Золотистые лучи солнца пробивались сквозь густую листву старых лип, создавая причудливые узоры на земле городского парка. Воздух был плотным, тёплым, пропитанным ароматом влажной земли после недавнего дождя и сладким запахом цветущей сирени. Её густые кисти уже давно нуждались в обрезке, но никто не торопился взяться за работу.
Под сенью деревьев, словно защищая от городской суеты, уютно расположились скамейки из серого, испещрённого временем бетона. Они были накрыты кронами, как заботливыми шатрами, и казались частью этого зелёного оазиса. За пределами парка, на горизонте, слышался гул города, но здесь, среди лип и сирени, царила тишина.
Елизавета Павловна шла по центральной аллее, её шаги были неспешными, но в них ощущалась твёрдая решимость. Её полные руки слегка дрожали от напряжения, а в руках она крепко держала сумку с покупками: йогурты без сахара, куриная грудка, пучок свежего укропа и банка белой фасоли. Она надела лавандовое платье в горошек, которое немного обмякло, потеряв прежнюю тесную посадку. Это было странно, но она пока не придавала этому значения.
— Опять опаздываю, — сказала она, глядя на часы. Было без пяти десять, а она обещала быть у Екатерины.
Она ускорила шаг, но тут вспомнила: ключи от квартиры дочери остались на кухне. Нужно вернуться. Елизавета Павловна вздохнула и развернулась, направляясь обратно к дому.
***
Через двадцать минут Елизавета Павловна уже стояла у двери квартиры своей дочери Екатерины, звеня ключами от старого, немного заржавевшего замка. Она нервно поправила выбившуюся из причёски прядь волос и нажала на кнопку звонка. В ответ раздался тихий, чуть хрипловатый голос:
— Мам, ты опять забыла, что у нас теперь домофон? — Екатерина говорила мягко, но с лёгкой ноткой усталости в голосе.
— Прости, Катя. Забыла. Голова сегодня как ватная, — Елизавета Павловна виновато улыбнулась, чувствуя, как её сердце начинает биться быстрее.
Дверь щёлкнула, и перед ней предстала её дочь. Екатерина стояла в лёгких, почти невесомых шортах, которые подчёркивали её стройные ноги. Её каштановые волосы были слегка растрёпаны, словно она только что вернулась с пляжа, а загорелое лицо светилось свежестью и здоровьем. В её глазах блестели искры недавнего отдыха, и она выглядела так, будто готова была снова пуститься в пляску.
— Мам! — воскликнула Екатерина, бросаясь к ней с объятиями. Её руки крепко обхватили мать, почти сжимая её в своих объятиях. — Ты… ты что, похудела? — спросила она, отстраняясь и внимательно разглядывая мать.
Елизавета Павловна замерла. Её щёки слегка порозовели от смущения. Она не привыкла к таким комплиментам, особенно от дочери.
— Ну… может, немного, — наконец ответила она, стараясь не показывать своего волнения. — Погоди, я же только пришла. Дверь закрой, а то сквозняк.
Они вошли в прихожую. Екатерина закрыла дверь и повернулась к матери. Её взгляд скользнул по её фигуре, и она снова улыбнулась.
— Мам, ты сбросила килограммов десять! — воскликнула она, хватая Елизавету Павловну за плечи и разворачивая её к зеркалу. — Платье висит! У тебя талия! Ты что, на диете сидела? Какую-то новую методику пробовала? Суши-диета? Кето?
Елизавета Павловна рассмеялась. Её смех был лёгким, почти беззаботным, но в глубине души она чувствовала, как внутри поднимается тёплая волна гордости.
— Да какая там диета, — ответила она, присаживаясь на старый деревянный табурет. — Я как обычно: гречка, кефир и мечты. Ничего нового.
— Тогда как? — Екатерина села напротив, осторожно наливая воду в стакан. Её лицо было напряжённым, словно она пыталась разгадать загадку. — Ты что, ходила куда-то? Тренировалась?
Елизавета Павловна замялась, будто не зная, как объяснить. Её взгляд скользнул по комнате, словно ища поддержку в окружающих предметах.
— Ну... — она наконец заговорила, — я гуляла.
— Гуляла? Это всё? — Екатерина подняла брови, явно не удовлетворённая таким ответом.
— Ну, с собакой, — Елизавета Павловна поправила волосы, словно это могло помочь ей выразить свои мысли яснее.
— С нашей? — уточнила Екатерина, и её голос стал чуть мягче.
Эрдельтерьер Бусинка была их гордостью. Рыжая, с ушами, напоминающими совиные, она всегда привлекала внимание.
— С Бусинкой, — подтвердила Елизавета Павловна. — Вы же оставили её у меня, помнишь?
Екатерина вздохнула, её плечи слегка опустились.
— Ой, мам, прости! Мы совсем забыли сказать, что забираем её только через неделю! — она всплеснула руками, словно извиняясь за свою забывчивость. — Ты что, целый месяц с ней гуляла?
Елизавета Павловна кивнула, её глаза блеснули.
— Два раза в день. Утром и вечером. А она... она же энергичная. Надо мячик бросать, палку. Я гнулась, вставала, бегала за ней, когда она за кусты убежит. Потом — кормление, уборка... В общем, дел хватало.
Екатерина внимательно слушала, её лицо постепенно светлело. Она будто начала складывать пазл, и каждая новая деталь становилась яснее.
— Ты... ты похудела, — наконец сказала она, словно это было самым важным открытием.
Елизавета Павловна улыбнулась, её глаза засияли.
— Да, немного, — призналась она. — Но это ведь не только из-за собаки. Я старалась больше двигаться, больше времени проводить на свежем воздухе.
Елизавета Павловна, сидя в кресле, смотрела на дочь с лёгкой улыбкой на губах. Её глаза, обычно полные задумчивости, сейчас светились теплом и радостью. Екатерина, заметив это, подошла ближе и села рядом, положив руку на плечо матери.
— Ты… ты не просто гуляла, — начала Елизавета Павловна, её голос звучал мягко, но с лёгкой хрипотцой, словно она долго не говорила о чём-то важном. — Ты занималась физкультурой. Без зала, без инструктора, без тренажёров. Просто… гуляла с собакой.
— Ну, не знаю, как ты это называешь, — Елизавета Павловна пожала плечами, её движения были медленными и уверенными. — Я просто делала то, что нужно. А потом… стало легче. Не только тело, но и в голове. Я стала раньше вставать. И аппетит стал… нормальным. Не как раньше, когда вечером съешь пирог и мучаешься до утра.
— Мам, это же чудо, — тихо сказала Екатерина, её голос дрожал от волнения. — Ты ведь столько лет пробовала: таблетки, капсулы, диеты, тренажёры в гостиной, которые потом служили вешалкой… И вот — собака. Просто собака.
— Не просто, — возразила Елизавета Павловна, её тон стал серьёзным. — Она была как повод. Как причина выйти на улицу, когда не хочется. Когда думаешь: «Ой, жарко. Ой, устала. Ой, зачем?» А она — смотрит, хвостом виляет, поводок тянет. И ты идёшь. Потому что она на тебя надеется.
Они замолчали, погружённые в свои мысли. За окном, словно вторя их разговору, шелестели листья, а ветер играл с занавесками. В квартире пахло морем — Екатерина привезла с собой ракушки и морскую соль в маленькой стеклянной баночке. Её голос звучал мягко и успокаивающе.
— Я не знаю, как это работает, — продолжала Елизавета Павловна, её глаза снова стали задумчивыми. — Но я чувствую, что это что-то большее, чем просто прогулка. Это… это как связь. С природой, с собой.
— А ты… ты бы хотела продолжать? — спросила Екатерина, её голос был осторожным, но в нём чувствовалась надежда. — Гулять? Может, заведём тебе компанию? Не обязательно собаку. Просто… ходить вместе.
Елизавета Павловна посмотрела на дочь, её взгляд был долгим и внимательным. В её голубых глазах, всегда немного грустных, вдруг вспыхнул огонёк, словно она увидела что-то новое и прекрасное.
— А давай, — сказала она, её голос был твёрдым, но в нём звучала радость. — Завтра. Утром. В парке. Только без опозданий.
— Без опозданий, — улыбнулась Екатерина, её глаза светились от счастья. — Обещаю.
Они снова замолчали, но теперь между ними витало что-то особенное. Что-то, что обещало изменить их жизнь к лучшему.