Я смотрела, как фары его внедорожника растворяются в сумерках. Он так уверенно улыбался, целуя меня на прощание. «Мама — человек простой, деревенский. Руководит всем и вся, это да. Но зла не сделает». Его слова должны были меня успокоить, но получилось наоборот.
Я помнила тот единственный визит. Холодный, оценивающий взгляд Галины Ильиничны, скользящий по моей городской одежде. Ее уколы, замаскированные под безобидные вопросы: «А супы варить-то умеешь?» и «Ну и зачем тебе эта журналистика? Мужик должен кормить семью, а баба — домом управлять». Витя тогда отмалчивался, и этот его нейтралитет удивил меня.
А теперь она попросила срочно приехать.
Вечер тянулся долго. Я чувствовала, эта женщина что-то затевает. Она не из тех, кто сдается. Она из тех, кто подчиняет.
Когда стемнело окончательно, я не выдержала и написала ему: «Как ты? Все хорошо?» Ответа не было.
Вскоре телефон завибрировал, оповестив о сообщении. Фотография. Еще одна. Десять. Пьяный, почти без сознания Витя. И какая-то женщина с вызывающе-яркой косметикой, которая обнимала его, целовала, а потом… потом были кадры, от которых стало противно.
Я сразу поняла – это спланированная провокация. Она не могла просто поговорить, убедить. Ей надо было разбить, уничтожить наши отношения.
Я переоделась, села за руль и поехала к ним, в деревню.
Подошла тихо к освещенному окну их дома. И услышала, как свекровь с кем-то говорит по телефону. Я включила диктофон на своем.
— Получилось! — довольно сообщала свекровь. — Эта Катька — настоящая аферистка! Как она моего Витьку бесчувственного вертела! И сфоткала все сама, и отправила его драгоценной супруге. Думаю, эффект будет ошеломительный.
Потом я вошла.
— Где он?
Галина Ильинична вскочила, ее глаза округлились. Но я уже шла по коридору, вперед — на звук храпа. Я распахнула дверь в спальню. Витя спал мертвым сном. А та… та самая «актриса» примостилась рядом, делая селфи.
Я просто взяла ее за шиворот и буквально вышвырнула из комнаты. Она что-то завизжала, но я уже трясла Виктора.
— Вставай. Смотри.
Он с трудом фокусировал взгляд. Увидел меня.
— Алиша… Я не…
Я молча поднесла к его лицу телефон. Сначала фото. Потом — запись. Я наблюдала, как его похмельное недоумение сменяется шоком. Он повернулся к своей матери, которая застыла в дверях.
— Мать… Ты что это наделала?
— Сыночек, я же для твоего блага… — залепетала она.
— Молчи! — он крикнул так, что я сама вздрогнула. — Ты слышала себя? Слышала?! Это грязно. Это подло. Я взрослый человек! Это мой выбор! Моя жизнь! Ты мне больше не мать. Слышишь?
Мы молча ехали обратно. Он первым нарушил тишину уже на подъезде к дому.
— Прости. Я не знаю, что сказать.
— Мне не за что тебя прощать. Ты стал жертвой, а не соучастником.
— Как ты вообще догадалась приехать?
— Я тебе говорила — у меня дурное предчувствие. Она не стала бы просто так тебя звать. Ей нужен был результат. Развод.
Он покачал головой.
Мы вошли в квартиру.
— Витя.
— М?
— Через месяц ты поедешь к ней и помиришься.
— Ты что? После всего, что она сделала? Она пыталась разрушить нас!
— Она — твоя мать. — Я сказала это просто. — Она совершила чудовищную ошибку. Но она действовала из своей, уродливой, но любви. Я не прощу ее. Возможно, никогда. И общаться с ней не буду. Но ты должен. Потому что однажды ты можешь пожалеть об этом разрыве. А я не хочу быть его причиной.
— Ты уверена? — тихо спросил он.
— Абсолютно. — Я сделала паузу, кладя его руку себе на живот, — потому что я теперь тоже мама. И я никогда не захочу ссориться со своим ребенком.