мягче быть, а не лезть со своими правилами. Паше нужна женщина, а не контролёр. Он у меня мужчина добрый, но упрямый. Не вернёшь его — знай.
– Я и не пыталась, – коротко ответила Марина.
– Да? Ну и хорошо. Пусть пока у меня побудет. Здесь у него порядок, и никто не пилит.
Марина отключила звонок. Долго сидела молча, потом пошла мыть посуду, но руки дрожали так, что тарелка выскользнула из пальцев и разбилась.
– Мам, ты чего? – Дима подбежал на звук. – Порезалась?
– Нет-нет, всё хорошо, сынок. Просто уронила. Случайно.
Он стоял рядом, не зная, что сказать. Потом неловко обнял за плечи.
– Папа же вернётся?
– Не знаю, Дим. От него зависит.
Парень кивнул и вышел. Она слышала, как он взял телефон и пошёл в свою комнату. Через пару минут в дверях появилась его голова:
– Я папе написал. Он прочитал, но не ответил.
– Он занят, – выдавила Марина.
Прошло несколько дней. Марина старалась не раскисать. Ходила на работу, убиралась, готовила. Сыну врала, что «всё хорошо», но он чувствовал, что это не так.
Однажды вечером кто-то постучал в дверь. Она открыла, ожидая соседку или курьера, но на пороге стоял Паша. Вид у него был мрачный, под глазами круги, волосы всклокочены.
– Я вещи забрать. Частично. Пока.
– Поняла, – тихо сказала Марина и отступила.
Он прошёл в спальню, где висели его рубашки и стоял старый рюкзак. Стал молча собирать, не глядя в её сторону. В какой-то момент спросил:
– Димка дома?
– У друзей. Обещал к восьми быть.
– А ты как?
– Нормально.
– Вижу.
Он застегнул рюкзак, подошёл к двери. Остановился.
– Ты ж знала, что мама — это важно для меня.
– Я никогда не запрещала тебе общаться с ней. Но ты ведь выбрал жить со мной, а не с ней. Или я ошиблась?
Он посмотрел на неё так, будто хотел что-то сказать, но передумал. Только кивнул и вышел. На этот раз дверь не хлопнула. Она просто закрылась — тихо, почти нежно.
Время шло. Прошёл месяц. Паша не возвращался. Иногда звонил сыну, редко — Марине. Говорил сухо, будто говорил с бухгалтером, а не с женой.
– Я заеду, когда смогу. Передай маме, чтобы не ждала.
Но однажды пришёл сам. Без звонка, без предупреждения. С коробкой конфет и бутылкой вина.
– Решил зайти.
Марина стояла в дверях, прищурившись.
– Просто зайти?
– Просто. Поболтать.
Они сели на кухне. Димка ушёл к себе. Марина молча разливала чай, Паша вертел ложку в руках.
– Мама говорит, ты её ненавидишь.
– Ненавижу? Нет. Просто я устала жить по её расписанию. Мне бы хотелось, чтобы ты сам принимал решения, а не она за тебя.
– А я думал, ты всё решаешь. За всех.
– Я старалась для нас. Для семьи.
Паша задумался. Посмотрел на чашку.
– А может, я не готов был к семье. Может, мне и правда проще быть сыном, чем мужем.
– Тогда тебе не жена нужна, а домработница. Чтобы молча слушалась и подливала суп.
– А ты не можешь быть такой?
– Нет. Я человек, Паша. А не тень твоей матери.
Он поднялся, подошёл к окну, постоял немного и выдохнул:
– А я думал, ты вернёшь меня.
– Вернуть можно того, кто сам хочет вернуться.
Он обернулся. И в его глазах было что-то новое — не злость, не упрямство, а усталость. Тихая, глубокая.
– Я устал быть между вами. Между мамой и тобой. Постоянно угадывать, кому угодить.
– А если просто жить по-человечески? Слышать друг друга? Без подсказок со стороны.
Паша молчал. Потом кивнул.
– Я подумаю.
– Подумай. Только сам. Не через маму.
Он ушёл. Через неделю снова позвонил. Потом приехал. Без вещей, без вин. Просто сел на кухне и сказал:
– Если примешь меня не как чужого, а как своего — останусь.
Марина посмотрела на него. Не кивнула, не улыбнулась. Только наливала чай. А рядом тихо шагал Димка, ставший вдруг взрослее.
Жить заново — это тоже решение. Только принимать его надо вдвоём.