«Первый тянет руку, а сам не знает ответа», «дерется и не извиняется», «не принимает критики», «чуть что — бежит жаловаться». Все это часто портит отношения с учителем и с другими детьми. Откуда берутся эти конфликты и как с ними работать, объясняет психолог Катерина Демина.
Не хочет просить прощения
— Почему дети не хотят или не могут просить прощения?
— У нас, к сожалению, есть культура стыда и нет культуры вины. У меня не так давно был разговор с мальчиком, который искренне считал, что если он скажет «извини», то его накажут. «Я признал вину — значит, мне конец», а не «я признал вину, хочу все исправить, компенсировать ущерб». И не бывает так, чтобы нечем было возмещать ущерб. Всегда найдется чем.
Поэтому если мне родители говорят, что ребенок никогда не извиняется, то я начинаю выяснять, в чем его проступок. Если речь идет о разовой обиде, то это, прежде всего: «Мне жаль, прости, я не хотел (сделать тебе больно)».
Если речь о более серьезном насилии, то надо разбираться. У меня был кейс, когда девочка воткнула однокласснику ручку в плечо, а потом оказалось, что это была не агрессия, а самозащита. Она неоднократно пыталась жаловаться учительнице, что мальчик ее задирает, и та ей всякий раз говорила: «Не обращай внимания, просто ты ему нравишься». Учительнице в голову не приходило, что даже если это и объяснение, то никак не оправдание того, что тебя дергают за волосы, отнимают вещи и пытаются задрать юбку. Тот мальчик так и не извинился.
— Достаточно ли сказать «я больше так не буду», или есть какая-то другая формула для извинения?
— «Прости меня, пожалуйста, за то, что я сделал это. Мне очень жаль, я больше так не буду». Тут важны все компоненты.
Во-первых, важно приучать детей называть совершенное, потому что это устанавливает одинаковый взгляд.
Обидчик и тот, кого обидели, могут по-разному про это думать, а мы должны помочь им установить объем и природу ущерба.
В каком-то отношении взрослый выступает арбитром. Важно убрать эмоции и понять, что именно произошло. «Я дергал Машу за косичку, потому что Маша написала в моей тетрадке маркером слово “дурак”» — прощения должны попросить оба, каждый за свое.
Во-вторых, мы обещаем больше так не делать. Тут взрослый должен вступить и сказать: «А что будет, если ты опять сделаешь?» или «А почему ты так поступил, что тебя побудило?»
То есть нужно обучать просить прощения, прививать эту привычку. Иногда мы видим, как мама жестко одергивает ребенка на улице: «А ну-ка извинись!» А он и не понимает, что он такого сделал. У предыдущего поколения вообще было в ходу не говорить ребенку, в чем он виноват: «Ты что, сам не понимаешь? Ты расстроил маму». А чем, почему, умышленно или по недоразумению — он должен сам догадаться.
— Извиниться тоже надо при всех, в присутствии класса?
— Ни в коем случае. Только один на один или в присутствии модератора, если он необходим. И дальше ребенок должен знать, что последует за извинением. Либо тот, кого обидели, говорит: «Хорошо, я тебя прощаю». Либо нет.
Вот сцена, которую я наблюдала недавно. Младший брат, 3,5 года, чем-то сильно навредил старшей. Мама ему говорит: «Извинись перед сестрой». Он говорит: «Майя, прости, я больше так не буду». А Майя подумала и сказала: «Мне этого недостаточно». И тогда он добавил: «Прости, пожалуйста, мне очень жаль, что тебе больно». Они помирились, пошли играть.
Читайте «Правмир» в Telegram - подписаться
«Мне поставили два, учительница меня не любит»
— Ребенок старался, делал домашку, а учитель не похвалил. Он обижен, демотивирован, считает, что его не любят. Это перфекционизм, желание нравиться, что-то еще?
— Это довольно сложное явление, которое означает, что ребенок психически до сих пор находится в так называемой «материнской структуре». Материнское отношение предполагает безусловное принятие. Тебя априори любят просто за то, что ты есть. А потом ребенок символически переходит на «отцовскую» сторону, где есть закон, рамки и четкие критерии: чего от тебя ждут, какой должен быть результат и какое вознаграждение ты за это получишь.
Правила должны быть озвучены (а лучше — записаны и вывешены на доску): за ошибку минус балл, две ошибки — минус два балла и так далее. В классе, где все четко обозначено, ребенок понимает, за что снизили оценку. А вот там, где царит учительский произвол, начинается ревность: «Она теперь хвалит не меня, а Васю, я тогда вообще стараться не буду».
— Иными словами, школа — это всегда четкий переход из материнской парадигмы в отцовскую?
— Да, и тогда не так уж важно, старался ты или нет, тебя награждают за результат. Мама всегда хвалит старание. «Помог маме — молодец». Но, поскольку помощь величина безразмерная, то поощряют за усердие и послушание. А тут приходишь, и тебе говорят: контрольная. Что это такое — контрольная, тоже никто не объясняет, какие будут последствия, чем вознаградят — непонятно.
Поэтому в хорошей начальной школе детей учат учиться, объясняют, что означают оценки, за что дают баллы, а за что отнимают.
А не говорят, что «тройка — это плохо» и «надо было лучше стараться». Тогда получается, что есть только одна приемлемая оценка — «пять». Это связано не с перфекционизмом, а с непроясненностью критериев. Мальчикам особенно непонятно, зачем оно надо, вот это ваше «хорошо учиться»?
В начальной школе мы должны обучать ребенка правильно относиться к оценкам. Он придет с этой двойкой, и это первая двойка в его жизни. Я помню, как у нас кто-то из детей очень радовался: «Ура, у меня единица, я первый!» Не зря очень долго в началке нет оценок. В идеале и домашки никакой быть не должно.
— Как детский коллектив относится к однокласснику, который обижается на плохие оценки? Это мешает его отношениям с другими детьми?
— Там, где есть «учительница-мама», обычно нет коллектива в здоровом смысле этого слова. Здоровый коллектив собирается, только если есть общая согласованная цель. Но учителю может быть выгодно поддерживать ситуацию тревоги и неопределенности внутри класса, так им легче управлять. Вместо того чтобы сказать «Петя очень старался, он молодец! Не вышло в этот раз, так выйдет в следующий, давайте поддержим Петю!», взрослые предлагают посмеяться над кем-то, кто не справился идеально. Если с подачи учителя все смеются над одним, это укрепляет его власть. Произвол исключает горизонтальные связи, когда ты можешь развиваться, двигаясь вбок, а не вверх. Допустим, математика у тебя не очень получается, зато — тут всегда появляется «зато» — у тебя прекрасно получается рисовать или писать сочинения.
В началке нельзя оставлять детей один на один с этой стихией под названием «детский коллектив». У нас принято, что коллектив — он и есть коллектив, нечто постоянное и неделимое, только возраст меняется. Не везде это так. Средняя школа совсем отделена от началки, а старшая от средней. Возрастные задачи в 7 лет, в 12 и в 16 очень разнятся!
Нужно в педвузах обучать будущих преподавателей навыкам создания группы и работы с ней, и в дальнейшем они должны знать, что придется потратить год, а лучше два, на создание класса. Иначе получится стихийно сложившееся сообщество, с которым не получается конструктивно взаимодействовать, но можно управлять с опорой на любимчиков.
— Получается какая-то презумпция виновности учителя. А если ребенка просто не научили воспринимать критику?
— Что такое критика? Если под критикой имеется в виду обоснованно плохая оценка, то это не может обидеть. Ребенок к ней спокойно относится, если знает, что его из-за нее никто не будет считать плохим. «Подумаешь, не понял, так в другой раз пойму, или подойду к учителю на перемене, или у папы вечером спрошу». По-настоящему дети расстроены, только если чувствуют несправедливость и злоупотребление.
Быть «впереди планеты всей»
— Если ребенок считает, что должен всем нравиться — папе с мамой, учителям, одноклассникам, родителям одноклассников? Обязательно ли нравиться окружающим?
— Нравиться ты должен себе. А дальше мы учим ребенка соблюдать правила существования в социуме. Например, делиться, но при этом соблюдать и свои интересы. А у нас же как бывает: «Быстро поделись печенькой. Не хочешь? Фу, жадина какая». И — отвержение.
В нашем коллективном бессознательном живут архаичные представления о добре и зле и о правилах поведения.
Главный ужас — изгнание из общины, ведь в одиночестве человек не выживает.
Поэтому нас учат изо всех сил подстраиваться под правила общины. А поверх этого намазан тончайший, в один атом, слой современной этики.
Поэтому, с одной стороны, мы ребенку говорим: «Попросили — отдай, тогда тебя будут любить». С другой стороны, мы ждем от него, что он будет лидером, научится добиваться своих целей. Но так не бывает. Если ты достигаешь личных успехов, то кто-то остается сзади и страдает. И я думаю, что родители очень растеряны. Обычно они мне на консультациях говорят: «Мы хотим, чтобы он был настойчивым, успешным, послушным, дружелюбным и все его любили». Но так не бывает. Как говорится, «быстро, дешево и качественно — выбери два». Лидеров не любят, хотя иногда перед ними заискивают.
— Ребенок рвется быть впереди планеты всей, чтобы родители гордились, учителя обожали. Откуда это берется и мешает ли ребенку, окружающим?
— Как правило, именно родители — заказчики этого шоу. Если ребенок знает, что его любят любым, то ему, в общем-то, все равно. По русскому у него пять, а по математике два, ну и ладно. Круглые отличники часто бывают несчастны. Они точно знают, что без пятерки домой лучше не приходить. Это не значит, что его будут ругать, но непременно последует какая-то негативная реакция, разочарованно поднятая бровь: «Что ж ты так? Надеюсь, в следующий раз будет пять!»
Ни один ребенок не рождается с генами патологического победителя. Это папа с мамой его так воспитывают, что нужно быть лучшим во всем. И он все время находится в напряжении, как бы его не потеснили, не заняли его место.
«А можно я?»
— Учитель еще вопрос не успел задать, а ребенок уже тянет руку. Почему он так себя ведет?
— Допустим, это умный ребенок из многодетной семьи, где кроме него еще пять братьев и сестер. Сколько раз за неделю ему удается получить свои 3 секунды внимания? Поэтому обидно, когда тянешь руку, а тебя не замечают. Такие ребята обожают все ситуации, где они могут отличиться, в том числе они бывают очень успешны на экзаменах. Это для них редчайшая возможность наконец-то получить свою сцену. То же самое у доски: хоть пять минут, но слушают меня, спрашивают меня. Остальное время на уроке — мука мученическая.
Вместо пятерых сиблингов может быть один говорливый папа и мама, не выпускающая из рук телефон. Смысл тот же: мне нет пространства, чтобы как-то выражать себя, нет зеркала, в котором я отражаюсь. Меня никто не видит и не слышит.
— У ребенка, которому скучно на уроке, потому что он все знает, есть проблемы с одноклассниками? Вроде как он умный, а остальные дураки.
— Совсем необязательно. «Все дураки, один я умный» — это агрессия, связанная с конкуренцией. Она возникает, если в семье ребенка все время с кем-то сравнивают, если принято обсуждать других в негативном ключе, смотрите, дескать, вот идиоты.
Возможно, что и внутри класса конкуренция очень сильная. Помещаете этого ребенка в другую среду, и он меняется. Те же самые дети-выскочки, которых никто не любит, идут после школы в какой-нибудь доброжелательный кружок, где нет соперничества, а есть рабочая группа с общей задачей что-то создать или построить, — и все. Как только нет этой шкалы «на первый-второй рассчитайсь», ребенку уже не надо ничего доказывать. У него нет ощущения, что им интересуются только потому, что он самый лучший.
Тут еще надо иметь в виду, если мы говорим о начальной школе, что в этом возрасте еще нет особых отношений с классом. Он пока не вмещается во внутреннее пространство ребенка.
В началке есть отношения только с учительницей и с ближайшим другом, который мыслится как близнец.
А когда тянешь руку, чтобы отличиться перед классом, обратить на себя всеобщее внимание либо продемонстрировать превосходство, то это скорее подростковая история, ну или не раньше 4-го класса.
В первом классе у детей две задачи: выстроить отношения с учительницей и научиться жить автономно, без родителей. Детский сад — это все же такой эрзац семьи, где за тобой ухаживают, следят. Но, как только ребенок выходит в школу, он остается один, и отметки там на восьмом месте. Надо сначала наладить свое существование в этом открытом космосе.
Когда я работала в школе, мы все первое полугодие учили их самостоятельно искать туалет, буфет и переодеваться на физкультуру. Потом учили взаимодействию с одноклассниками, правилам поведения. Потом следить за уроком, за заданиями. Работать в паре, потом в маленьких группах по три-четыре человека. Это все очень сложная наука, гораздо сложнее, чем счет и письмо.
— Весь класс идет на экскурсию, детей построили парами, и кому-то обязательно нужно быть в первой паре. Почему?
— Тоже конкуренция, хочу быть первым. Ну хорошо, ты будешь первым, но тебя не будут любить. Смотря что тебе важнее сейчас: быть с друзьями, тогда ты идешь в конец или в середину, или быть ближе к учительнице? Но в целом нет ничего плохого в том, что ребенок хочет быть поближе к учителю.
«Я на вас маме пожалуюсь»
— Ребенок лет 9–10 говорит учителю «я все про вас расскажу маме, а она директору». Откуда берутся жалобщики, и чем они отличаются просто от ябед?
— Сегодня мы учим детей, что взрослые — твои друзья и помощники. Не все, конечно, а только очень определенные. Например, классная руководительница, если только она не говорит «он тебя бьет, а ты потерпи». Тогда ребенок либо будет терпеть, либо пойдет к другому учителю, который готов поддержать.
Но я плохо представляю себе ребенка в начальной школе, который будет угрожать учителю. А вот в средней школе формируется групповая солидарность, когда участник детского коллектива начинает себя противопоставлять «вражескому» миру взрослых, но при этом и сам не прочь проявить насилие и пригрозить учителю. Скорее всего, мама с папой сказали ребенку: «Мы за тебя порвем любого». Они обещали, что всегда будут его защищать, но на самом деле защищают-то они не его, а честь семьи. И учитель, если это зрелый человек, скажет жалобщику: «Хорошо, пойдем к директору и выясним, что не так».
А вот ябеда — это как раз тот, кто нарушает групповую солидарность и встает на сторону «врагов»-взрослых. Но это появляется гораздо позже, ближе к подростковому возрасту. В началке учитель важнее.
— Если три человека сидят, свесив ноги в окно, потому что они хотят пошутить, и кто-то сообщает об этом учителю. Как такого ребенка будут воспринимать в коллективе — как жалобщика или как ябеду?
— Это будет зависеть от того, что сделает учитель. Он должен потратить 5 минут и объяснить, что, вообще-то, вам сейчас жизнь спасли.
Мария Божович, Катерина Демина