Тишина в нашей однушке звенела так, что закладывало уши. Я сидела на диване, поджав под себя ноги, и смотрела на Романа, который мерил шагами единственную комнату, словно тигр в клетке. Три шага от окна до двери, три шага обратно. Каждое его движение отдавалось гулким эхом в моей голове. Еще час назад мы были семьей. А теперь между нами выросла стеклянная стена, холодная и непробиваемая.
— Я подаю на развод, — бросил он, не останавливаясь. Слово было не воробей, вылетело и камнем упало в оглушительную тишину.
Я молчала. Что тут скажешь? Последний год наши отношения напоминали тлеющие угли костра, в который никто не хотел подбрасывать дров. Тепло ушло, остался только едкий дым редких разговоров и взаимных упреков. Я все понимала, но до последнего надеялась, что это просто кризис, что мы сможем… Не смогли.
— Развод так развод, — тихо ответила я, и мой собственный голос показался мне чужим.
Рома резко остановился и развернулся ко мне. В его глазах не было ни сожаления, ни печали. Только холодный, расчетливый блеск, который я видела впервые за восемь лет нашей совместной жизни.
— Вот и отлично. Значит, все пройдет быстро. Вещи свои соберешь за пару дней, я надеюсь? Ключи оставишь на тумбочке.
Я вскинула на него брови. Мое сердце, до этого сжавшееся в ледяной комок, вдруг забилось часто-часто, разгоняя по венам горячий гнев.
— Собирать вещи? Почему это я должна собирать вещи?
— Алина, не начинай, а? — он устало потер переносицу. — Не будем устраивать цирк. Квартира моих родителей. Ты это прекрасно знаешь. Они нам ее купили.
— Они купили ее мне, Рома. В подарок. На свадьбу.
Он расхохотался. Громко, неприятно, зло.
— Ну конечно! Тебе! Сироте из маленького провинциального городка. Мои родители, значит, решили облагодетельствовать именно тебя? Подарить квартиру в столице просто за красивые глаза? Не смеши меня. Квартира покупалась для нашей семьи, для их сына. А ты тут, извини, уже бывшая жена. Так что будь добра, освободи помещение.
Я встала с дивана. Ноги немного дрожали, но я старалась этого не показывать.
— Я никуда из своей квартиры не уйду.
— Из своей? — он шагнул ко мне, нависая. — Да что у тебя вообще есть своего, Алина? Ты приехала сюда с одним чемоданом! Все, что тебя окружает, — это мое! Моих родителей! Мы тебя одели, обули, в люди вывели! А ты…
Договорить я ему не дала. Звонкая пощечина оборвала его тираду. Его щека мгновенно покраснела, а в глазах полыхнула настоящая ярость.
— Ты с ума сошла? — прошипел он.
— Уходи, — сказала я глухо. — Уходи из моего дома. Прямо сейчас.
— Я-то уйду! Но я вернусь, Алина! И вернусь не один! Ты пожалеешь, что решила показать свой гонор! Ты останешься на улице, там, где тебе и место!
Он схватил с вешалки куртку, наспех сунул ноги в ботинки и вылетел за дверь, с такой силой хлопнув ею, что со стены в коридоре посыпалась штукатурка. Я осталась одна. Тишина больше не звенела, она давила, высасывая из меня остатки воздуха. Я сползла по стене на пол и только тогда позволила себе заплакать. Горько, беззвучно, утирая слезы рукавом домашней кофты. Я плакала не от того, что он ушел. Я плакала от обиды. От того, каким чужим и жестоким он оказался. Человек, с которым я делила постель, мечты и планы на будущее, только что с легкостью вычеркнул меня из своей жизни и теперь пытался выкинуть на улицу, как бездомного котенка.
На следующий день раздался звонок. Я посмотрела на экран — Тамара Павловна, моя свекровь. Сердце ухнуло куда-то вниз. Я знала, что этот разговор не будет легким.
— Да, Тамара Павловна, здравствуйте.
— Алиночка, здравствуй, деточка, — ее голос сочился приторным медом, от которого у меня всегда сводило зубы. — Ромочка мне все рассказал. Ох, как же так у вас вышло? Мы с отцом так переживаем, так переживаем…
Я молчала, стиснув телефонную трубку.
— Ты же умная девочка, Алина, — продолжала она. — Понимаешь ведь, что Ромочка погорячился. Он вспыльчивый, но отходчивый. Вы поговорите, все наладится…
— Мы разводимся, Тамара Павловна.
В трубке на несколько секунд повисла тишина. Медовая маска треснула.
— Значит, все-таки решила? — ее голос похолодел. — Ну что ж, дело твое. Только вот, Алиночка, с квартирой вопрос надо решить по-хорошему. Ты же понимаешь, что мы ее покупали для сына. Мы не можем оставить тебя там жить. У Ромочки новая жизнь начнется, ему нужно где-то жить.
— У меня тоже начнется новая жизнь. И я буду жить в своей квартире.
— В своей? — свекровь хмыкнула. — Деточка, не будь наивной. Да, мы оформили дарственную на тебя. Так было проще, Геннадий Викторович тогда какими-то делами занимался, не хотел лишнюю недвижимость на себя светить. Но мы-то с тобой знаем правду. Квартира — Ромина. И если ты не уйдешь по-хорошему, мы будем судиться. У нас лучшие адвокаты, Алина. А у тебя что? Ты останешься ни с чем. Подумай об этом.
Она повесила трубку, не дожидаясь ответа. У меня затряслись руки. Судиться? Они будут со мной судиться? За квартиру, которую сами же мне и подарили? Я помнила тот день. Свадьба. Геннадий Викторович, отец Ромы, вручает мне красивую папку с документами. «Это тебе, дочка, — сказал он тогда, обнимая меня. — Чтобы ты всегда знала, что у тебя есть свой угол. Свой дом». Его глаза тогда светились теплом. Или мне это только казалось?
Я поняла, что в одиночку мне не справиться. Мне нужна была помощь. В интернете я нашла юридическую консультацию недалеко от дома и, набравшись смелости, записалась на прием.
Юрист, Сергей Петрович, оказался пожилым, седовласым мужчиной с очень спокойными и умными глазами. Он внимательно выслушал мою сбивчивую историю, ни разу не перебив. Потом взял документы, которые я принесла, и долго, молча их изучал.
— М-да, — протянул он наконец, откладывая бумаги. — История, конечно, жизненная. Но с юридической точки зрения, Алина Игоревна, все предельно просто.
— Проще некуда, — вздохнула я. — У них деньги и лучшие адвокаты, а у меня ничего.
— Вы ошибаетесь, — он посмотрел на меня поверх очков. — У вас есть самое главное. У вас есть вот этот документ. — Он постучал пальцем по договору дарения. — Дарственная. Оформлена на вас лично. Нотариально заверена. В ней нет ни слова о том, что квартира дарится «семье» или «на двоих». Даритель — Геннадий Викторович. Одаряемая — вы. Точка. С момента регистрации этого договора вы являетесь единственной и полноправной собственницей этой квартиры.
— Но они говорят, что будут судиться! Что они докажут, что это все было фиктивно, что квартира покупалась для сына!
— Пусть говорят, — спокойно ответил Сергей Петрович. — Это называется «ввести в заблуждение». По закону, договор дарения — это безвозмездная сделка. Отменить его практически невозможно. Для этого нужны очень веские основания. Например, если бы вы покушались на жизнь дарителя или членов его семьи. Вы же этого не делали?
— Нет, конечно! — испуганно ответила я.
— Вот и прекрасно. Или если бы они доказали, что в момент подписания договора вы, например, угрожали им, или они были невменяемы. Судя по вашему рассказу, они вполне себе вменяемые люди. Так что их шансы в суде равны нулю. Это просто психологическое давление, Алина Игоревна. Они хотят вас запугать, чтобы вы испугались и отдали все добровольно.
Я смотрела на него, и в моей душе впервые за последние дни начала зарождаться надежда.
— То есть… я могу ничего не бояться?
— Бояться не нужно. Нужно быть готовой. Они будут давить. Звонить, угрожать, может быть, даже придут. Ваш бывший муж имеет право находиться в квартире до официального расторжения брака. Но как только вы получите свидетельство о разводе, он теряет все права пользования этим жилым помещением. И если он откажется выселяться добровольно, мы выселим его через суд. С приставами. Закон полностью на вашей стороне.
Я вышла из его кабинета окрыленная. Туман в моей голове рассеялся. Я больше не была испуганной жертвой. Я была хозяйкой своей квартиры, и я была готова за нее бороться.
Вечером вернулся Роман. Он вел себя так, будто вчерашнего скандала и не было. Принес мои любимые пирожные, пытался шутить.
— Алин, давай не будем рубить с плеча, — начал он издалека, когда мы сели пить чай на кухне. — Я вчера вспылил, наговорил глупостей. Прости.
Я молча смотрела на него.
— Давай сделаем так, — продолжил он, не дождавшись ответа. — Мы продадим эту квартиру. Деньги поделим пополам. Честно. Ты купишь себе что-нибудь, на первое время хватит. И я себе. Разъедемся мирно, как цивилизованные люди. Зачем нам эти суды, скандалы?
— Я не буду продавать свою квартиру.
Его лицо снова окаменело. Маска добродушия слетела в одно мгновение.
— Ясно. Значит, по-хорошему ты не хочешь. Мама была права. Ты решила захапать себе то, что тебе не принадлежит.
— Эта квартира принадлежит мне по закону.
— Да плевать мне на твой закон! — он стукнул кулаком по столу. — Эту квартиру тебе купили мои родители! На свои кровные деньги! Ты хоть копейку в нее вложила? Нет! Ты сидела дома, борщи варила!
— Я работала, Рома. Я работала до тех пор, пока ты не сказал, что твоя жена не должна горбатиться за копейки в школе. Ты сам настоял, чтобы я уволилась. И все эти годы я не на диване лежала. Я создавала уют в этом доме, который ты теперь пытаешься у меня отнять. Я заботилась о тебе, пока ты строил свою карьеру!
— Забота… — он скривился. — Большая заслуга! Любая женщина на твоем месте…
Он не договорил. Я встала и молча вышла из кухни. Разговаривать с ним было бесполезно. Он слышал только себя.
Следующие несколько дней превратились в ад. Он жил в одной комнате со мной, но мы были чужими людьми. Он демонстративно громко разговаривал по телефону с кем-то, смеялся, обсуждал планы на выходные. Он приводил в дом своих друзей, когда меня не было, оставляя после себя горы грязной посуды. Он делал все, чтобы выжить меня из моего же дома. Мне постоянно звонила Тамара Павловна, то плакала в трубку, жалуясь на больное сердце, то кричала, что я неблагодарная тварь и что они меня проклянут. Я держалась из последних сил, постоянно созваниваясь со своим юристом, который, как мантру, повторял: «Терпите. Скоро все закончится».
Развязка наступила в субботу. Я как раз вернулась из магазина, когда увидела у подъезда знакомую машину. Геннадий Викторович. Сердце снова забилось тревожно. Значит, приехала тяжелая артиллерия.
В квартире меня ждала вся семья в сборе. Роман, Тамара Павловна и Геннадий Викторович. Они сидели на кухне, и вид у них был, как у военного совета перед решающим сражением.
— А вот и она, — процедила свекровь, смерив меня презрительным взглядом.
— Алина, — начал Геннадий Викторович без предисловий. Он всегда был человеком дела. — Давай закончим этот балаган. Мы предлагаем тебе деньги. Отступные. Триста тысяч. Ты подписываешь документы, что не имеешь претензий на квартиру, и съезжаешь.
Я посмотрела на него. На того самого человека, который когда-то с теплом в глазах дарил мне эту квартиру. Сейчас его глаза были холодными, как сталь.
— Я не продаю свою квартиру, Геннадий Викторович. И мне не нужны ваши отступные.
— Девочка, ты не поняла, — вмешалась Тамара Павловна. — Это не предложение. Это последний шанс для тебя уйти с чем-то. Если откажешься, не получишь вообще ничего! Мы наймем лучших юристов, мы затаскаем тебя по судам! Мы докажем, что ты мошенница!
И тут Роман, который до этого молча сидел, вскочил. Его лицо было красным от злости. Он больше не мог сдерживаться.
— Да что ты с ней разговариваешь, папа? Какие деньги? Она должна просто убраться отсюда и все! — он повернулся ко мне и заорал, брызгая слюной. — Эту квартиру тебе купили мои родители! Ты не имеешь на нее никакого права! Это наша квартира!
В комнате повисла тишина. Все ждали моей реакции. Ждали, что я сломаюсь, заплачу, начну умолять. А я вдруг почувствовала невероятное спокойствие. Весь страх, вся боль, вся обида, что копились во мне неделями, вдруг исчезли. Осталась только холодная, звенящая пустота и твердая уверенность в своей правоте.
Я достала из сумки телефон, нашла в контактах номер Сергея Петровича и нажала на вызов.
— Алина Игоревна? Что-то случилось? — раздался в трубке его спокойный голос.
— Да, Сергей Петрович, здравствуйте, — громко и четко произнесла я, включив громкую связь. — У меня тут собрались все родственники моего пока еще мужа. И они снова пытаются меня убедить, что я должна освободить квартиру.
Я обвела взглядом их ошеломленные лица. Они явно не ожидали такого поворота.
— Да, — спокойно подтвердила я в трубку. — И вот дарственная, где написано, что купили они ее лично МНЕ.
Затем я положила перед ними на стол тот самый договор дарения, который всегда носила с собой. И посмотрела прямо в глаза Роману.
— Сергей Петрович, не могли бы вы еще раз, специально для моих гостей, объяснить юридический статус этого документа?
И спокойный, уверенный голос юриста заполнил кухню. Он методично, пункт за пунктом, разъяснил все то, что уже говорил мне в своем кабинете. О безвозмездности сделки. О невозможности ее отмены. О моих исключительных правах как собственницы. О последствиях для моего мужа, если он откажется добровольно выселяться после развода.
С каждым его словом я видела, как меняются лица моих оппонентов. Спесь сходила с лица Тамары Павловны, оставляя после себя растерянную, злую гримасу. Уверенность покидала Геннадия Викторовича, он как-то ссутулился и отвел взгляд. А Роман… Роман просто стоял и молча открывал и закрывал рот, как выброшенная на берег рыба. Он был раздавлен.
— Вам все понятно? — спросил юрист из телефона.
— Более чем, — ответила я и отключила вызов.
Первой не выдержала Тамара Павловна. Она вскочила, схватила мужа за рукав.
— Гена, пошли отсюда! Я не могу находиться в одном помещении с этой… этой… аферисткой!
Они ушли, не попрощавшись. Роман остался стоять посреди кухни. Он смотрел на меня совершенно другими глазами. В них больше не было ярости. Только опустошение и… страх?
— Ты… ты все это время знала? — прошептал он.
— Знала, — кивнула я. — Я просто давала тебе шанс остаться человеком, Рома. Ты им не воспользовался.
Он молча развернулся и пошел в комнату. Через полчаса он вышел с собранной спортивной сумкой. Не говоря ни слова, не глядя на меня, он вышел из квартиры. Дверь за ним тихо щелкнула.
Я осталась одна. Прошла по своей квартире. Провела рукой по стене в коридоре. Подошла к окну. На улице шел тихий снег, укрывая город белым покрывалом. Я смотрела на него, и впервые за долгое время чувствовала покой. Я отстояла свой дом. Я отстояла себя. Впереди была новая, неизвестная жизнь. Но я знала одно: я справлюсь. Потому что теперь я была дома. По-настоящему дома.