Яблочный Спас. В Спасо-Преображенском монастыре Енисейска в этот день уже второй год проводится праздник «Спас на Спасе». Начинается он всегда с Богослужения в честь преображения Господня, в завершение которого по традиции освящаются фрукты. В монастырском дворе проводятся мастер-классы, подаются угощения.
В этом году первое, что приковывало внимание гостей праздника, была уличная выставка работ художника Ивана Милованова. Узнаваемые виды монастыря, сцены церковной жизни под кистью художника обрели что-то новое, помогли взглянуть на привычное под другим углом. Удивляет и техника, в которой все эти работы созданы: они написаны с натуры и в одно касание кистью. Эти живописные листы – личное восприятие момента, мгновения, художником, полученные за 20-дневное пребывание его в Спасо-Преображенском монастыре. За это время написано более 20 этюдов и сделано более 200 набросков.
Как же работалось ему, и вообще, как идея такая возникла. Об этом расскажет нам сам Иван.
««В 2017 году мы с Сергеем Петровичем Горбатко, преподаватели первого курса Художественного института, были со студентами на летней практике в г. Енисейске.
Конечно, в Енисейске мы и до этого рисовали неоднократно. Если не каждое лето, то через год точно, с разными пленэрами, практиками, программами, фестивалями, мы с удовольствием жили и рисовали в Енисейске. И Спасо-Преображенский монастырь всегда был ближайшей точкой от нашего места проживания. И, конечно, он был для нас белым пятном.
Всегда рисовал его снаружи: утром, вечером, в отражениях стекол старинных домов.
Не было понимания, что это открытое пространство, что можно зайти внутрь, зайти в храм, погулять по территории, позвонить в колокола. А всё это не только можно, но и нужно делать.
И вот в 2017 году я попробовал испросить разрешение у наместника монастыря порисовать на территории, в храме, на колокольне. К нашему удивлению, отец Григорий сам оказался художником-иконописцем, хорошим другом Горбатко Сергея Петровича.
Нам тогда открылись все двери. Любое наше желание что-то нарисовать было без малейшего промедления положительно разрешено! Три дня мы всё изучали, рисовали, поднимались на колокольню, написали портрет отца Григория.
Специально для нас, для целой группы студентов и двоих педагогов, три дня в трапезной накрывали обеденный стол, поили чаем. Мы провели незабываемые часы и дни в стенах монастыря. Добрейшее отношение наместника и других насельников не могло не оставить неизгладимого, потрясающе доброго впечатления. В те дни я пообещал себе обязательно вернуться сюда, пожить, погрузиться в эту среду.
И вот в августе 2025 года моё горячее желание исполнилось.
Отец Василий, благочинный Спасо-Преображенского мужского монастыря г. Енисейска, благословил меня на подвиг художественного затворничества, во время которого полагалось не только молиться, но и успевать запечатлеть улетающую на небеса натуру, пока она не улетела окончательно.
Жил, работал, наблюдал, рисовал, записывал свои впечатления. Мое дерзновение простиралось так далеко, что я пытался зарисовать даже монастырских голубей, вдохновляясь примером преподобного Сергия Радонежского, но птицы, не оценив тонкой духовной аналогии, предпочитали улетать, явно насмехаясь над моими художественными попытками.
Особую аскезу составляло писание с натуры местной коровы, которая, подобно древним отшельникам, пребывала в молчании и великом сосредоточении, но стоило мне начать выстраивать композицию, как она немедленно уходила вглубь пастбища, испытывая мое смирение.
Нельзя обойти вниманием и кота Фотия, богослова и философа, который любил располагаться на моих эскизах, внося в них свой художественный и богословский вклад в виде шерсти и глубокомысленных пятен от лап.
Апофеозом моего послушания стало участие в судьбе котят, которых подкинули к воротам обители. Мое послушание расширилось до дипломатической миссии по их пристройству паломникам. Тут я развил бурную деятельность, почти как святой Спиридон Тримифунтский, только вместо чудесного воскрешения волов — поиск ответственных котовладельцев. Благодаря моим стараниям все коты остались жить ночь в клетке, специально принесенной.
Ночью был ливень. А утром котов в клетке не обнаружили. А вечером котята опять оказались в клетке. А утром их вновь не нашли.
На этой небольшой выставке я показываю то внешнее, что мне удалось ухватить из самого Момента, пока кот Фотий не прошелся по моей палитре (отец Григорий тому свидетель)!
Всё нарисовано вживую, с натуры, в одно касание, иногда левой рукой, пока правой отмахивался от искушений, бесов и их шуточек, от излишне любознательных мух.
Почему внешнее?
Внутреннее впечатление передать возможно только длительным и многословным рассказом, к которому я пока не готов, но попытаюсь уложиться хотя бы в несколько страниц, чтобы передать главное. Словно в оглавлении будущей книги попытаюсь наметить те темы, те открытия и откровения, которые удалось прожить, чтобы потом, в свое время, всё это воплотить в слова и связный текст, не забыв упомянуть и о спорах с котом Фотием на тему соотношения цвета и благодати.
Ещё один не забываемый момент случился в день моего рождения, 15 августа: мы с отцом Григорием расположились на заваленке бани, я писал заходящее солнце, заливающее оранжевым цветом храм и отец читал мне свои стихи!
Снова август
Крадётся потихоньку осень
Тропинками с пожухлою травой,
И каждый день сюрпризы преподносит:
То дождь, то холод или летний зной.
И кадмием с усердием подкрасит
Ещё вполне зелёную листву.
Все краски лета потихоньку гасит
И новую рождает красоту.
Последний месяц лета на исходе,
И грусть слегка касается зари.
Уходит лето, осень тихо бродит,
И птичий клин меж облаков парит...
Юрий Горгуленко
Коротенькое эссе на основе дневников:
**Монастырский живописец**
Слава Богу, я в монастыре. Эти слова я и не думал произнести никогда.
Сижу в уютной монастырской библиотеке, окружённый книгами, и чувствую невероятный покой. За окном — светлые северные сумерки, а я только что закончил свой первый маленький этюд.
Мне благословили особое послушание — творить. Рисовать можно везде: в храме, на службе, в любом уголке этой святой земли. Я дал себе строгие правила: работать только с натуры, тщательно готовить краски, всегда делать эскизы. Главное — люди. Писать братию, их жизнь, уловить ту особую благодать, что скрыта в простых моментах.
Сначала было трудно. Работа продвигалась медленно, сомнения одолевали. Но постепенно монастырь раскрывался передо мной — и я перед ним. Суровые на первый взгляд лица монахов обретали глубину и мудрость.
Вечерами в библиотеку заходил молодой регент Кирилл, и мы подолгу говорили об искусстве и вере. Как-то раз он спел — и в тишине древних стен его голос звучал как настоящая молитва.
Я учился видеть иначе. Замечать неброскую красоту извилистой дороги, строгие линии храма на фоне неба, игры света на старинных иконах. Каждый день приносил новые открытия — и в мире вокруг, и в себе самом. Иногда накатывало уныние, особенно после выхода в город с его суетой и хаосом. Но стоило вернуться за монастырские стены — и душа вновь обретала покой.
Я рисовал с утра до вечера. Кисть стала увереннее, рука — твёрже. Я уже не боялся больших форм и смелых композиций. Наступал момент, когда работа вдруг «оживала» — и ты понимал, что поймал самое главное. Порой меня охватывало странное чувство, будто я здесь не чужой, будто это мой дом. Как свет луны отражает солнце, так и красота этого места отражала что-то неизмеримо большее. Я чувствовал, как меняюсь внутри — становлюсь тише, проще, искреннее.
Когда пришло время уезжать, я смотрел на папку с этюдами и понимал: я увожу с собой не только их. Я увожу тишину, свет северных сумерек и ощущение того, что здесь, за древними стенами, время течёт иначе — мудро и неторопливо.
И самое главное — я увожу в сердце ту глубокую, тихую радость, что нашел в себе самом.
Иван Милованов, с. Казачинское»