Здравствуйте, дорогие мои! Пишет вам простая женщина, которой вот уже стукнуло… э-э-э… хорошо за сорок. И хочу я вам рассказать про удивительный феномен моего детства и юности, который нынешней молодежи и не понять. Про время, когда ровно в 19:00 по всей необъятной нашей стране… наступала мертвая тишина.
Конечно! Вы думаете, диверсия? Нет! Это начинались «Рабыня Изаура» и «Просто Мария»!
Представьте себе: конец 80-х – начало 90-х. Во дворе – полный аншлаг. Дети носятся, мамы на лавочках семечки щелкают, папы у гаражей о чем-то своем, важном, разговаривают. И вдруг! Из распахнутых окон на всех трех этажах раздается один и тот же голос: «Людааа! Домооой!». Это как сигнал воздушной тревоги. Все понимают – без четверти семь! Через пятнадцать минут начнется!
И начиналось великое переселение народов. Двор пустел на глазах. Мы, девчонки, нехотя брели домой, потому что знали – сейчас мама будет неотлучно сидеть у телевизора с вязанием и платочком в рукаве.
А потом… потом наступал священный час. Телевизор в центре комнаты, как алтарь. Мама на диване, я у нее в ногах калачиком, бабушка в своем кресле качальном. И включается заставка. И понеслась!..
«Рабыня Изаура»! Эта белая, голубоглазая «рабыня», которая в кружевах дороже моей мамы в ее выходном костюме выглядела! Ее бьют хлыстом, а она смотрит на мерзавца усатого так, будто он не хлыстом, а букетом цветов ей машет. А у моей мамы уже первая слезинка блестит. Бабушка вздыхает: «Бедная девочка-а-а…». А я, хоть и не все понимаю, но тоже глотаю комок в горле. Женская солидарность, что ли…
А потом пошли наши, родные, «Просто Мария» и «Богатые тоже плачут». Это было уже покруче сериала (любого сериала)! Мария – вот она, настоящая женщина! Ее бросили, унизили, а она взяла да и стала знаменитым модельером!
Моя мама, бухгалтер на заводе, смотрела на это как завороженная. Я думаю, она втайне мечтала, что вот закончится эта бесконечная «перестройка», и она тоже вдруг обнаружит в себе талант кутюрье, а не к подсчету обороток по дебету и кредиту.
А мужчины! О, это отдельная история! Папа сначала ворчал: «Опять ваши слезливые сериалы! Опять эта нытье!». Проходило минут десять, и он, делая вид, что ищет тапок, замирал в дверях. Еще через пять минут – «А этот тип, он ей вообще кто? Муж? Брат?». К концу серии он уже вовсю возмущался: «Да я бы этого Альберто… М-да…». В общем, мужская половина населения тоже втягивалась, хоть и отнекивалась.
А наутро весь двор, вся школа, весь институт бурлил одним вопросом: «Ты вчера смотрел(а)?». Обсуждали все – платья Марии, подлость злодейки, тупость положительного героя. Мы были одной большой семьей, которая переживала за вымышленных людей сильнее, чем за своих политиков.
Это сейчас у каждого в кармане целый кинотеатр. Сидят каждый в своем углу, уткнулись в свои экранчики. Тишина. А тогда… Тогда было общее чувство. Общие слезы. Общие переживания. Это была странная, но такая искренняя коллективная психотерапия для всей страны, уставшей от очередей, дефицита и неразберихи.
Мы плакали над чужими страданиями, чтобы свои казались не такими уж и страшными. Мы верили, что добро победит, а Золушка обязательно встретит принца. Пусть даже только в телевизоре.
Ну не были ли мы тогда, в своей наивности, самыми счастливыми и… самыми умными?