Когда я женился на Кате, мне казалось, что я наконец-то поставил галочку напротив самого важного пункта в списке жизненных достижений. В двадцать семь лет, с двумя провальными отношениями за плечами, я чувствовал себя экспертом по бракоразводным процессам, еще даже не отстоявшим в ЗАГСе. Каждая предыдущая история оставляла после себя горький осадок и уверенность, что идеальных отношений не существует в принципе.
Мой первый серьезный опыт, Лена, была воплощением гиперконтроля. Мы планировали нашу жизнь с точностью до нанометра. Составляли Excel-таблицы с графиком дел на месяц, расписывали инвестиционные планы на пять лет вперед, питались по строгой диете с подсчетом калорий. Наш интим происходил по средам и воскресеньям, потому что так "оптимально для биоритмов". Я сбежал от нее, когда поймал себя на том, что тайно ненавидел эти идеальные, распланированные до минуты выходные и с ужасом ждал очередной "законной" среды.
Потом была Оля. Полная противоположность — ураган в юбке. С ней никогда не было скучно: спонтанные поездки, шумные вечеринки, эмоции через край. Но скоро я обнаружил, что живу в состоянии перманентного стресса. Ее настроение менялось быстрее, чем погода за окном, а наша квартира напоминала поле боя после очередной битвы за то, кто кого сильнее любит. Я опустил руки, когда мои нервы окончательно сдали, оставив после себя лишь чувство полного истощения.
После этого я зарекся искать серьезные отношения. Мой внутренний цинизм достиг такого уровня, что я смотрел на любые романтические комедии как на фантастику, а на счастливые пары в парке — как на отличных актеров. Я был уверен, что все женщины — либо расчетливые роботы, либо сумасшедшие истерички, и я обречен на одиночество.
И вот, когда я почти смирился с этой мыслью, на сцене моей жизни появилась Катя. Девятнадцать лет, смех, который звенел, как колокольчик, и взгляд, полный такого искреннего обожания, что у меня на время отключился весь мой накопленный скепсис. Она не пыталась меня переделывать, не грузила своими амбициями и не требовала немедленных решений о детях и ипотеке. С ней было легко. Слишком легко, чтобы быть правдой.
Наши свидания были простыми и беззаботными. Мы пили кофе в уютных кафе, ходили в кино, просто гуляли по городу, болтая обо всем на свете. Она с восторгом рассказывала об учебе, о подругах, о своих наивных, по-детски чистых планах на будущее. Я слушал и чувствовал, как что-то оттаивает внутри после долгой зимы. После сложных, взрослых женщин ее простодушие и искренность казались глотком свежего воздуха.
Уже через три стремительных месяца мы неожиданно поженились. Смешно и глупо сейчас даже вспоминать. Тогда мне казалось: вот оно, настоящее, долгожданное счастье. Я разглядел в ней идеал — молодая, очень красивая, влюблённая по уши девочка. А вот спросить себя, готова ли она вообще к настоящему браку, к быту, к ответственности, — вот этого ума у меня тогда не хватило, увы.
Первые недели брака напоминали вечный праздник непослушания. Мы завтракали в постели, забывали о времени, смотрели сериалы до утра, валялись без дела. Я работал удаленно, и мой обычно строгий график пошел прахом. Мне было все равно — я был по-настоящему счастлив впервые за долгое время.
Но скоро сказка закончилась
И начались суровые будни. И именно тогда я начал постепенно осознавать весь масштаб своей ошибки.
Катя училась на втором курсе экономического факультета на очном отделении. Это означало, что ее дни были расписаны буквально по минутам. Ранние подъемы, пары с утра до вечера, тонны домашних заданий, курсовые, проекты, дополнительные занятия. Она пропадала в университете, возвращалась поздно вечером смертельно уставшая, вымотанная, с красными от напряжения глазами.
— Как день? — спрашивал я, встречая ее у двери и забирая тяжелую сумку, набитую тетрадями.
— Ужасно, — она скидывала обувь и валилась на диван, как подкошенная. — Маркетинг завалила, по эконометрике ничего не поняла, еще и эту дурацкую курсовую надо делать. Я просто умираю от усталости.
Сначала я всячески пытался поддерживать, выслушивать, предлагать помощь. Готовил ей ужин, убирал в квартире, старался не шуметь, пока она занималась. Но скоро это стало нашей постоянной, неизменной нормой. Я постепенно начал осознавать, что женился не на партнере, а на ребенке, который требует постоянной заботы и внимания.
Я фрилансер. Мой доход напрямую зависит от того, сколько часов я могу уделить проектам. А мой рабочий день превратился в нечто абсолютно хаотичное и непродуктивное. Я вставал раньше нее, готовил завтрак, провожал ее в универ, потом пытался садиться за работу. Но к двум-трем часам дня мне уже нужно было отвлекаться на быт: закинуть вещи в машинку, сходить в магазин, приготовить что-то на ужин. Потому что вечером Катя приползет совершенно обессиленная и будет не в состоянии даже разогреть себе еду.
— Я так устала, — было ее постоянной мантрой. — У меня совсем нет сил ни на что.
И я верил. Я видел, как она корпит над конспектами, как переживает из-за оценок, как нервничает перед экзаменами. Я понимал, что о работе на экономическом факультете речи не идет. Она не смогла бы, даже если бы очень захотела — на это просто не было физического времени.
Но рациональное понимание не отменяло накапливающейся усталости и разочарования. Я чувствовал, как постепенно превращаюсь не в мужа, а в отца-одиночку, который тянет на себе абсолютно все: и заработок, и все домашнее хозяйство, и эмоциональную поддержку.
Наш дом всегда был в легком, но устойчивом беспорядке. Не в тотальном бардаке, нет. Катя не была неряхой в классическом понимании. Но повсюду были следы ее стремительного, неаккуратного присутствия: брошенный на стуле шарф, стопка учебников на обеденном столе, кружка из-под чая на подоконнике, разбросанные тетради. Я ходил за ней и собирал это, как следопыт. Потому что если не я, то так и будет лежать днями.
Разговоры
Мы разговаривали об этом. Несколько раз. Тихо, спокойно, без упреков и обвинений.
— Катюш, мне тяжело одному все делать, — говорил я осторожно. — Может, ты сможешь, например, посуду за собой помыть? Или постель заправить? Или просто складывать свои вещи на место?
Она смотрела на меня большими, уставшими глазами и кивала с такой искренней готовностью, что у меня сжималось сердце. обвинений.
— Конечно, милый. Прости, я правда не специально. Я просто забываю, голова забита учебой. Я обязательно все сделаю.
Она пыталась. Честно пыталась. На день-два. Потом ее снова накрывало волной дедлайнов, контрольных, зачетов, и она забывала обо всем на свете, кроме формул, графиков и теорем. Ее мир сужался до размеров учебной аудитории.
Финансовый вопрос тоже лег полностью на меня. Ее стипендия была чисто символической, смехотворной суммой. Я оплачивал абсолютно все: аренду нашей квартиры, коммуналку, еду, ее проезд, ее одежду, ее развлечения, ее учебники и курсы. Я изначально не был против содержать жену — но я был против того, чтобы чувствовать себя не мужем, а спонсором. Денежный поток был строго односторонним, и с каждым месяцем это начало меня раздражать все сильнее.
И самое, пожалуй, тяжёлое — это нарастающее чувство одиночества. Мы вроде жили вместе, под одной крышей, а я всё чаще чувствовал себя просто фоном. Я работал дома, она пропадала на учебе. Вечером она была слишком измотана, чтобы куда-то идти или даже просто нормально, по-человечески поговорить. Она утыкалась в телефон или в учебник, а я сидел рядом и чувствовал себя... удобной мебелью. Доброй, надежной, функциональной мебелью, которая платит по счетам, варит борщ и не доставляет хлопот.
Исчезла та самая легкость, то веселье, которое меня в ней так изначально привлекло. Ее звонкий смех стал редким и каким-то механическим, вымученным. Наши разговоры свелись к обсуждению бытовых проблем и ее учебных трудностей. Я пытался делиться своими рабочими неурядицами, творческими поисками, но я видел — ей это неинтересно. Ее глаза стекленели, она кивала, но мысли ее были явно далеко.
Я все чаще ловил себя на том, что смотрю на нее и не узнаю ту самую девушку, на которой женился. Та была яркой, сияющей, полной жизни и энергии. Эта была вечно уставшей, погруженной в свои мысли, отстраненной тенью.
Однажды вечером, в очередную пятницу, когда у меня самого накопилась усталость за неделю, я предложил:
— Катя, давай куда-нибудь сходим? В кино? Или просто прогуляемся по набережной? Мы сто лет никуда вместе не выбирались, кроме универа и магазина.
Она посмотрела на меня пустыми, выцветшими от усталости глазами.
— Я не могу. У меня в понедельник контрольная по статистике. Я ничего не знаю, вообще ничего. Мне надо все выходные готовиться, иначе завалю.
Она отвернулась к ноутбуку, и в ее сгорбленной позе, в напряженных плечах было столько отрешенности и безразличия ко мне лично, что во мне что-то перевернулось и надломилось окончательно. Я сидел и смотрел, как она, нахмурив лоб, водит пальцем по экрану, что-то бормоча про дисперсию. И до меня с ужасающей ясностью дошло — мы абсолютно чужие люди. Мы живем вместе, но мы не пара.
Я не видел выхода из этой ситуации. Я не мог попросить ее бросить учебу — это было бы чудовищно подло и эгоистично с моей стороны. Я не мог ждать еще три года, пока она получит диплом, в том же выматывающем режиме. Я просто медленно сгорал от непосильной ноши, от чувства одиночества в собственном доме, от осознания собственной глупой ошибки.
Последний разговор
Мы снова попытались поговорить. Уже в который раз. На этот раз более серьезно и откровенно.
— Катя, я не справляюсь, — начал я, глядя на ее уставшее лицо. — Мне кажется, мы полностью потеряли друг друга. Ты постоянно занята, ты не видишь ничего вокруг, ты не замечаешь меня. А я тут один тащу все на себе: и работу, и дом, и бюджет. Мне одиноко. Мне не хватает тебя.
Она выслушала, и на ее глазах выступили слезы. Она выглядела такой несчастной и растерянной, что мне захотелось немедленно обнять ее и взять свои слова назад.
— Я знаю. Я все понимаю, я не слепая. Я виновата. Но я не могу ничего сделать прямо сейчас, честно. Учеба... она забрала все мои силы, все мое время. Дай мне закончить хотя бы этот семестр, перевестись на заочное, вот увидишь, все наладится! Я обещаю!
Но я смотрел в ее глаза и с холодом в душе понимал, что не верю. Не верю, что один семестр что-то кардинально изменит. Потом будет сложная сессия, потом практика, потом диплом, потом поиск работы... Этот марафон только начинался, и финиша было не видно.
Я видел ее искреннее, детское желание все исправить и полное, абсолютное отсутствие реальных возможностей и сил для этого. Она была заложником этой ситуации не меньше моего — заложником возраста, обстоятельств, своего выбора.
И вот сейчас я сижу один в нашей тихой, полутемной гостиной и думаю о разводе. Мысли о котором вызывают не боль, не тоску, а странное, леденящее душу чувство облегчения. Я не злюсь на нее. Я злюсь на себя. За собственную глупость, короткую память и недальновидность. За то, что не увидел, не понял, не подумал о последствиях. За то, что принял милую, легкомысленную, восторженную девочку за женщину, с которой готов делить жизнь со всеми ее трудностями.
Я думаю о том, что, возможно, мы просто встретились не в то время и не в том месте. Ей нужно было учиться, взрослеть, набивать шишки, искать себя. А мне — остепениться, найти не мимолетное веселье, а настоящего партнера, друга, соратника.
И теперь мне предстоит принять самое тяжелое решение в своей жизни: продолжать играть несвойственную мне роль няньки и спонсора или набраться мужества и отпустить ее. И я чувствую, что мой выбор очевиден.