Всем утра доброго, дня отменного, вечера уютного, ночи покойной, ave, salute или как вам угодно!
Давненько уже, года четыре назад продираясь вместе с аудиторией РРЪ сквозь пудовую толщу мемуариев почтеннейшего Филиппа Филипповича Вигеля, отметил я про себя поразительное это место в старой Москве... Словно кто-то там, наверху посеял чудодейственные какие-то незримые семена в эту мрачноватую с первого взгляда пашню, но и после не оставил своей задумки, взрастив полученные человечьи всходы до состояния духовного и культурного цветения, опылив тем самым не только Историю российскую, но и оплодотворив саму Империю ещё и тем, что добрая старая допожарная Москва сама по своей охоте щедро поделилась с чопорным яловым Петербургом волшебными этими плодами. Постоянные читатели РРЪ, верно, помнят мою теорийку по этому поводу: столица - по сугубому моему мнению - мало что дала сама по себе русской культуре. Большей частью из того, что есть в ней прекрасного и любопытного, - суть импорт, логистика из других уголков Империи, в определенный момент времени отправившей лучших своих представителей на бесплодные и неверные невские почвы создавать новейшую Культуру. Знаменитый имперский стиль, приписываемый традиционно Николаю I, на самом деле ни что иное, как переданное и доведенное им до идеала наследие царствования старшего брата - вместе со шпицрутенами, военными поселениями, словесностью и поэзией, явлением "молодых генералов", и, наконец, сыгравшей роковую роль для брата младшего документальной нелепою с преемственностью трона. И как раз безусловным лакмусом для понимания этого и был наш сегодняшний неодушевлённый персонаж - этакое вместилище целой галереи действующих лиц спектакля, именуемого "Российской Историей первой половины XIX столетия". Так о ком - или, вернее,- о чём же я?
- ... В одном из отдаленных кварталов Москвы, в глухом и кривом переулке, за Покровкой, старинное, каменное здание возвышается на пригорке, коего отлогость, местами усеянная кустарником, служит ему двором. Темные подвалы нижнего его этажа, узкие окна, стены чрезмерной толщины и низкие своды верхнего жилья показывают, что оно было жилищем одного из древних бояр, которые, во время Петра Великого, держались еще обычаев старины. Для хранения древних хартий, копий с договоров, ничего нельзя было приискать безопаснее и приличнее сего старинного каменного шкафа, с железными дверьми, ставнями и кровлею. Всё строение было наполнено, завалено кипами частью разобранных, частью неразобранных старых дел: только три комнаты оставлены были для присутствующих и канцелярских...
Да. Этот небольшой (хотя... кто ж знает, на сколько хватит авторского упрямства и читательского внимания!..) цикл будет целиком посвящён знаменитому Московскому архиву Иностранной коллегии. Казалось бы, ну - архив, ну что тут такого? Однако же эта фраза будет страшнейшею ошибкою для произнесшего его - скорее всего, по неведению. Ежели я сейчас начну перечислять фамилии служивших в нем во времена "дней Александровых прекрасного начала", то несведущим покажется, что я попросту открыл страницу из какого-нибудь "Херкимерова справочника по персонажам пушкинской эпохи", да и пошёл шпарить без разбору. Ещё любопытнее то, что большинство из них, будучи москвичами (правда, не все, были и "понаехавшие" в Белокаменную, ставшую в те годы центром притяжения ничуть не меньшим, чем Петербург), позже так или иначе оказывались таки в столице - и частенько - в чинах весьма солидных. А кто же может быть нам лучшим чичероне, как не человек, сам начинавший свою карьеру, да и - чего уж! - сознательный жизненный путь прямо с началом столетия именно там - в том самом архиве?
С удивлением рассматривая недавний памятник графу Сергию Семеновичу Уварову, я подумал как-то: ну уж коли этот заслужил... А после всё же понял - нет! Никогда Филиппу Филипповичу не установят даже памятной доски. И дело тут не в порицаемых ныне жестко природных наклонностях Вигеля (Уваров-то тоже... знаете ли... не без греха, хоть, конечно, свидетелей тому нет и быть не может, и свечки над... никто не держал), и не в том, что должостные калибры не сходятся... Просто - на памятном балансе одного числятся ловкая национальная идея-триада, и в самом деле недурная система образования, да ярая вражда с АС, а за вторым - всего-то бесценный для всякого интересующегося том метких наблюдений о жизни Империи и переданная безвозмездно незадолго до смерти Московскому университету обширная коллекция собиравшихся им всю жизнь раритетов. Что весомее - решайте сами, а нам недосужно, нам снова пора в путь...
Итак, приступая к чтенью вигелевых записок - в той их части, что касаются непосредственно Архива, первое, что обнаруживаем в них, - удивительный факт, могущий - кабы не случай - лишить наш цикл основной его нити. По прибытии в Москву юный Вигель, остановившись на квартире зятя своего по сестре Алексеева, всерьёз готовится к поступлению на... кавалерийскую службу:
- ... Главное было тотчас сделано: надели на меня ботфорты, которых потом при Павле уже я более не снимал. Я отвык от верховой езды, ни в Казацком, ни в Петербурге не имев случая в ней упражняться. Послали меня опять в тот же манеж графа Салтыкова; близ месяца по шести раз в неделю я учился ездить, и усилия мои, вероятно, были успешны, ибо заготовлена уже была просьба к полковому командиру того полка, куда я должен был вступить. Мне теперь самому странно о том подумать; но ведь я русский по матери, а из русского человека можно сделать всё, чем ему велят быть: он ко всему пригодится. Кто знает, что б из меня вышло; нимало не было бы удивительно, если б я сделался хороший наездник и воин. Судьба расположила иначе...
Да, любезнейший читатель! Кабы не случай в лице старой графини Салтыковой, крайне расположенной к сестре Вигеля, наш герой вполне мог бы... Впрочем, тут вариантов - несчитано, правда, отчего-то мне кажется, что кавалеристу Вигелю уготованы были - с поправкою на значительное число военных кампаний Эпохи - "крест деревянный иль чугунный"... Так что Россия, скорее всего, понесла бы изрядный урон по части живых исторических свидетельств - что, согласимся, было бы крайне досадно. Узнав, что прежде Филипп готовился к статской службе, но получил отказ от Ростопчина, под чьим патронажем как раз тогда Архив и находился, Салтыкова воскликнула: "Зачем же вы мне прежде не сказали! Ведь мы с ним большие друзья; он мне ни в чём отказать не может; завтра же пишу к нему", чем нечаянно решила судьбу юноши. Уже через неделю с небольшим был получен ответ: "покровительствуемый-де вами давным давно определен в число юнкеров при коллегии положенных, но доселе неизвестно было, куда он девался; если вам непременно угодно его иметь в Москве, то хотя в архиве комплект уже наполнен, я беру на свою ответственность перевести его туда сверх штата".
- Служба теперь в России есть жизнь; почти все у нас идут в отставку, как живые в могилу, в которой им тесно и душно, и из которой, при первом удобном случае, они вырываются. В старину, на этот счет, были благоразумнее. Были, однако же, семейства, и мое в том числе, которые в отставке видели уничижение, потерю всех надежд, лишение всех удовольствий самолюбия. Все члены моего семейства, один за другим, были удалены от службы; самый младший из них вступал в нее, и прямо офицерским чином. Можно себе представить, по тогдашним понятиям, какую радость сие происшествие произвело между нами!
Итак, свершилось, вот оно: юный Филипп Филиппович (ему - пятнадцать) - на государственной службе, он, само собою, идёт нижайшим XIV классом (коллежский юнкер), но восторгам что у самого героя, что у родных, несть числа...
- В самый день именин сестры моей, 26 августа, графиня Салтыкова прислала ей письмо министра, вместо подарка; лучшего она ей сделать не могла. Повезли меня к обедне, отслужили молебен, послали за портным, заказали мне мундир, созвали кого успели из приятелей и в два часа пополудни сели пировать. На другой день поручили господину Яковлеву, чиновнику почтамта, представить меня господину Бантышу-Каменскому, его старинному знакомому, а моему новому и первому начальнику. Бумага обо мне еще не была получена, и только в первых числах сентября начал являться я на службу в Московский Архив Коллегии Иностранных Дел. Эти две недели был я в беспрерывном восторге: я пользовался всеми выгодами службы, не подозревая ни одной из её неприятностей. Мне принесли мундир. Я не знал что делать; прежде нежели облекся я в сию одежду мужа, robe virile, мне хотелось расцеловать ее. Я пошел благодарить графиню Салтыкову, которую в первый раз увидел и вблизи; она обласкала меня и даже поцеловала с чувством содеянного благодеяния, а на другой день, уже как юношу, прислала пригласить обедать. Дома в шутку величали меня благородием, а я не шутя тем гордился. Не один только чин 14 класса возвышал так меня в глазах моих; всякое звание имеет только ту цену, которую дает ему общее мнение; а молоденькие децемвиры архива, коллегии юнкера, казались существами привилегированными. В московских обществах, на московских балах, архивные юноши долго, очень долго заступали место Екатерининских гвардий сержантов и уступили его, наконец, только числу нынешних камер-юнкеров...
На сем месте я прервусь - с тем, чтобы, не рискуя ненароком утомить любезнейшего читателя, непременно продолжить наш рассказ уже грядущим декабрём.
С признательностью за прочтение, мира, душевного равновесия и здоровья нам всем, и, как говаривал один бывший юрисконсульт, «держитесь там», искренне Ваш – Русскiй РезонёрЪ
Основной регулярный контент канала - в иллюстрированном гиде "РУССКiЙ РЕЗОНЕРЪ" LIVE
ЗДЕСЬ - "РУССКIЙ РЕЗОНЕРЪ" ИЗБРАННОЕ. Сокращённый гид по каналу