— Ну чего? — поднял голову от своих микросхем Павел Антонович. — Как там всё?
Он нарочно говорил рублено, по–простецки, чтоб пришедшая домой жена немного поворчала.
Он любит, когда Зоя ворчит, она становится похожа на рассерженную мышку, милая его Зоя…
— Не «чего», а «что»! — привычно поправила мужа Зоя Михайловна. — И окно открой. Паша, сколько раз я тебя просила: паяешь – открывай окно! Я не выношу запах этой вашей канифоли! Отвратительно!
Зоя прошла босиком к окну, распахнула форточку, жадно задышала.
Раз ворчит, значит плохи дела…
— Да я только начал, не пахнет совсем. Ты тапочки надень, Зайка! Холодно! — Павел Антонович вскочил, принес жене тапочки, наклонился, надел на ее миниатюрные ножки.
Она вообще вся была маленькая, по молодости он ее на руках носил – не уставал. Теперь уж, конечно, не сможет… Или нет, справится, когда нужно будет, непременно понесет!
— Ужин разогрею, или посидишь немного? — укрыв севшую в кресло жену пледом, спросил мужчина. — Посиди, а я все же разогрею.
Он уже хотел уйти, но Зоя Михайловна схватила мужа за руку, прижалась к ней холодной с улицы щекой, вздохнула, зажмурилась.
— Саша уволилась. Сегодня заявление написала, трудовую схватила и на электричку с чемоданом. Паша, ну как же? — прошептала она. — Что же мы теперь будем делать?
Павел Антонович замер, лицо его, до этого грустное от того, что жена устала, теперь стало серьёзным, лоб собрался в складочки, зашевелились седеющие брови.
— Ушла, значит?.. — протянул он, подвинул стул, уселся рядом с Зоей. — Да… Дела… А что Анфиса–директриса говорит?
— А что она может сказать?! Где мы человека найдем? Осталось два дня, и те выходные! Кто к нам поедет, кому мы нужны?! — Зоя Михайловна отвернулась, стала смотреть в окно, за которым качались гроздья рано покрасневшей рябины. Красиво, написать бы, маслом, в миниатюре, и чтобы ягодки с бликом, и как будто живые... Но сейчас не до этого. Надо что–то решать.
— Пусть запрос отправит, ну хоть какого оболтуса нам пришлют на первое время, а потом… — уверенно сказал Паша. — Ну, не реви, не реви! Отставить истерики!
А Зоя не плакала. Сил не было. Пока кабинеты проверили, пока с книгами разобрались, хорошо хоть вчера Паша помог разгрузить фургон с новыми учебниками, а то так бы на своем горбу и таскали. Сельская школа, захолустье, никому она не нужна!
— Она так кричала, как будто это мы виноваты, что Евгений Олегович оказался таким нехорошим человеком. И потом, семейные дела – это важно, но она подводит коллектив, детей в конце концов! — Зоя вскочила, опять стала дышать у форточки.
Муж поднял упавший на пол плед, аккуратно сложил.
— Я подтоплю. Ты не переживай, наладится! — не веря самому себе, сказал Паша.
Он вчера был у Зои на работе, виделся с Александрой.
Та была сердита и лишь надменно кивнула им, даже не поздоровалась.
Глупая вышла, однако, ситуация.
Сашка, живущая тут же, через три дома, окончила педагогический колледж, устроилась в местную школу. Ее приняли с распростертыми объятиями, очень хвалили, что она, как другие, не уехала в город. Пока Сашка подменяла болеющих педагогов, привыкала. Но в этом учебном году она станет самостоятельным педагогом.
И вот теперь, когда ей уже набрали малышей, вдруг надумала увольняться. И куда теперь эту мелюзгу? Нет на них свободных рук! Нет! Зоя возьмет теперь, наверное, но она не сможет, она выгорела, сидит на бумажной работе.
У Саши случилась личная драма, а точнее, она влюбилась в географа, Евгения Олеговича, это был тайный роман, хи–хи, ха–ха, а потом выяснилось, что географ совсем на Сашу видов не имеет, он нашел себе кого–то из города.
И случилось это на курсах, куда его, конечно из добрых побуждений, отправила Зоя Михайловна.
— Вы специально это, да?! — шипела Саша в кабинете завуча, уперев жесткие кулачки в покрытый лаком, темного дерева, стол, Зоина нежная любовь. — Вы надеетесь, что я тут осяду, а он уедет, и я не выйду замуж, и в декрет не уйду, и буду всю жизнь, как вы, ковыряться с малышней?! Дудки! Я счастливой хочу быть, я себя, Зоя Михайловна, не на помойке нашла!
— Да мы все себя не там нашли, Саша, ты выбирай, пожалуйста, выражения, — строго одернула ее Зоя. — Но нельзя же вот так, из–за личной жизни, убегать! Сашенька, у нас набран класс, мы не…
— Вы «не», а я могу. Всё, вот заявление, давайте трудовую, я уезжаю! — И выскочила из кабинета, хлопнув дверью…
…Павел Антонович убрал паяльник, разложенную на столе газетку с какими–то железками, ушел «подтапливать», а Зоя опять села в кресло, как будто задремала.
…— Зойка! Распределение вывесили! — звонко кричит в коридоре Поленька, Зоина подруга. — Иди скорее, Зоя! Сюда!
Выпускники педагогического института сгрудились у стенда, едва не раздавив своими молодыми, крепкими плечами сухонького секретаря, Дарью Петровну.
Та, скукожившись, быстро юркнула мимо чьих–то торсов и прессов, натолкнулась на Зою, та смущенно улыбнулась.
— Беги, детка, там все написано… — прошептала Дарья Петровна, что только не перекрестила девушку, и ушла.
А Зоя, схватив Полину за руку, искала свою фамилию.
— Ну, что? Господи, Зойка, я так рада! — рассмеялась Поля, принялась кружиться.
Полинка всегда была звонкая, веселая, улыбалась, шутила, даже когда было тяжело: когда срезалась на экзаменах и приходилось пересдавать, когда болела пневмонией и лежала в больнице, когда ушел ее отец, а следом и мама, когда…
Полине было нелегко, но это словно подстегивало ее еще больше улыбаться.
— Так же легче, Зоя! — поясняла она подруге. — Так беда бояться будет, ей же неприятно, что мы радуемся. И она уйдет.
Зоя кивала. С Полей, действительно, было совсем не страшно. Родители, правда, отпустили Зою с трудом, но против распределения не поспоришь!
Не страшно ехать в Толпаково, какую–то глушь, работать там в школе, жить в выделенной девчонкам избе с мышами и тараканами, если там будет Полинка.
— Вот тебе и «Федорино горе»! — смеялась та, размазывая грязь по полу. — Ничего, мы тут с тобой такую красоту наведем, нас в пример ставить будут!
Так и вышло. Девушки отчистили, отбелили избу, повесили свежие шторки, что соседка, баба Нина, дала им «просто так, чтобы было добро», помыли окна, теперь они светились на солнышке и приходилось жмуриться от того, как светло в доме, набили полки, расставили книги, развесили фотографии любимых артистов, обжились.
И школа приняла их хорошо. Специалистов не хватало, а тут сразу две девочки, яркие, с горящими глазами!
Полине дали третий класс, Зое – первый. Ох, и боялась она! А что родители? А вдруг не справится? А если не будут слушаться?
— Ты, что, Зайка?! Тебя невозможно не слушаться, ты же настоящая! — улыбнулась Полина.
— Что значит «настоящая»? — удивилась Зоя.
— Значит, все от сердца делаешь. Дети это чувствуют. Ты даже сердишься по–доброму, Зайка. Ну, выше нос! Смотри, какая картошка у нас с тобой получилась! — открыла девушка сковородку и показала золотистые кусочки. — Баба Нина дала. Надо будет ей помочь, купить там кое–что, наладить. Но это с зарплатой!..
Без Полинки Зоя бы сложила крылышки, опустила головку и загрустила. Класс попался сложный, родители, простые, рабочие люди, с детьми дома не церемонились, уроки ребята делали кое–как, и не потому, что родители помочь не могли, а потому что не было их – кто на смене, кто со смены…
Особенно трудно было с Мишей Волковым. Надо же… Миша, как Зоин папа…
Вертлявый, неусидчивый, задира, он был ниже всех в классе по росту, Зою Михайловну ни в грош не ставил, смеялся в лицо своим беззубым ртом.
— Не могу, Поля! Я с ним больше не могу! Как об стенку горох. Все уже читают, а он только хихикает и пальцем по строчкам водит, — жаловалась подруге Зоя.
— Ну горох тоже звонко бьется, Зайка. Будет толк из твоего Миши, будет. Он просто очень несчастный мальчик. Ты же знаешь, там отец руки распускает, мать совсем к земле пригнул. Вот мальчик и потерялся. Смеется, даже когда его обижают… Вчера иду, а старшеклассники его за рост дразнят. Так Миша твой стоит, смехом заливается, а глаза на мокром месте. Я его увела под предлогом того, что мне учебники надо помочь принести, так он убежал, чуть я хотела его погладить…
Вздохнули, дальше молча пили чай и думали о Мишке, об его отце, о несчастной матери, которой и уйти некуда, о том, как дальше все будет…
А было так.
Зоя шла после работы домой. Зима, двадцать пятое декабря, через день в классе решили провести новогоднюю «Елку», Зоя раздала всем стихотворения, сделали карнавальные костюмы. Хвост для лисицы выкроили из старого Полиного пальто, все равно бы выкинули.
Зоя шла и улыбалась. Так хорошо, тихо, снег падает, как в сказке…
И тут на лавке она увидела Мишу. Мальчишка сидел скособочившись, то ли стонал, то ли всхлипывал.
— Миша? Волков? Ты? Зачем же сидишь? Холодно! Чего… — Зоя Михайловна хотела развернуть мальчика к себе, но тот не дался.
На снегу девушка заметила алые кругляши, которые впечатывались с снег, проваливались, как будто кто–то сыпал ягоды рябины.
— Кто тебя побил, Миша? Кто? А ну–ка пойдем! — Она потянула паренька за собой, он застонал еще больше.
— Нет трогай ты меня! Уйди! И на празднике твоем я не стану прыгать, тоже мне, нашла зайца! Меня отец за эти уши картонные так отходил, что вздохнуть больно! — закричал мальчик, но его голос быстро осип, теперь слышался только хрип. — И маму побил. А всё вы! Уезжайте обратно, чего вам здесь?!
— Но… Но я хотела, как лучше, Миша… Почему папе не понравилась твоя роль? Ну пойдем, ко мне пойдем, чаем напою, успокоишься, потом домой. Ну…
Она потихоньку повела мальчика к ним с Полей в дом.
Полька сначала испугалась, ведь Мишино лицо, и без того маленькое, теперь все было заплывшим от синяка. Но потом собралась.
— Ничего, шрамы украшают мужчину. За заячьи уши, пожалуй, тяжеловато, правда… — она легонько прикасалась холодным полотенцем к Мишкиному синяку, потом ушла, вернулась с завернутым в то же полотенце кульком.
— На вот, прислони.
— Чего это? — скривился мальчишка.
— Потроха, — спокойно пояснила Полина. — Замороженные
— Чего–чего? Не стану я кишки к лицу прикладывать! Сами прикладывайте! — И сунул Полине кулек обратно.
Поля посидела с «кишками», пожала плечами, унесла их.
Миша, зыркнув на Зою, осторожно взял чашку с горячим чаем, отхлебнул.
А потом заплакал то ли от боли, то ли от усталости, то ли от того, что у девушек в избе было жарко и пахло пирогом…
Полина тогда все испортила. Она написала в милицию. Пожаловалась на Мишиного отца. А он, озлобленный, пьяный, подловил ее на улице и…
У Зои тогда уже был Паша. И он помогал хоронить.
Паша, сразу после армии, работал водителем у директора местной фабрики. С Зоей и Полиной он познакомился, когда они только приехали и стояли на станции с чемоданчиками, озираясь по сторонам.
Обе красавицы, выбрать трудно. Пашка подвез молодых педагогов, пошутил, посмеялся, а потом выбрал Зою. Судьба уберегла от потери? Сердце правильно подсказало? Кто знает…
Но на похоронах Полинки он плакал. Скрывал, отворачивался, хмурился и тер глаза, а потом, уткнувшись в Зоино плечо, всхлипнул. Один раз всего. И тогда Зоя поняла, что он тоже, как и она, как и Поля, — настоящий. И вышла за него замуж.
Мишина судьба была трудной. Мать, когда Мишкиного отца посадили, запила, мальчика забрали в детский дом. Зоя пыталась навещать его, даже хотела усыновить, но он категорически отказался.
«Папка хороший был. Но он же хотел стать летчиком. Он хотел на истребителях… А они его не приняли. И он с тех пор злой. Он очень хороший, он умел играть в шашки! И мама у меня самая–самая, понятно вам? — упрямо твердил мальчик в кабинете директора детского дома. — Я не хочу других. Это предательство. А Полина Викторовна… Я ее всегда помнить буду. Простите папку, он дурной… Он совсем дурной…»
Этого паренька Зоя запомнила навсегда. И интересовалась его судьбой, писала ему письма, все хотела поехать, навестить в часть, ведь Мишка пошел в армию, дядя Паша помог ему, парень попал к хорошему командиру, «бате», что умеет подобрать ключики ко всем.
Но… Но Миша к ней так и не вышел. Она не знает, почему. Она его запомнила, полюбила просто за то, что он такой – воробышек с сердцем орленка, но понять так и не смогла.
И тогда, выстрадав судьбу Мишки, она родилась как педагог. Она стала взрослой, поумнела, и за каждым учеником видела его родителей, узнавала, дотошно и въедливо, кто как живет, чем живет, чем дышит.
— Зачем, Зой? Мишка был одним таким, это частный случай! Чего ты закапываешься в эти тонкости? — иногда нудел Паша. Ему не хватало Зоиного внимания, рук, взгляда, хотя вот она, сидит рядом, даже слышно, как дышит. Но не с ним.
— Я боюсь сделать ребятам хуже, понимаешь? — в который раз объясняла Зоя мужу. — Скажу что–то, а потом будет еще одна история, как с этими заячьими ушами…
В семью Зою вернул сын, Игорек. Она как будто задышала по–другому, не обабилась, этого в ней не было никогда. Просто стала домашней, уютной, как и хотел Паша.
— Вот бы Поля тебя видела, — иногда только вздыхала она, загрустив и прижимая к себе малыша. — Она бы была так рада…
А потом Поленька пришла к подруге во сне. Это был хороший, тихий сон. Они, как раньше, гуляли по Толпаково, разговаривали.
— Поль, мне тебя не хватает, — наконец вздохнула Зоя. Даже Паша слышал этот тяжелый, безнадежный вздох. — Очень сильно не хватает…
— А ты роди дочку, Зоя! И считай, что это я пришла к тебе! Ну чего ты такая скучная, Зайка?! Побежали, там танцы! — опять звонко рассмеялась во сне Полина и легко побежала вперед. А Зоя все никак не могла ее догнать. Так и потеряла в толпе…
Они с Пашей вообще могли бы уехать. Зоя отработала положенный срок, она свободна. И Толпаково связано с гибелью Поли. И не возвращаться бы сюда! Но…
— Но как же я их брошу, Паш? — в который раз оправдывалась Зоя перед мужем, когда тот предлагал перемены. — Тут же тоже ребятишки, они должны расти умными. И Полина здесь, она иногда ко мне приходит. Давай не поедем никуда?
И они не уехали. Паша отучился заочно, стал инженером, а Зоя ждала девочку. И она должна была вот–вот родиться, и уже в доме отведена была ей уютная колыбелька, а Игорек рисовал ей стенгазету, чтобы «встретить, как полагается». Но девочка не родилась.
Врачи очень старались, Зою увезли в другой район, к лучшим докторам, но нет… Поля не пришла к ней в этот мир второй раз. Тогда не пришла…
Игорь тихо снял рисунки, Паша убрал колыбельку, Зоя, оправившись, снова села за тетрадки с контрольными работами, потом окончила курсы повышения квалификации, стала завучем.
Были разные ученики, разные истории и судьбы, если бы их можно было написать, как птиц (Зоя стала увлекаться живописью, вспомнила, как ходила в художественную школу), то это были бы разные птицы. И некоторые даже не умели летать, но все они были «настоящими», такими, какими бы их видела Полина, красивыми и гордыми…
Игорь вырос, уехал на Север. Он с детства мечтал поехать куда–то далеко, стать ученым. Стал. Писал матери письма, присылал по электронной почте фотографии. Он тоже был птицей, белым альбатросом, укрощающим вечную мерзлоту…
… И сейчас Зоя, сидя в кресле, пока Паша ушел подкинуть в печку дров, обиженная на Сашку, уставшая от последних приготовлений к новому учебному году, вдруг улыбнулась.
Саша – тоже птичка, юркая, яркая. Пусть летит, чего уж! Это ее жизнь, надо позволить птенцу самому решить, где вить гнездо.
— Зоя Михайловна! — раздалось в сенцах.
Зое очень нравилось это слово — «сени», хотя «прихожая» подошло бы больше.
— Зоя Михайловна! — Саша, запыхавшаяся, сердитая от того, что растрепалась прическа и опухло от слез лицо, влетела в комнату, остановилась прямо под лампой в светло–голубом абажуре.
— Саша? Что? Случилось что–то? — встрепенулась Зоя, встала, тревожно вскинула брови.
— Случилось. Я стояла на станции, вот, даже билет уже купила, а рядом – девочка с мамой. И девочка говорила, как она рада пойти в первый класс, потому что ее учительницу зовут очень красиво — Александра Борисовна. Она так радостно это сказала, понимаете? Она учила и наконец выговорила! А если я уеду, то, значит, она учила зря? — Саша вздохнула. — И я решила остаться. А географ пусть катится ко всем чер… Ой, простите, Зоя Михайловна. А хотите пирожок? Я купила в булочной, с капустой. Будете?
Зоя Михайловна улыбнулась. Да, она будет пирожок. И она опять чувствует рядом Полинку. Да вот она, в этой Сашке! Пусть немного дерзкая, изменилась. Но если бы Зоя тогда родила дочку, кто знает, возможно, она была бы именно такой.
… На Первое сентября Саша была мила и очень смущена вниманием учеников. У нее все впереди, она справится, выдержит, поможет и подскажет. Она – птица с огромными, легкими крыльями, которые защитят и укроют.
А Зоя Михайловна и Павел Антонович помогут. Они все – одна большая стая, летящая к счастью.
Счастливого пути, дети, родители, педагоги! Свершений, побед, радостных улыбок и веры в то, что даже если ничего не получается и кажется, что никто не поможет, всегда найдется тот, кто встанет рядом, сожмет крепко твою ладонь и кивнет, мол, не робей! Ты настоящий, у тебя всё получится!
С наступающим праздником, Дорогие Читатели! Я хотела выложить этот рассказ в понедельник, на сам «День Знаний», но не терпится отдать его вам)
В добрый путь, кораблик нашего детства, попутного ветра! Ребятам успехов и удовольствия от учебы!
Ваша Любовь