Введение
Утром 13 ноября 1971 года автобусы с призывниками отправляются в Луганск, провожающие машут вслед руками. Спустя час нас выгружают на территории областного военкомата, где поселяют в громадную казарму. Она набита под завязку, рекрутов под тысячу человек. Там, валяясь на нарах, двое суток ждем «покупателей» из частей.
Путешествие на Прибалтику
Когда они прибывают, команду «семьдесят», в которой набирается сотни три, грузят в военный эшелон, и он берет курс через всю страну на Прибалтику. По дороге команда пополняется ребятами из Воронежа, Калуги, Подмосковья и Иваново, появляются несколько десятков парней из Грузии и Узбекистана.
Через две недели путешествия по бескрайним просторам Родины, поезд прибывает на небольшую станцию в Ленинградской области. За окнами раннее утро, мороз и сугробы искрящегося под солнцем снега. Из осени мы въехали прямо в зиму.
Прибытие на форт Красная Горка
Последовала команда выгружаться. На перроне нас построили, пересчитали, и моряки в черных шинелях повели колонну по заснеженной улице пристанционного поселка в сторону видневшегося вдали соснового бора.
Остановились у высоких металлических ворот с якорями на створках. Нас снова пересчитали, ворота открылись, пропустили колонну и закрылись, оставив за нашими спинами прошлую жизнь на гражданке.
Мы очутились на пересыльном пункте Дважды Краснознаменного Балтийского флота, гордо именуемом фортом «Красная Горка». Он представлял собой обнесенную двухметровым сплошным забором обширную территорию, с расположенными на ней деревянными бараками, складами, камбузом и еще какими-то постройками.
В центре располагался обширный плац, со снующими по нему моряками и рекрутами. Нас построили, пересчитали в третий раз и распределили по баракам, в которых уже ютились новобранцы, прибывшие ранее.
Эти деревянные строения, со стенами из тонких досок и буржуйками вместо печей, были рассчитаны максимум на пятьдесят-шестьдесят человек. Нас же гостеприимные балтийцы набили в каждый барак не менее двухсот.
«Новоселье» сопровождалось далеко не радостными воплями аборигенов и гостей. Но хозяева и тут оказались на высоте. Прибывших построили вдоль нар барака и внушительного роста старшина прорычал: «Молчать, караси! На флоте живут тесно, но без обид! А чтобы было просторней - вещи к осмотру!»
Присутствующая здесь же группа моряков быстро прошмонала наши пожитки, извлекая из них остатки выданного в дороге пайка, лосьоны и одеколон.
«Этого вам не положено!» - многозначительно изрек старшина, - карантин!
Затем всех распределили по нарам, из расчета четыре человека на парный лежак, разъяснив, что ложиться на него нужно не вдоль, а поперек, вывели на плац, вручили лопаты и заставили чистить снег.
Первые дни на форте
Ровно в полдень, по сигналу корабельной рынды, нас пересчитали в очередной раз и повели на обед. На камбузе было тесно, грязно и сыро. Одновременно кормили несколько сотен человек. Ели в верхней одежде щи с непроваренной капустой и перловку, чуть сдобренную маслом. На десерт компот, с кислым запахом и тараканами. Ушли голодными.
Снова чистили снег, строились, пересчитывались, и это все при десятиградусном морозе. А одежда у нас осенняя, на «рыбьем меху». Ужин оказался таким же несъедобным, но есть его пришлось. В двадцать три часа отбой.
В казарме, несмотря на скученность, жуткий холод. Из щелей стен сквозняк и снежная пороша. На нары, с лежащими на них старыми матрацами, укладываемся по четверо, поперек, как учили, не снимая пальто и ватников.
У двух топящихся в проходе буржуек уютно располагаются опекающие нас моряки. Они ужинают отобранными у нас продуктами, запивая их разведенным в кружках одеколоном, ссорятся из-за каких-то принесенных с собой шмоток. Мы все это видим и нам не по себе.
«Вот тебе и флот,» - тихо шепчет лежащий рядом Витька Костенко. - Кто бы сказал, не поверил.
Утро. Холод в казарме собачий. По углам иней. Буржуйки погасли. Вокруг них в живописных позах спят балтийцы, от которых разит сивухой и парикмахерской. На полу разбросаны игральные карты, пустые бутылки и флаконы от одеколона. Здесь же лежат непонятно откуда взявшиеся два карабина.
Жизнь на пересылке
Последующие дни мало чем отличаются от предыдущих. На пересылке царит невообразимый бардак. У нас отбирают или вынуждают отдавать личные вещи, заставляют выполнять бессмысленную работу, вроде выноса на улицу и проветривания деревянных топчанов, и все время пересчитывают, резонно понимая, что от такой жизни кто-нибудь обязательно ударится в бега.
Но и мы обживаемся. Посоветовавшись, подкупаем верзилу-старшину (дарим ему Санькины часы) и он разрешает нам не ходить на камбуз. Дело в том, что на пересылке есть несколько сносных буфетов, в которых продаются продукты и курево. А у нас имеются деньги, заначенные в потайных местах.
В первый поход в буфет идем впятером - всем землячеством. Там очередь, человек двадцать, большинство кавказцы и азиаты. Эти ребята приспосабливаются везде. Впоследствии, на лодках, я их не видел. Зато на камбузах, складах и в других «хлебных» местах их хватало с избытком.
Пристраиваемся в хвост очереди, советуемся, чего взять и сколько. В это время, расталкивая локтями возмущающихся рекрутов, к витрине буфета нахраписто протискиваются трое парней во флотской форме без погон. По-видимому такие же призывники, как и мы, но уже отправляемые в часть.
«Кончайте бузить, пацаны!» - пытается их урезонить Костенко.
«Молчи, блоха!» - цедит самый рослый из троицы и, оттеснив плечом очередного покупателя, протягивает в окошко буфета деньги. Остальные громко ржут и добавляют еще несколько оскорбительных фраз в адрес Витьки.
Переглядываемся и подходим к ним. Сашка резко хватает согнувшегося у окошка верзилу за плечо, рывком поворачивает к себе и, не давая опомниться, бьет в челюсть. Мы же набрасываемся на остальных двоих и лупим их почем зря.
«А теперь валите отсюда,» - когда все заканчивается, зловеще шипит битым Чмур.
Подвывая и утирая розовые сопли, они волокут поверженного друга в сторону казарм. Пользуясь замешательством очереди, мы наспех отовариваемся несколькими батонами хлеба, палками сухой колбасой и сгущенкой. К ним добавляем тройку бутылок полузамерзшего лимонада и десяток пачек «Опала».
Обедаем среди заснеженных сосен, в беседке за вещевыми складами. После драки настроение улучшается, с удовольствием дымим сигаретами. Оставшиеся продукты упаковываем в принесенный с собой рюкзак и зарываем в снег под небольшой елью.
«Запас карман не тянет,» - смеется Колька, поглаживая заплывающий глаз.
Через несколько дней в медчасти пересылки проходим еще одну комиссию, где за мои часы подкупаем мичмана-медика, который обещает перевести Сашку в команду, направляемую в морскую авиацию. Там служат два года, а он, как известно, у нас «женатик».
Мичман держит слово и после комиссии Йолтуховского действительно переводят в команду «девяносто» - морская авиация. Между тем зима все сильнее осаждает Красную Горку. Почти каждый день идет снег, морозы усиливаются до двадцати пяти градусов. Многие ребята кашляют и чихают.
Особенно достаётся азиатам, которые легко одеты и не привыкли к таким холодам. Только из нашего барака, за несколько последних дней в госпиталь отправили человек двадцать. У всех подозрение на пневмонию и воспаление легких. Мы пока держимся.
Ожидание отправки
Наведывается Саня (он теперь живет со своей командой), приносит литр водки и два старых флотских ватника. Нас, наконец, переодевают, это верный признак предстоящей отправки в части - какие, мы не знаем. Согласны хоть к черту на рога, только бы удрать из этого «Бухенвальда».
Форму получаем на складах, стоя под открытым небом в очереди к раздаточным окнам. Облачаемся в нее здесь же, под навесами, продуваемыми сквозняками. После такого моциона тела и лица у нас синие, как новые флотские робы. Оглядываем друг друга.
Видок у вновь испеченных «мореманов» аховый: черные длинные шинели почти волочатся по снегу, из-под них непрерывно сползают вниз широченные хлопчато-бумажные штаны, яловые ботинки из свиной кожи весят кажется не меньше пуда. Мы все напоминаем бурсака Хому Брута из гоголевского «Вия», но никак не моряков. К тому же эти флотские обновки совсем не греют.
Сложив свои домашние одежки в рюкзаки, уныло плетемся к казармам. И так целый день: под низким серым небом, с падающим из него снегом, в направлении складов непрерывным потоком уныло движутся стриженые пацаны, а оттуда - волочащие ноги и тихо матерящиеся Хомы Бруты.
Между казармами днем и ночью горят огромные дымные костры, в которых жгут одежду призывников, не подлежащую отправке домой. Здесь же снуют какие-то мичманы и старшины, набивающие мешки вещами получше.
«Смотрите хлопцы, мародеры,» - шепчет Белецкий.
Я вытаскиваю из рюкзака почти новую меховую шапку, сую ее за пазуху, а сам мешок швыряю в костер. Минутой позже это делают и земляки. Матерясь, к нам подбегает разгоряченный охотой за шматьем краснорожий пожилой сверхсрочник.
«Вы что делаете, салаги!» - свирепо орет он. - Не нужно, так мне бы отдали!»
«Бери, если сможешь,» - зло смеется Витька, и мы уходим от места, где сгорает наша последняя связь с домом. На душе погано. Не таким мы ожидали увидеть флот.
К вечеру нас отправляют. Прибыли «покупатели» из флотских экипажей Ленинграда и Кронштадта. Офицеры, мичманы и старшины держатся особняком. Местные балтийцы общаются с ними предупредительно и даже подобострастно.
Рослый капитан-лейтенант, с болтающимся у бедра пистолетом, строит нас, зачитывает список и кивает стоящим рядом потянутым старшинам.
«Равняйсь! Смирно! Напра- во! Прямо, ша-гом арш!» - звонко командует один из них и, шаркая ботинками, расхлябанный строй движется к воротам. Нас молча провожают оставшиеся ребята. Среди них Саня.
Он в кургузом ватнике и натянутой на уши кепке, хмурый и подавленный. Мы уходим, а он остается. Вытаскиваю из-за пазухи шапку и перебрасываю ее другу. «Носи Санек, мы тебя найдем и спишемся!» - кричат Витька с Колькой и Серега.
«Отставить разговоры!» - бросает на ходу идущий сбоку старшина. - Конечно, спишетесь, ребята.
В лицо нам ветер, влажный и почему-то соленый...
Предыдущая часть: