ВСЕ ПРЕДЫДУЩИЕ ПУБЛИКАЦИИ МИНИ-ЦИКЛА "НАШ СВЕТ - ТЕАТР" - В ИЛЛЮСТРИРОВАННОМ КАТАЛОГЕ "РУССКIЙ РЕЗОНЕРЪ ИЗБРАННОЕ"
Всем утра доброго, дня отменного, вечера уютного, ночи покойной, ave, salute или как вам угодно!
Нет, вовсе не случайно заключительную часть цикла открывает иллюстрация с изображением весьма знакомой фигуры! Главный зритель Российской Империи. И зритель, кстати, мало того, что благодарный, так ещё и сам не чуждый лицедейства (и я сейчас вовсе не о печально известных тютчевских строках про "ты был не царь, а лицедей"... В качестве эпитафии мог бы что-нибудь и поблагодарнее сваять!), о чем сохранились документальные свидетельства: мало того, что в домашних концертах в узком кругу царь с удовольствием играл на корнете, так ещё и исполнял в таких же "закрытых" постановках небольшие роли вроде "квартального надзирателя" или "сбитого с ног купцом немца". Упоминать о том, что знаменитые Александринский и Михайловский театры в столице были открыты по прямому его указу, полагаю, и вовсе излишне. На предлагаемом рисунке Государь изволит рассматривать театральное действо (или, быть может, хорошенькую актрису?) из ложи тогдашнего Большого (Каменного) театра. А вот, кстати, и сам театр!
Не станем забывать, что Николай Павлович всячески поощрял именно русскую драматургию, склоняясь, правда, более к водевилю - очевидно, сообразно вкусу, что, впрочем, никоим образом не следует вменять Императору в вину. Управление страною - служба многотрудная, отчего бы не отдохнуть от неё на легком забавном представлении? За то и поощряемы были и Гоголь, и даже опальный Полевой, удостоенный царской милости за своего "Дедушку русского флота". Осмелившиеся же перечить высочайшему вкусу... скажем так, были обречены. Тот же Полевой впал в глубочайший жизненный коллапс именно за критику отмеченного Государем представления по пьесе Кукольника "Рука Всевышнего Отечество спасла" (этакое SHAMANство двухсотлетней давности), а, к примеру, Дельвиг, осмеливавшийся писать тексты, вроде приведенного ниже, и вовсе... Косвенно, разумеется: по сложившейся легенде знаменитую выволочку от Бенкендорфа он получил не за это, но, думается, и подобные критики сыграли свою роковую роль в копилочке его трагического финала.
- ... Прекрати нынче театральная дирекция выдачу денег за пьесы, нынче же отхлынет от русского театра многочисленная толпа, наводняющая нашу сцену вздором, написанным каким-то татарским языком. Кто нам докажет, чтобы Фон-Визин и Озеров (единственные в России люди, которым бы должно было платить по-европейски), писали для театра из денег? Вот почему они так разнятся и чистотою языка и обдуманностию плана от прочих наших драматических писателей! Взгляните же на театральных подрядчиков русских, что они производят? Сыщет ли кто в их произведениях хотя один живой, замечательный характер? Нет! Они об характерах и не думают; они шьют роли как платье на такого-то актера, на таких-то актрис. Захочется ли им посмотреть, каковы хорошенькие дебютантки в мужском платье, — вот русская публика каждый вечер их и видит в кургузых фрачках, в круглых шляпах и с тоненькою тросточкой. Имеет ли какая актриса привычку говорить осиплым, мужицким голосом и размахивать кулаками, наподобие торговок толкучего рынка — и для нее готовы десять комедий и сотня водевилей, в которых главную роль играет провинциальная, сердитая барыня, более похожая на поломойку, неловко передразнивающую свою госпожу. Даже разговорный язык, кажется, приноровлен к образу выражения наших артистов, ибо ни в каком ином обществе не услышишь ничего похожего на странное наречие наших комедий. Водевильные же куплеты дошли у нас до такой прозы, до такой легкой ничтожности, что лет через пять, вероятно, их будут сочинять театральные капельдинеры. Вот в каком положении русская драматургия!..
Да-да, в самом печальном!.. Оставим в покое Антона Антоновича с его сугубым мнением, написанным более, как кажется, для эффектного словца: критическая оппозиция, склонная осуждать вся и всех, - вещь вечная, за пару прошедших столетий никуда не подевавшаяся, только вот во все времена надо понимать - что критиковать можно, а что - не рекомендуется. А публике тогдашний театр (или даже "феатр" - как называли его вплоть до 30-х годов) был по душе. Во всяком случае, едва ли сыщется хотя бы пара сохранившихся свидетельств того времени, в коих автор с горечью писал бы что-то вроде "Finita! Basta! Отвращаю взор свой от сцены! Сплошные пошлость и фиглярство!.."
Коли уж помянули главный в те годы столичный театр (Большой Каменный, на его месте нынче расположена многострадальная Консерватория), то давайте уж вообразим себя тогдашними театралами, да прикинем стоимость билетов сообразно толщине наших воображаемых бумажников. Итак, если мы с вами, уважаемый зритель... читатель, люди достатку незавидного, но страсть к Мельпомене в наших сердцах всё же стучит неотступно подобно пеплу Клааса, тогда готовимся выложить за место на балконе или галерке от 50 копеек до 2 руб 50!
От чего же мы принуждены отказаться ради волшебной силы Искусства - за, скажем, рубль? На него можно было приобресть аж четыре десятка яиц; если даже сидеть на специальной яичной диете, хватило бы на целую неделю! В переводе на отечественную метрическую систему курильщик купил бы на рубль 150 грамм недорогого табаку: дороговато, да, но колониальные товары в Империи были не из дешевых. А ещё на тот же рубль возможно было накупить примерно следующий продуктовый набор (перевожу опять же в метрическую систему - для ясности): килограмм свинины, полкило колбасы, полкило сыру (не пармезана, конечно, и не бри, попроще), с пяток морковин, полкило гречки и по полкило соли и сахару... Уф, вроде уложился! И вот этими несомненными материальными сокровищами готов был пожертвовать небогатый театрал ради удовольствия приобщиться к Искусству!.. Согласитесь - жертва весьма весомая.
Наш затянувшийся на полгода поход в театр понемногу близится к финалу. Вся труппа выходит на сцену. Неистовые овации. Давайте исполним свою роль условного зрителя до конца и познакомимся поближе с теми, кто делился с нами каждый вечер плодами своего упорного труда, труда, невидимого ни с галерки, ни из ложи. На поклон, господа актеры!.. Раз уж мы завершаем цикл в столице, то это будут самые заметные персонажи петербургской сцены. Вспомним хотя бы нескольких из них!
Николай Осипович Дюр. Начинал с амуров и пажей, профессиональный балетный актер, впрочем, выучился даже петь баритоном. Изюминкой Дюра был водевильный репертуар. Был первым исполнителем на русской сцене ролей Хлестакова и Молчалина (правда, автор "Ревизора" его трактовки не оценил - в отличие от Николая Павловича, после скоропостижной смерти актера назначившего вдове огромный пенсион в 4000 рублей ассигнациями). Умер от чахотки в 31 год. Глядя на его портрет в образе Хлестакова, невольно вспоминаешь ленинградца Игоря Олеговича Горбачева, снявшегося в той же роли сто лет спустя.
Варвара Николаевна Асенкова. "Больная совесть" русской Императорской сцены. Воспитанница знаменитого Сосницкого, который, подобно опытному эскулапу, сумел вытянуть из красивой, но зажатой девочки драматический талант. Безудержный театрал Белинский восторженно писал о ней: "Она играет столь же восхитительно, сколько и усладительно… каждый её жест, каждое слово возбуждает громкие и восторженные рукоплескания… Я был вполне восхищен и очарован". Пала жертвою закулисных и придворных интриг, а также заговора околотеатральных кругов: будучи нравов самых строгих, Асенкова отвергала состоятельных поклонников (не стану разбирать здесь то ли бывшую, то ли нет историю с Императором), за что подвергалась газетной критике, заказным освистаниям и "ошикиваниям" из первых рядов и анонимным угрозам. Несомненные талант и красота - с одной стороны, и непереносимая атмосфера вокруг - с другой. Театральный мир иной раз бывает непередаваемо жесток. Финал ужасен: смерть от всё той же чахотки в 24 года: болезнь обострилась и от нервного переутомления, несомненно.
Все было въ ней: душа, талантъ и красота.
И скрылось все отъ насъ, какъ свѣтлая мечта.
Василий Андреевич Каратыгин. Птенец гнезда знаменитого Шаховского, знаменитейший наш трагик. "Для одного Каратыгина порядочные люди собираются в русский театр" - сказал о нём неправдоподобно скупой на похвалы Грибоедов: стало быть - точно правда. К слову, именно Каратыгин - первый исполнитель роли Чацкого, а над его Гамлетом рыдал некогда впечатлившийся молодой Герцен. Как это иногда случается, в сороковых годах В.А. стал терять успех у публики, востребовавшей вдруг "реализма" и "мысли" в актерской игре. Привыкший - сообразно Эпохе - "рвать страсти в клочья" Каратыгин публике неожиданно... разонравился, хоть - отдадим ему должное - и находил в себе силы пересматривать драматургию своего исполнения сообразно переменам во вкусах "думающего" зрителя. Скончался в 51 год, застудившись на похоронах коллеги - актера Якова Брянского.
Александр Евстафьевич Мартынов. Дебютировал на сцене Александринского театра как раз в уже упоминавшейся в первой части "народной" пьесе "Филатка и Мирошка соперники". Появлялся чаще всего в комическом амплуа, переняв после смерти Дюра его роли, но придавал более покойного значения "драматургической подкладке" роли, в его игре заметна была мысль. Быстро стал любимцем публики, переиграв за пару десятков лет около 600 (!!!) ролей. Будучи некрепкого здоровья, попросту... надорвался, скончавшись в 44 года. Похороны столичного любимца вывели на улицы города несколько тысяч поклонников.
Гаснет свет, расходимся, господа! Довольно! Впрочем... Разве что - это? Напоследок? Ммм?.. Негромко, господа, вполголоса...
С признательностью за прочтение, мира, душевного равновесия и здоровья нам всем, и, как говаривал один бывший юрисконсульт, «держитесь там», искренне Ваш – Русскiй РезонёрЪ
Всё, сколь-нибудь регулярное на канале, а также будущие статьи нового цикла - в иллюстрированном гиде "РУССКiЙ РЕЗОНЕРЪ" LIVE
ЗДЕСЬ - "РУССКiЙ РЕЗОНЕРЪ" ИЗБРАННОЕ. Сокращённый гид по каналу