С 14 до 30 лет Евгения Шнейдер употребляла наркотики. Она трижды была в тюрьме, потеряла возможность ходить, не видела, как растут ее дети. А потом нашла в себе силы обратиться за помощью — и сама начала помогать другим. Так она снова поверила, что в ее жизни есть смысл. Евгения поборола зависимость, купила квартиру, вышла замуж и восстановила отношения с близкими, а в 2025 году получила диплом о высшем образовании. Т—Ж и «Такие дела» записали ее историю.
«Я не осознавала, что наступила катастрофа»
Я родилась в 1984 году в семье спортсменов. Сначала мы жили в Пермском крае, в городе Кизел, а потом переехали в Чайковский, в 90 километрах от Ижевска.
Мама много работала, поднимала нас с братом, но я боялась ее больше, чем любила. Она была строгой: постоянно контролировала, где и с кем я, разрешала гулять только до десяти. За опоздание мама порола меня ремнем. Иногда я стояла в углу целый вечер.
С папой все было иначе — он знал моих друзей, хранил секреты, делал мне комплименты, старался поднимать самооценку. Если бы не его любовь, я осталась бы обиженной девочкой.
Когда мне было 14, я познакомилась с парнем на три года старше. Мы начали встречаться, гуляли, лазили по крышам. Дима был моей первой любовью.
Однажды я увидела, как он что-то нюхает. Дима сказал, что мне нельзя пробовать вещества, но мое упрямство взяло верх. К тому моменту я уже курила, иногда пила пиво — мне казалось, что в этом проявляется моя сила.
Так я начала употреблять. Сначала нюхала героин раз в две недели, потом — раз в неделю. В итоге дошла до того, что стала употреблять каждый день.
Наркотики помогали избавиться от тяжелых мыслей о семье и учебе
Я училась в классе с юридическим уклоном, мечтала стать адвокатом и защищать людей. И тут все пошло под откос — прогулы стали обычным делом.
Я даже не осознавала, что наступила катастрофа. Поняла это только в конце 11-го класса, когда мне выдали справку вместо аттестата.
Мне нужны были деньги на вещества, и я продала все свои золотые украшения. Потом начала воровать из дома. Таскала деньги, выносила мелкую бытовую технику, однажды продала цыганам папину дубленку. Когда родители заметили пропажу вещей, они забрали у меня ключи от дома.
Я жила у подруги, часто голодала и стала воровать еду в магазинах. Однажды у меня началась ломка. Казалось, тело выворачивается наизнанку. Текли сопли и слюни, поднялась температура, началась диарея. Мне было страшно сказать маме, что со мной происходит, поэтому я написала ей письмо.
Она предложила пойти к психологу. Так я начала посещать встречи «Анонимных наркоманов». Дима тоже согласился присоединиться к группе.
Организаторы решили вывезти нас в горы, чтобы мы учились жить в трезвости. Нам с Димой не позволили поехать вместе: если бы один сорвался, он потянул бы за собой и другого. Я уступила Диме, потому что любила его. А сама прекратила посещать группу: не видела в этом смысла.
В итоге Дима смог отказаться от наркотиков, а я продолжила употреблять. У меня было несколько передозировок, меня откачивали. С Димой мы расстались: я не хотела, чтобы он вернулся к веществам вслед за мной.
Семья пыталась меня вразумить, но нотации не действовали. Я и так прекрасно понимала, до чего себя довела. Людям с зависимостью не нужно это повторять.
Им нужна любовь, нужно, чтобы кто-то протянул руку — и они перестали ощущать себя изгоями
Однажды мама увидела, как я поднимаю наркотики в окно по нитке. После этого дома для меня устроили что-то вроде тюрьмы: в одной из комнат постелили матрас, вокруг расставили иконы. По настоянию мамы отец привязал меня к батарее бинтом — ночью я его перегрызла.
Мне было невыносимо, но однажды, лежа на этом матрасе, я начала рассматривать иконы. Я впервые стала молиться, просила Бога облегчить боль. В тот день я уснула, хотя при ломке это обычно невозможно.
На четвертый день заточения пошел снег. Я подошла к окну и впервые за долгое время ощутила радость. Мы с папой прогулялись вокруг дома. Мне вдруг совершенно расхотелось и колоться, и нюхать. Тянуло разговаривать, слушать птиц и смотреть в небо.
Казалось, жизнь налаживается. Чтобы все-таки получить аттестат, я снова поступила в 10-й класс, но в другую школу. Директор знал о моей ситуации и сказал, что я могу ходить на занятия «до первого предупреждения». Он дал мне шанс, и я не хотела его подвести. Я употребляла гораздо реже, иногда срывалась, но на уроки приходила трезвая.
На четвертый день заточения пошел снег. Я подошла к окну и впервые за долгое время ощутила радость. Мы с папой прогулялись вокруг дома. Мне вдруг совершенно расхотелось и колоться, и нюхать. Тянуло разговаривать, слушать птиц и смотреть в небо.
Казалось, жизнь налаживается. Чтобы все-таки получить аттестат, я снова поступила в 10-й класс, но в другую школу. Директор знал о моей ситуации и сказал, что я могу ходить на занятия «до первого предупреждения». Он дал мне шанс, и я не хотела его подвести. Я употребляла гораздо реже, иногда срывалась, но на уроки приходила трезвая.
В итоге я смогла бросить наркотики и окончить школу с одной тройкой по географии. Директор пожал мне руку и сказал, что я молодец. Он, наверное, был единственным, кто по-настоящему в меня верил.
«Ломка за решеткой была ужасной»
Мне было 18, и я по-прежнему мечтала стать юристом. В 2002 году поступила на платное отделение в Удмуртский государственный университет.
Примерно тогда же я познакомилась со студентом из другого вуза и влюбилась в него. Он состоял в банде, которая торговала оружием и наркотиками, но сам вещества не употреблял. Я тоже держалась. Вскоре я узнала, что беременна. Он выполнил последний заказ и ушел из банды — не хотел подвергать меня риску.
Я сильно его любила. Он заботился обо мне, никогда не повышал голос и не поднимал руку. Мы собирались пожениться, но не успели: когда я была на пятом месяце беременности, его взяли под арест.
Я не справилась с этим ударом и снова начала употреблять. Слухи об этом дошли до моего партнера. Он не смог меня простить — говорил, что я загубила ребенку жизнь. Мы расстались, но каким-то чудом я родила здорового малыша.
Я начала воровать у прохожих телефоны, украшения, деньги. В первый раз я отделалась условным сроком: меня осудили по статьям 158 («Кража»), 213 («Хулиганство»), 161 («Грабеж») и дали три года с испытательным сроком два года. Но под конец этих двух лет я снова попала под арест — и получила уже три года реального срока по статье 159 («Мошенничество»).
Ломка за решеткой была ужасной: диарея, рвота, сильнейшая слабость, боль в костях. Я еле ходила и почти не могла говорить. Потом меня понемногу отпустило.
Я работала на закройном цехе, все делала быстро и точно. Активно участвовала в мероприятиях, сама проводила праздники. В итоге я отсидела около двух лет и освободилась по УДО.
Сын рос без меня, я не видела его первых шагов, не слышала первых слов. Но, когда я вышла из тюрьмы, он все равно узнал меня — мама показывала ему мои фотографии.
Сын бросился мне на шею, а я отдала ему маленького медвежонка, которого мне подарила одна девушка в СИЗО
После освобождения меня не тянуло употреблять. Я стремилась найти работу и начать новую жизнь. Старая подруга устроила меня продавщицей в магазин одежды. Мне нравилось помогать бабушкам выбирать вещи, они меня хвалили, но стоять на ногах целый день за 150 рублей было тяжело, поэтому я быстро ушла.
Мама причитала, что им до сих пор приходится меня кормить. Жить в родительском доме мне не хотелось, снимать квартиру было не на что, и я поселилась у другой старой подруги. Она принимала амфетамин, я тоже втянулась. Снова начала употреблять и воровать. Но не забывала о сыне — утром приезжала к маме, чтобы отвести его в садик.
Вскоре я попала под арест: украла у продавщицы на рынке сумку с вещами и деньгами. Меня снова посадили — на год и 10 месяцев по статье 158 («Кража»). Это был мой последний срок.
«Чувствовала, что жить больше незачем»
Когда я вышла из тюрьмы, внутри была пустота: я знала, что с судимостью на работу меня не возьмут. Думала, что обществу не нужны такие, как я: сидел — значит, не человек. Поэтому вернулась в ту среду, где меня принимали без осуждения, — к другим наркопотребителям. Стала жить с ними и снова подсела на вещества, теперь более тяжелые.
Как-то утром я проснулась и поняла, что не могу ходить. Еще у меня нарушилась дикция. Стало чудовищно страшно. Наркотики отняли у меня близких, теперь я едва могла передвигаться и говорить. Врач диагностировал токсическую энцефалопатию — поражение мозга, вызванное токсическими веществами. Я месяц пролежала в наркологическом диспансере, но после дополнительных обследований диагноз не подтвердился.
Вместе со мной лечение проходил знакомый. Он вышел из больницы немного раньше и позвал меня жить вместе. Мы увлеклись друг другом, я снова забеременела. Это меня испугало — я не понимала, как буду вынашивать ребенка. Во-первых, я продолжала употреблять, во-вторых, у меня были проблемы со здоровьем. Я все еще плохо ходила, часто падала. Еще у меня нашли доброкачественную опухоль в голове.
Врачи советовали не рисковать, но аборт был страшнее: в школе нам твердили, что это убийство
Чем больше становился живот, тем хуже я ходила. Постоянно падала, хваталась за все вокруг.
После родов мое состояние стало невыносимым. Я не любила себя, не хотела жить.
Ребенком занимался отец: он мыл дочку, гулял с ней и менял ей памперсы. Я постоянно лежала, вставала, только чтобы уколоться. Начались страшные галлюцинации — казалось, в комнате кто-то есть, хотя на самом деле никого не было. Однажды я так испугалась, что начала кричать, и меня увезли в наркологию. После этого мама партнера выгнала меня из дома. Она разрешила видеться с ребенком, но жить с семьей — нет.
Я вернулась в родительский дом. Мама пыталась меня прогнать, но папа встал на мою сторону. Вскоре я узнала, что отец дочки начал встречаться с моей подругой. Это стало для меня новым ударом. Я чувствовала, что наркотики забрали у меня все и жить больше незачем.
В те дни я вспомнила о друзьях, бывших наркопотребителях, которые уже были в завязке. Они много лет уговаривали меня поехать в реабилитационный центр. Я отмахивалась, но, когда оказалась на грани жизни и смерти, позвонила им. Они горячо меня поддержали и согласились отвезти на лечение.
«Полюбила мыть туалеты»
11 марта 2014 года я выкурила последнюю в жизни сигарету и приехала в государственный реабилитационный центр «Новый свет». Мне поручили, казалось бы, самое легкое дело — каждый день протирать 40 пар тапочек. Я ворчала и возмущалась. В первый же день у меня случился конфликт с другой пациенткой: я толкнула ее, потому что сочла, что она ведет себя высокомерно.
Я продолжала заниматься монотонной работой, и злость постепенно выветривалась из меня. Прошло время, я начала задумываться: зачем бунтую, кому и что пытаюсь доказать? Я начала молиться, больше слушать людей, делиться с ними вещами. Могла отдать новые носки, если у кого-то износились последние. Даже полюбила мыть туалеты.
Приходилось себя перебарывать, но, помогая другим, я чувствовала себя лучше
Еще я много читала вслух — это помогло восстановить дикцию. Через год стала ездить в детский наркологический диспансер в Ижевске, в удмуртские школы в городах и селах. Я честно рассказывала свою историю — хотела, чтобы ребята не повторили моих ошибок.
Позже взялась искать спонсоров для центра, где жили дети проходивших реабилитацию родителей. В доме нужно было провести канализацию. Я звонила директорам компаний и просила покрыть часть расходов. Многие отказывали, но я не сдавалась. В итоге мне удалось собрать больше миллиона рублей.
В 2016 году умер мой папа: он сильно переживал за меня и в последние годы начал пить. Вместе с новостью о его смерти мама прислала документы и написала: «Радуйся». Оказалось, много лет назад отец переписал на меня все свои пенсионные накопления — вышло около 30 тысяч рублей. Я не понимала, почему он так поступил, глядя на то, как я порчу жизнь себе и близким. Рыдала от того, как сильно мне его не хватает. На эти деньги я вылечила зубы, которые совсем запустила.
Прошло еще три года. Я поняла, что изменилась, и готова уйти из центра. Мы с мамой продали квартиру с моей долей, я добавила к выручке материнский капитал и купила небольшое жилье рядом с реабилитационным центром. Так я начала самостоятельную жизнь.
«Научила дочь обниматься»
Еще до выхода из реабилитационного центра я старалась наладить отношения с детьми. Делала подарки дочке — она относилась ко мне хорошо, делилась секретами и показывала, где прячет конфеты. Но мамой не называла, воспринимала скорее как лучшую подругу.
С сыном все было сложнее. Он жил с моей мамой, а та очень на меня злилась. Как-то я привезла ему подарок на день рождения, но мама не разрешила его вручить. В итоге мальчик рос с обидой на меня.
После выхода из ребцентра найти подходящую работу было трудно: мне часто предлагали места далеко от дома, а я с трудом передвигалась на ходунках. Но мое прошлое работодателей не отталкивало — наоборот, они относились ко мне с уважением, ведь я смогла справиться с зависимостью.
Я получала пенсию по инвалидности — чуть больше 10 тысяч, — и подрабатывала няней на дому за 150 рублей в час. Детей от меня еле уводили: я занималась с ними танцами и развивающими играми.
Потом смогла поступить в Школу радио. Учеба в ней стоила дорого, так что я решила рискнуть: позвонила директору и рассказала свою историю. Он сделал большую скидку. Радиоведущей я не стала, но мне предложили работу администратора. Так появился стабильный доход в 20 тысяч рублей — вместе с пенсией на жизнь мне хватало.
Я хотела забрать дочку у отца, но он был против. Через несколько месяцев его посадили в тюрьму за побои — бывшая сожительница подала в суд. Его мама и сестра уже умерли, так что воспитывать нашу дочь было некому. Я решилась перевезти ее в свою квартиру.
Вместе нам было весело и интересно. Я научила дочь обниматься — сначала она была как ежик-недотрога.
Когда она поняла, что я ее мама, стала называть меня «мама Женя». А спустя несколько месяцев — просто «мама»
В тот год дочь пошла в первый класс. А мама попросила забрать у нее сына, который стал плохо себя вести.
Первые полгода были непростыми. Сын сильно обижался, говорил в лицо, что я променяла его на разгульную жизнь. Я старалась не вестись на его агрессию и отвечала спокойно: «Сынок, мы с твоим отцом любили друг друга. Ты был желанным ребенком. Прости меня».
Я заботилась о сыне, варила ему борщи, стирала носки. Со временем мы сблизились. Сын отучился на механика в Волжском государственном университете водного транспорта в Казани, пошел в армию и остался там по контракту. Сейчас служит в Брянской области.
Однажды я получила от него сообщение, что он меня прощает, любит и гордится тем, что у него такая мама. Скатилась с дивана и разрыдалась.
Отец не поддерживает отношения с сыном. Он видел его только раз. Приехал к моей маме, подержал его на руках и больше не возвращался. Я не держу зла на человека: он вправе сделать свой выбор.
«Волонтеры говорят, что я для них огонек»
Я стала часто ходить в церковь. Там мне рассказали об ижевской организации «Перспектива», которая помогает людям в трудной ситуации. Я связалась с ней и вскоре стала ездить по колониям вместе с волонтерами.
Я рассказывала заключенным о своей жизни, о трудностях, с которыми столкнулась после выхода из тюрьмы, о том, как мне помог реабилитационный центр. Говорила, что никогда нельзя сдаваться, нужно учиться любить, уважать, слышать друг друга и трудиться. Объясняла, что тюрьма — это школа, а настоящий экзамен будет на свободе. Чтобы подготовиться к нему, нужно прикладывать усилия уже сейчас.
После выступлений ко мне подходили заключенные: кто-то просил привезти очки, кто-то хотел посоветоваться или просто выговориться.
Мы с волонтерами учили осужденных не бояться общения и защиты своих прав. Привозили им приятные мелочи — например, наборы для творчества.
Однажды мы с волонтером встречали из тюрьмы мою знакомую. Ей было 50 лет, и больше 30 из них она сидела. Началось все в детстве: когда она пасла корову, на нее напал мужчина. Он хотел ее изнасиловать. Она пыталась защитить себя и зарезала его. С тех пор она стала чувствовать угрозу от любого мужчины, с которым оставалась наедине. Это привело к новым убийствам. А ведь если бы в детстве ей помогли справиться с травмой, она, возможно, не совершила бы других преступлений.
Мы привезли ей одежду, отвели в «Макдоналдс». Она ела и плакала. Сказала, что ни разу не чувствовала от кого-то столько любви к себе.
Еще я встречала из тюрьмы женщину, которая провела в заключении 10 лет. Она была как слепой котенок: растерялась на почте, не знала, что двери в торговых центрах теперь открываются автоматически. Мы помогли ей отправить посылку, выдали одежду, свозили в салон красоты на ресницы и маникюр, посадили в поезд до дома.
Она уехала красивая и счастливая, а утром написала, что мы подарили ей надежду
Позже она устроилась на работу и вышла замуж.
Мне часто звонят и пишут женщины, которые недавно вышли из тюрьмы. Однажды девушка попросила меня вызвать такси до социальной гостиницы: ей было некуда идти. Если бы я не заказала ей машину, неизвестно, где она оказалась бы. Сейчас эта девушка работает и обеспечивает себя.
Волонтеры говорят, что я для них огонек — это меня вдохновляет. Раньше мне казалось, что я никому не нужна и моя жизнь ничего не стоит. Теперь все иначе. Я верю, что у каждого есть шанс. Клеймо «наркоманка» или «воровка» преследует человека годами, но люди меняются. Я знаю это, потому что так произошло со мной и с другими.
«Мама сказала, что я молодец»
В 2021 году я приехала в мужскую колонию как волонтер. После выступления ко мне подошел один из заключенных — Саша. Он сказал что-то про реабилитацию, которая поможет мне лучше ходить, и оставил номер. Мы начали переписываться. Когда он впервые позвонил из автомата, я почувствовала волнение. Восемь лет у меня не было мужчины, и я испугалась этих чувств. Чем дольше мы общались, тем сильнее сближались.
Благодаря Саше я поехала в государственный реабилитационный центр, чтобы снова учиться ходить. Там были замечательные инструкторы: они занимались со мной целыми днями и не давали халтурить. Я стала передвигаться гораздо увереннее. Сейчас хожу при помощи ходунков-роллаторов, которые мне выдали по инвалидности.
На мой день рождения в 2022 году в дверь вдруг позвонили. На пороге стоял курьер с моими любимыми синими розами. В букете была коробочка с кольцом и записка: «Выходи за меня». Я расплакалась. Саша позвонил из тюрьмы, чтобы услышать ответ, — конечно, я согласилась.
Мы расписались прямо в колонии. Саша внес меня туда на руках.
Через год он вышел из тюрьмы. Саша провел там 10 лет — его осудили по 228 статье («Незаконный оборот наркотиков»). Сначала мы жили у его мамы в Перми, а потом переехали ко мне.
Сейчас Саша все еще отбывает наказание: с 10 вечера до 6 утра он обязан быть дома. У него прекрасные отношения с моей дочкой. Она даже называет его папой, хотя я никогда не просила ее об этом.
Я стараюсь наладить связь с мамой. Конечно, сложные моменты бывают до сих пор, но старые обиды ушли. Мама начала уважать меня, когда увидела, что я забрала детей. Сказала, что я молодец, а еще подарила нам холодильник и стиральную машину.
В 2024 году я стала первой вице-миссис «Инклюзия» Приволжского федерального округа — конкурса красоты среди женщин с инвалидностью. Когда на меня надели корону, я заплакала от счастья. Еще десять лет назад я не могла даже представить, что выйду на сцену вместе с десятками красивых женщин, получу награду и услышу аплодисменты целого зала.
Я работаю удаленно: помогаю людям получить социальный контракт от государства — 350 000 рублей на открытие бизнеса. Консультирую по всем вопросам, пишу бизнес-планы, а параллельно учусь.
В 2025 году я окончила Удмуртский государственный университет по специальности «социальная работа» и подала документы в магистратуру на юриспруденцию. Решила исполнить старую мечту. Я уже изучила некоторые законы и написала несколько исковых заявлений. Например, помогла вернуть средства за страховку, которую навязали при оформлении кредита. Писала обращения о бездействии врачей в отношении человека с инвалидностью. Все эти дела завершились успешно.
Я продолжаю помогать. Открыла волонтерскую организацию «Агентство радости» — каждый месяц мы ездим в детские дома, больницы и дома престарелых с праздничными мероприятиями. И я по-прежнему встречаю женщин из колоний.
Многие считают, что после тридцати люди не меняются. Когда такие скептики слышат мою историю, они говорят, что окружающие ничего из нее не вынесут. Я с ними не согласна. Слова не проходят мимо, они оседают в памяти — и однажды станут поворотной точкой, как это было у меня.
Сейчас моя мечта — открыть Дом милосердия. Хочу, чтобы туда могли прийти люди, которым нужен приют и шанс начать все заново.
Я знаю по себе: зависимость, тюрьма, потеря связи с детьми — это всегда следствие травм и внутренних проблем. Поэтому так важно работать с причиной, а не прибегать к карательным мерам, лишая людей возможности исправить свои ошибки.
Спасибо, что дочитали до конца!
Текст: Екатерина Булгакова
Помочь нам