Друзья. Мы продолжаем наблюдение за территорией и ее населением, где проводился эксперимент, который мы можем сейчас назвать, как "неестественный отбор". А именно за Татуином и его жителями. И конечно за их СМИ.
На сей раз вашему вниманию предлагается "глубокая аналитическая" статья на одном их интернет-ресурсе, раскрывающая коварный замысел Советского союза по превращению щирых татуинцев в советских граждан с помощью газировки... Забавно ,что изначально статья опубликована на английском, а не на татуинском. Видимо, ее авторы рассчитывали нагнать жути на западную публику
*******
Советские фильмы, как и значительная часть советской литературы и песен, пытались описать альтернативный утопический мир, который имел мало общего с реальной советской жизнью в СССР, но который неявно представлялся как «реальность». В этой воображаемой советской жизни не было ни нищеты, ни коррупции среди высокопоставленных чиновников, ни жестокости полиции по отношению к невинным, безоружным или не оказывающим сопротивления людям, и ни один полицейский не мог сознательно вступать в сговор с организованной преступностью. Хотя существование преступности, коррупции и хулиганства признавалось, они представлялись как маргинальные явления, свойственные лишь низшим слоям общества. В этом мире преступники всегда боялись полиции, но никогда не боялись полиции.
По сравнению с этим «идеальным» ландшафтом западный мир казался нестабильным, несправедливым и опасным: западные кинематографисты не боялись говорить о бедности, организованной преступности, наркомании, коррумпированной и/или неэффективной полиции, интригах в спецслужбах и среди политических лидеров и т. д.
Советские фильмы чем-то напоминали рекламу, где все были счастливы. Помимо советской идеологии, они пропагандировали всё русское, часто в ущерб другим народам, языкам и культурам советской империи.
Реклама безалкогольного напитка
Важнейшей задачей большинства советских фильмов была пропаганда советского режима как внутри самой империи, так и за рубежом. Подобно тому, как реклама «продвигает» определённую марку автомобиля или газированного напитка — даже если это «послание» где-то на заднем плане, — официально одобренное советское искусство почти всегда продвигало идеологические послания.
В рекламе зритель переносится в некий альтернативный мир, где всё идеально – или почти идеально. Люди красивы и счастливы, все улыбаются, всё удобно, и жизнь прекрасна. Проблемы, если таковые возникают, всегда легко решаются. Чтобы стать частью этого идеального мира, достаточно выпить определённый газированный напиток, или взять ипотеку в определённой компании, или купить определённую новую машину, или попробовать определённую марку шоколада – в зависимости от того, какой продукт рекламируется.
То же самое делала и советская культура. Даже в детективном фильме или романтической комедии «фон» намеренно представлял некое вымышленное идеальное общество, весьма далёкое от реальной жизни в СССР.
Вот как выглядело это общество:
1) Идеальное правительство
Советская власть в советских фильмах была безупречно честна. Что ж, некоторые мелкие местные чиновники порой оказывались «бюрократами», «самодержцами», формалистами и даже (!) мелкими интриганами. В фильмах они в основном изображались комичными и слабыми, а их возможности для грязных дел были ограничены. Товарищ Саахов, любезный и хитрый местный чиновник из «Кавказской пленницы», замышляет похитить девушку, которую любит, чтобы убедить её выйти за него замуж. Он подкупает её дядю, нанимает трёх мелких мошенников и успешно вводит в заблуждение почти всех остальных. Несмотря на то, что он самый влиятельный человек в городе, он панически боится, что полиция или прокуратура могут узнать о его махинациях. В советских фильмах любой сговор с этой «неподкупной» властью невозможен по умолчанию.
В реальной советской жизни влиятельный местный босс часто имел некое взаимопонимание с правоохранительными органами (но этого вы не увидите ни в одном советском фильме, выпущенном до горбачевской реформы второй половины 1980-х).
2) Идеальное соблюдение закона
В вымышленном альтернативном обществе советского кино сотрудники правоохранительных органов никогда не избивали задержанных. И не брали взяток. Они, как правило, были вежливы или, по крайней мере, не слишком грубы. Любой намёк на жёсткие «ментовские» методы обычно осуждался: они подавались как «обычная практика» западной полиции, но считались «немыслимыми» для советских коллег.
Сериал «Место встречи изменить нельзя» (1970-е) по советским меркам был исключительно «реалистичным». Например, в нём показывали, как советский милиционер капитан Жеглов давил на известного врача, чтобы тот подписал «признание» в убийстве, которого тот не совершал (капитан искренне верил в виновность арестованного). Но даже там милиционер ни в коем случае не мог ударить подозреваемого; он мог только кричать на него. И даже этот «мелкий» проступок советского милиционера считался «очень смелым поступком» для показа в советском фильме.
Но это было исключение. Канонический кинематографический образ милиции (так в СССР называли полицию) воплощала троица: благовоспитанные полковник Знаменский, майор Томин и их эксперт-криминалист Зиночка, то есть «маленькая Зиночка» (заметим, что в «официальном гендерном равноправии» советского общества к мужчинам обращались по фамилии, а к женщинам — по имени). Они были милыми, вежливыми, остроумными, благородными, бесстрашными и преданными своему долгу. Их главной и единственной миссией была защита сограждан от «каких-то» «редких» личностей, которые по непонятным причинам «не хотели жить честно» в советском раю.
Реальность, конечно, была совсем иной. Большинство советских людей знали, что милиция (советская полиция) могла избивать задержанного по своему усмотрению, преследовать невиновного, фальсифицировать улики, требовать взятки, а иногда даже сотрудничать с преступниками. Бывало и так, что милиция была просто бессильна против местных банд. Но кино показывало совершенно другой мир, где всё это было невозможно.
3) Почти нет преступности
Советское кино (и советские СМИ) признавали существование преступности в СССР. Были даже детективные фильмы и сериалы. Но преступность представлялась как явление довольно маргинальное. Она случалась «редко», и когда случалась, милиция знала, как с ней бороться. Молодёжные уличные банды — реальность многих советских городов — никогда по-настоящему не появлялись на экране. В лучшем случае упоминалась небольшая маргинализированная группа хулиганов, которую легко нейтрализовывали положительные персонажи (как это было во второй части любовного романа «Москва слезам не верит» 1979 года).
До конца 1980-х годов (реформы Горбачёва) ни один советский фильм не мог показать ситуацию, когда бандиты контролируют целый район или город, не опасаясь властей. Ближайший аналог «мафии» — банда «Чёрная кошка» из сериала «Место встречи изменить нельзя» — изображалась как явление, неизбежно возникшее сразу после Второй мировой войны, как прямое следствие тяжёлого военного времени. В целом, советская власть списывала практически все социально-экономические проблемы на последствия прошлых войн, а точнее, на «тяжёлое наследие капитализма и царизма до 1917 года».
4) Отсутствие (серьёзных) социальных проблем
Как и в случае с преступностью, советское кино признавало наличие многочисленных дефицитов товаров и то, что советским людям приходилось проводить много времени в очередях в государственных магазинах (частных не было). Но это подавалось как мелочь, что порой было довольно забавно. В 1979 году, когда Эльдар Рязанов выпустил фильм «Гараж» (1979) с участием учёных научно-исследовательского института, которые боролись за разрешение строить гаражи на собственные деньги, фильм считался «смелым», почти диссидентским произведением искусства. В фильме не было политики или критики власти; он лишь демонстрировал степень неэффективности системы. Этот «возмутительный» фильм был запрещён на долгие годы, вплоть до горбачёвских реформ в конце 1980-х.
В советских фильмах не было ни бедности, ни нищеты, потому что бедность не могла существовать в «идеальном» советском обществе. В большинстве других обществ, как демократических, так и диктаторских, не существовало табу на разговоры о трудностях, с которыми сталкивались бедняки. В старой Российской империи до 1917 года, печально известной своей повсеместной цензурой, не запрещалось писать о бедности, неполной занятости или бездомности (если только эти публикации не бросали вызов правительству и его институтам). То же самое было справедливо и для большинства стран XX века (за исключением коммунистических), будь то на Западе, Востоке или Юге. Там можно было снять фильм о бедности и других социальных проблемах.
Там – но не в СССР! Советский фильм никогда не мог показать стариков, еле выживающих на мизерную пенсию. Или мать-одиночку с маленьким ребёнком, у которой не было денег на нормальное питание (в СССР не было продовольственных банков, потому что «нищих не было»). Или молодую семью с тремя детьми, ютящуюся в однокомнатной общаге, делящую кухню и туалет с многочисленными соседями, без надежды на отдельную квартиру. Или жестокое обращение с пациентами психиатрической больницы. Всё это было довольно распространено в реальном СССР, но не в его вымышленной кинематографической версии. Там эти темы были просто табу.
Само собой разумеется, что в экранизации СССР не было ни наркоманов, ни проституции, хотя и то, и другое существовало в реальной жизни.
Серьёзные социальные проблемы могли существовать только в прошлом, до прихода советской власти. А те, что существовали в советское время, объяснялись последствиями «старых царских времён» или Второй мировой войны. СССР утверждал, что решил их к 1950-м годам (если не раньше). Но они, безусловно, существовали и за рубежом — на Западе, и в странах третьего мира, — что подтверждалось как советской пропагандой, так и реальными зарубежными фильмами и литературой.
Кто бы не мечтал время от времени об идеальном утопическом обществе, где все счастливы и нет серьёзных проблем? Кто бы не хотел провести пару часов в идеальном мире рекламы газировки (если бы она существовала в реальности)? Что ж, именно такой мир и был создан советским искусством и представлен как «реальная повседневность СССР».
Реальная советская жизнь, конечно, сильно отличалась от этих «рекламных роликов», и создатели фильмов это прекрасно понимали. В конце 1980-х, когда цензура ослабла, они внезапно выпустили невероятное количество фильмов о советских уличных бандах, наркомании, проституции, организованной преступности, городских трущобах, коррумпированной милиции и недобросовестных чиновниках. Словно за пару лет они попытались компенсировать десятилетия вынужденного молчания.
Запретить рекламу Pepsi?
И советская пропаганда, и реклама газированных напитков предлагали некий идеальный воображаемый мир. Однако между ними было фундаментальное различие: советская «реклама» была тотальной. Никакие альтернативы не допускались. Реклама газированных напитков никогда не претендует на Абсолютную Истину, и рекламные компании не отрицают, что создают некий идеализированный «альтернативный мир».
Однако советская власть была настроена серьёзно и решительно выдавать свою «фикцию» за «объективную реальность». В СССР никто не осмеливался усомниться в правдивости этого утопического мира — по крайней мере, публично.
В современном мире реклама Coca-Cola повсюду. Но то же самое касается рекламы Pepsi и других конкурентов. Можно критиковать и даже подавать в суд на производителей любого безалкогольного напитка, да и вообще любого продукта. Исследования о вреде сладких газированных напитков регулярно публикуются и доступны для прочтения каждому.
Советский режим, напротив, представлял собой систему, которая постоянно рекламировала свой «бренд», и любая критика была под запретом. Пробовать другие «напитки», не говоря уже об их рекламе, было категорически нежелательно и могло стоить карьеры или свободы (а при Сталине — даже жизни).
Сегодня новые поколения — дети и внуки советских граждан — смотрят те самые «старые рекламные ролики», воспринимая их как «правдивое описание старой доброй жизни» и ностальгируя по «идеальному миру», которого никогда не существовало.
Проблемы могут существовать только за границей
В отличие от СССР, западная культура не представляла своё общество идеальным. В западных фильмах главари мафии обладали огромной властью, было много продажных полицейских и столь же мерзких политиков. В западных фильмах были безработные и бездомные; были те, кто едва мог оплатить аренду; были наркоманы...
Некоторые из этих фильмов были куплены СССР и показывались в кинотеатрах в русском переводе. Власти никогда не удосужились перевести их на украинский, литовский, армянский, узбекский или любой другой язык народов СССР — все должны были знать русский. Такие фильмы демонстрировали разительный контраст между «идеальной» и «безопасной» советской жизнью и «опасным, коррумпированным и лицемерным» Западом.
В детстве я любил французские комедии, но они вызывали у меня смешанные чувства. Да, они были захватывающими и смешными, но жизнь во Франции казалась ужасно нестабильной. Найти работу было трудно, а даже если тебя принимали, тебя могли уволить по прихоти начальника без всякой причины («Toy», 1976). Молодежь на мотоциклах могла издеваться и оскорблять честного гражданина прямо в ресторане быстрого питания, и никто бы его не защитил («ComDads», 1983). Высокопоставленный сотрудник французских спецслужб мог без всякой вины убить своего сотрудника, просто чтобы скрыть свои интриги против собственного начальника («The Tall Old Man with One Black Boot», 1972). Полиция тайно наблюдала за преступниками на работе, а затем вымогала у них взятки в обмен на прикрытие («My New Partner», фр.: «Les Ripoux», 1984). Франция, конечно, прекрасна, но кто рискнул бы там жить? Как же это отличалось от спокойной уверенности советской жизни, которую я видел в кино!
В США дела обстояли не лучше. Когда молодые музыканты, ставшие свидетелями убийства, подвергались угрозам со стороны мафии («В джазе только девушки»), они не обращались в полицию, потому что американская полиция была бессильна их защитить. В то же время советские граждане (в кино) всегда могли рассчитывать на защиту правительства.
В другом американском фильме, который я смотрел в детстве, мужчина с 12-летним сыном пошли в местную закусочную, были оскорблены местными негодяями и вынуждены были их ударить — еще одно доказательство того, что США — «жестокое государство» и что отец может рассчитывать только на кулаки, чтобы защитить себя и ребенка.
Мне было всё равно, что в настоящем СССР люди много дрались, а полиция была ненадёжной. В советских фильмах это, конечно, не показывали.
На Западе художники часто критикуют правительство, систему, истеблишмент и элиты. Такая критика помогает обществу стать лучше, ведь альтернатива — Северная Корея с её «мудрым лидером» или «идеальный» СССР.
И в этом главное отличие. Советский режиссёр и мечтать не мог снять комедию о коварных агентах КГБ — сама эта идея могла стоить ему свободы. Точно так же он не мог снять триллер о разочаровавшемся ветеране армии, который берётся за оружие, чтобы противостоять местным властям.
Что касается советского аналога «Крёстного отца» — «Воров в законе» (1988) — то он мог появиться только в годы горбачёвских реформ. Да и там Крёстный отец живёт не в Москве и даже не в Ростове, а лишь в небольшом туристическом городке где-то на Кавказе. Но даже тогда фильм 1988 года шокировал часть советского зрителя, ведь ещё пару лет назад такой сюжет был бы немыслим.
До 1987 года самой страшной катастрофой в СССР, которую советским писателям и кинематографистам разрешалось «описывать», был пожар поезда, вызванный чьей-то неосторожностью (фильм «Экспресс в огне», он же «Экспресс 34», 1981).
Советская фантастика не была исключением: даже в гипотетическом воображаемом мире СССР должен был быть идеальным. На Западе Майкл Крайтон мог представить себе ситуацию, когда американский космический спутник случайно заносит опасную болезнь, которая убивает небольшой американский городок за несколько часов («Штамм «Андромеда», 1969).
Ничего подобного не могли опубликовать в СССР. То, что советский спутник мог привезти с собой микроб, способный уничтожить население советского города, было если не невообразимо, то, по крайней мере, недопустимо для публикации. В советской научной фантастике даже нападение инопланетян или чужеземцев не могло нанести серьёзного ущерба внутри СССР.
Когда в 1931 году русский писатель Михаил Булгаков написал пьесу «Адам и Ева», в которой советский город Ленинград погибает от «капиталистической» химической атаки, власти отказались её ставить и публиковать. В советской научной фантастике катастрофы могли произойти только за рубежом. Так, когда в 1964 году советский писатель Север Гансовский в своём рассказе «День гнева» представил ситуацию, в которой научный эксперимент вышел из-под контроля и выведенные в лаборатории разумные медведи начали убивать и поедать людей, ему пришлось перенести действие в некую «капиталистическую» страну, дав своим персонажам «иностранные» имена.
Когда другие писатели-фантасты, братья Аркадий и Борис Стругацкие, хотели написать, скажем, об инопланетянах, случайно оставивших на Земле опасные, но ценные с научной точки зрения отходы («Пикник на обочине», 1972) или об инопланетянах, замаскированных под людей, скрывающихся от мафии на горнолыжном курорте («Гостиница погибшего альпиниста», 1970), им тоже приходилось помещать события «где-то за границей». Как и большинство советских граждан, они имели относительно скудные знания о повседневной жизни в этом волшебном «загранице», поэтому их «заграница» представляла собой смесь замаскированной советской реальности с элементами западной, знакомой им по фильмам и литературе.
Когда в конце 1980-х цензура практически исчезла, стало ясно, что сюжеты их книг невольно должны были быть «заграничными»: внезапно их новые (или недавно опубликованные) романы «перемещались» в вымышленный советский город Ташлинск, где и место действия, и персонажи отражали их собственные знания и культуру. Ни Майкл Крайтон, ни Стивен Кинг не были под принуждением цензоров переносить сюжеты своих произведений, скажем, в СССР или Индию, или заменять американских персонажей иностранными.
Сокрытие массовых убийств, этнических чисток и широкомасштабного государственного террора: улыбка «врача-садиста»?
«В плену боли» (укр. У полоні болю) — украинский роман Алевтины Шавлач, в котором врач-садист запирает молодую женщину в своей квартире, постоянно избивая и пытая её. Когда жертва пытается рассказать другим людям о своих мытарствах, ей отказываются верить, потому что все видят в докторе «хорошего парня». На людях он всегда дружелюбный и заботливый, общительный и весёлый.
Как можно поверить, что такой дружелюбный человек мог намеренно причинить кому-то боль? Видимо, эта бедняжка преувеличивает. Наверняка это она сама случайно сломала себе руку и челюсть, пока врач просто пытался ей помочь. К тому же, ей так повезло, что наш милый, добрый доктор так о ней заботится!
Со временем жертва начинает сомневаться, виновата ли она сама. Спровоцировала ли она избиения и издевательства? Или преувеличивала собственные страдания? Как и вымышленный садист-доктор из романа Шавлаха, советский режим был виновен в ряде чудовищных преступлений против собственного народа. Миллионы советских граждан были убиты, подвергнуты пыткам, намеренно морили голодом или десятилетиями отправлялись в концентрационные лагеря собственным правительством.
В ходе многочисленных волн организованных кампаний этнических чисток целые народы и этнические группы (чеченцы, крымские татары, калмыки, черноморские греки и многие другие) были депортированы в Сибирь или Среднюю Азию. Многие из депортированных, особенно маленькие дети, погибали в пути или позже.
В то же время Советский Союз представлял себя, как внутри страны, так и за рубежом, как некое утопическое общество, где «все живут хорошо и счастливо», и где правительство заботится о счастье и благополучии «простых людей». Что, опять же, довольно близко к образу доброго, дружелюбного опекуна, которым притворялся «врач-садист». В этом контексте советская массовая культура играла во многом ту же роль, что и дружелюбная улыбка вымышленного доктора: она помогала замаскировать советские преступления против собственного населения, наряду с широкими социальными и экономическими проблемами, одновременно рекламируя режим как «гуманный».
Тысячи талантливых людей — актёров, режиссёров, композиторов, сценаристов и т.д. — усердно трудились, чтобы сделать эту «улыбку» ещё ярче. Многие из них делали это неосознанно: они просто наслаждались своим искусством, делали свою работу и получали за это вознаграждение (часто весьма скромное). Однако их труд служил пропаганде тоталитарного режима, при котором они жили. Ведь как можно было поверить в реальность якобы советских преступлений, когда у «этих людей» были такие хорошие и яркие фильмы и такой потрясающий балет?
Все эти разговоры о советском тоталитаризме, должно быть, были каким-то преувеличением или недоразумением! Примеров тому множество. Сразу после Голодомора (искусственного голода 1932–1933 годов, организованного Кремлём на Украине, в результате которого погибли миллионы украинских крестьян) режим выпустил весёлую музыкальную комедию «Весёлые ребята», показывавшую «счастливую и благополучную» жизнь в советской деревне.
В то время с советскими крестьянами обращались не лучше, чем с крепостными: их заставляли вступать в государственные колхозы, где большая часть работы оплачивалась плохо или вообще не оплачивалась. Более того, у них не было удостоверений личности, и им не разрешалось покидать деревню без письменного разрешения местного чиновника. Но в фильме весёлые деревенские мальчишки без труда организуют любительский джаз-бэнд, путешествуют, куда хотят, и становятся знаменитыми. В 1934 году фильм был показан на Венецианском кинофестивале и, по всей видимости, имел успех. В США он вышел под красноречивым названием «Москва смеётся». Режим, только что убивший миллионы крестьян, был представлен как гуманный, дружелюбный и жизнерадостный. Чем он принципиально отличается от добродушного доктора-садиста из рассказа Алевтины Шавлах?
Советские фильмы зачастую откровенно лгали. «Цирк», забавная «лёгкая» комедия, вышла в 1936 году, когда любой несанкционированный контакт с иностранцами мог привести к тюремному заключению или чему-то похуже. Сюжет: американский цирк выступает в Москве, и звезда цирка встречает советского юношу, влюбляется и решает остаться с ним в «свободном и счастливом» Советском Союзе, становясь добропорядочным советским гражданином и исполняя пропагандистскую песню на Красной площади.
Реальность, конечно, была совсем иной: иностранцев, иммигрировавших в сталинский СССР, часто сажали в тюрьмы, а то и вовсе казнили. И советскому гражданину, встречавшемуся с иностранцем во второй половине 1930-х годов, везло, если его не арестовывали. В том же 1936 году режим выпустил ещё одну комедию – «Искатели счастья», – рассказывающую историю еврейской семьи, приехавшей из-за границы в Биробиджан, в недавно созданную Еврейскую автономную область на Дальнем Востоке СССР (которая, по сути, так и не стала еврейской ни по населению, ни по культуре).
После незначительных технических трудностей новоприбывшие зажили счастливой и полноценной жизнью, благодарив советское руководство за свою удачу. Эта история была очередной ложью: из примерно тысячи иностранных евреев, обосновавшихся в Биробиджане в начале 1930-х годов, большинство были арестованы в 1936–1938 годах, отправлены в трудовые лагеря или расстреляны: сам факт их прежнего проживания в глазах советских спецслужб делал их «шпионами». Фильм не имел ничего общего с ужасающей реальностью: он был весёлым и оптимистичным, и тем самым «доказывал» «успех» советской национальной политики.
Как и многие другие советские фильмы, он способствовал созданию положительного образа советской власти как в стране, так и за рубежом. То же самое можно сказать и о советском и русском балете, чья выдающаяся художественная ценность служила главным образом костюмом для преступника. То же самое можно сказать и о художественных выставках за рубежом. Каждый раз, когда советский фильм получал награду на международном фестивале, когда в Лондоне или Париже проходил показ советских картин, или когда коллекция советской живописи выставлялась в зарубежном музее, люди говорили: «Какие же они милые и творческие, эти русские! Как такие духовные люди могли сделать что-то не так? Может быть, мы просто не понимаем эту сложную, загадочную душу…»
Тот факт, что многие актёры, художники и режиссёры на самом деле были украинцами, грузинами, армянами, литовцами или представителями других колонизированных народов, никогда не приходил в голову международной общественности. Всё, что выходило из СССР, по определению клеймилось как «российское».
Сегодня путинская Россия пытается следовать той же стратегии. Незадолго до пандемии COVID-19 хор Красной Армии выступал в Монреале, пропагандируя «прекрасную и загадочную душу» путинской армии (и тем самым помогая забыть или преуменьшить их «подвиги» на Украине, в Чечне, Сирии и других странах). Чем талантливее был советский фильм, тем лучше он способствовал укреплению «гуманного образа» режима. Внутри страны «мягкая», «искусственно-ориентированная» пропаганда работала по-своему.
Многие украинские дети, родители которых пережили Голодомор, с радостью декламировали стихи о Сталине и искренне горевали по его смерти. Многие западные украинцы, чьи дяди, тёти или бабушки с дедушками были депортированы советскими властями или погибли, сражаясь за независимость Украины в 1940-х и 1950-х годах, искренне верили советской пропаганде до конца 1980-х годов.