Реставратор, наверное, одна из самых не публичных и закрытых из музейных профессий. А между тем, человек, который занимается воссозданием экспонатов, это и мастер на все руки, и ученый, и художник, и искусствовед, и даже экспериментатор.
Профилактика деменции
Серафим Ромащенко, прежде чем его позвали работать реставратором мебели в музей-заповедник С.А. Есенина, успел окончить Богородское художественно-промышленное училище по специальности «Декоративно-прикладное искусство и народные промыслы», где в совершенстве научился богородской резьбе. А затем почти двадцать лет поработал на частных заказах, в том числе по восстановлению иконостасов, церковной скульптуры и мебели. Помогал он и в восстановлении экспонатов в Рязанском историко-архитектурном музее-заповеднике, откуда и был отрекомендован в музей в Константиново, где как раз в 2018 году создавался отдел реставрации.
Вот уже семь лет Серафим Дмитриевич является сотрудником научно-фондового отдела Государственного музея-заповедника С.А. Есенина, хотя маститым реставратором все еще себя не считает. Так он отзывается только о своем учителе, а точнее – о кураторе, у которого проходил стажировку в Всероссийском художественном научно-реставрационном центре имени академика И.Э. Грабаря в Москве. Да и по сей день во всем советуется со специалистом, стаж которого перевалил за четверть века. Ведь профессия реставратора – это постоянное обучение, новые задачи и поиски их решения. Это своего рода, как замечает Серафим, профилактика деменции. Мозги постоянно загружены разными проблемами, которые стандартными, уже известными методами решить невозможно.
Из хлама – в музейный зал
Вот, например, хранящийся теперь в фондах и ждущий своего часа дубовый стул с резьбой и ротанговым плетением. Он попал в руки Серафима в довольно плачевном состоянии - собранная на клей конструкция неоднократно ремонтировалась и изобиловала гвоздями, одна из ножек была отпилена и заменена на деревянный «протез», состоящий из пары не струганных досок. Ротанговое плетение на сиденье было утрачено и забито фанерой, на спинке – значительно порвано. Частично канули в лету и декоративные планки, закрывающие узлы плетения на тыльной стороне спинки.
Проблем в оценке состояния предмета, а также в дальнейшей работе по реставрации, реконструкции, датировке и восстановлению его истории добавил и то факт, что установить год его производства не было возможности. Ни этикетки на стуле, ни оригинального фирменного штампа. Дело в том, что после 1917 года информации о небольших мебельных мастерских, работавших в России в то время, а также о выпускаемой ими продукции и используемых технологиях, практически не сохранилась.
Но, несмотря на все трудности, стул был отмыт от краски и грязи, гвозди извлечены, деревянный «протез» удален и заменен на ножку, реконструированную с помощью копирования ее сохранившейся пары. Восполнены сколы и выщепы в древесине. А что касается ротанговых вставок... Тут Серафиму пришлось засесть за изучение искусства плетения. Причем, если сидение было восстановлено из природного материала полностью, то со спинкой мастер поступил иначе.
Он дополнил поврежденное плетение, склеивая старые и новые ротанговые «нити». Руководствуясь при этом главным правилом современных реставраторов: «Не навреди!» Ведь даже малейшее вмешательство может привести как к чудесному спасению предмета, так и к непоправимой его потере. Поэтому мастера реставрации стараются «творить» по минимуму, авот материалы используют во время работ оригинальные либо максимально приближенные к оригиналу. И обязательно безопасные, стабильные и обратимые – чтобы в будущем их можно было удалить без вреда для оригинала.
Второй шанс
Весь кропотливый процесс воссоздания стула практически «из пепла» занял у Серафима несколько месяцев. Еженедельно на реставрационном совете он отчитывался о том, что уже удалось сделать, и рассказывал о планах на будущее. А каждый шаг фиксировал, предварительно внеся в документы историю объекта: от состава материалов и размеров до сведений о ходе реставрации. Такая детализация процесса, во-первых, позволяет реставраторам обосновать собственные действия, а во-вторых, в будущем поможет специалистам понять, какие материалы использовались при предыдущих реставрациях, и корректно подобрать методику возможной дальнейшей работы с экспонатом.
Реставрационные паспорта, кстати, есть у каждого прошедшего через руки Серафима предмета в фонде. Все экспонаты, получив его экспертное заключение, пронумерованы и бережно хранятся в ожидании права на вторую свою публичную жизнь. И хотя Серафим в шутку говорит, что профессия реставратора сродни старьевщику, на деле его труд выглядит как небольшое чудо. Пусть в кабинете мастера и не пахнет волшебством, а лишь клеем и пылью, зато в залах красуются своими отполированными боками трюмо, комоды, кресла, шкатулки. А мы, посетители, искренне верим, что все они каким-то чудом дошли до нашего времени в своем первозданном виде.
Серафим Ромащенко:
- Мало кто из посетителей задумывался, что пришлось пережить многим экспонатам. Казалось, они просто хорошо сохранились, потом их принесли в музей-заповедник и красиво поместили в экспозицию. Такое бывает редко. Далеко не часто мемориальные предметы бережно хранятся и у наследников. Моль, древоточцы, перепады температуры, влажности и многие другие факторы ведут свою незримую разрушительную работу. А что говорить о предметах, попавших в музей из сараев, чердаков и чуть ли не со свалок? Зачастую реставратору приносят «мешок костей», который надо оживить до состояния «красив и молод».
Екатерина Детушева
Фото автора и Серафима Ромащенко
Друзья! Уважаемые читатели "Рязанских ведомостей"!
Мы каждый день рассказываем о событиях, которые происходят в регионе, пишем о людях, которые меняют область к лучшему)
Присоединяйтесь к нашему каналу. Читайте материалы, пишите в комментариях отклики или ставьте лайки! Ваши поддержка и интерес очень важны!
Другие материалы проекта "Около Есенина":