Пятничный вечер подкрался незаметно, растворив в своих сиреневых сумерках остатки тяжелой рабочей недели. Я стояла у окна нашей с Димой однушки и смотрела, как внизу зажигаются фонари, похожие на россыпь одуванчиков. В руке дымилась чашка с ромашковым чаем, а в голове крутилась одна-единственная мысль: «Только бы все прошло гладко». Эта мысль стала моим спутником на ближайшие два дня, потому что к нам ехала свекровь, Тамара Игоревна.
Дима позвонил еще в обед, как раз когда у меня был самый завал с отчетами. Его голос в трубке был виновато-веселым, как у школьника, который разбил окно и теперь пытается загладить вину хорошей оценкой.
– Анечка, привет! Ты как? Не сильно устала? У меня для тебя новость! – затараторил он.
Я прикрыла глаза, сделав глубокий вдох. Новости от Димы, предваряемые такой прелюдией, никогда не сулили тихого вечера с книгой.
– Говори уже, не томи, – устало произнесла я.
– Мама приезжает! Сегодня! Представляешь, у нее какие-то дела в областном центре, а это же почти рядом. Решила нас на выходные навестить. Здорово, правда?
«Здорово» – это было последнее слово, которое пришло мне на ум. Тамара Игоревна была женщиной… специфической. Она не устраивала громких скандалов, не кричала и не топала ногами. О нет, ее оружие было куда тоньше и изощреннее. Она действовала, как тихий яд: капля за каплей, замечание за замечанием, вздох за вздохом. После ее визитов я еще неделю чувствовала себя никчемной хозяйкой, плохой женой и вообще недоразумением, которое по какой-то ошибке досталось ее драгоценному сыну.
– Ань, ты тут? – встревоженно спросил Дима, услышав мое молчание.
– Тут я, тут. Куда же я денусь, – я постаралась, чтобы голос не звучал слишком уныло. – Во сколько ее ждать?
– Часам к восьми, наверное. Я ее с вокзала встречу. Ты не переживай, я все куплю! И курочку для запекания, и сливки ее любимые, двадцатипроцентные, и тот сыр, который она любит. Тебе останется только приготовить.
Я мысленно усмехнулась. «Только приготовить». А еще «только» выдраить квартиру до состояния операционной, переставить все баночки в ванной в угодном ей порядке, спрятать мои любимые яркие кружки, которые она называла «аляповатой безвкусицей», и морально подготовиться к двум дням тотальной инспекции.
– Хорошо, Дим. Жду вас, – я положила трубку и обвела взглядом нашу маленькую, но уютную квартиру.
Мне нравилось наше гнездышко. Каждый уголок здесь был обустроен с любовью. Вот этот смешной торшер с бахромой мы урвали на барахолке. А вот эти подушки я вышивала сама долгими зимними вечерами. Для Тамары Игоревны все это было «старьем» и «мещанством». В ее идеальном мире стены должны были быть стерильно-бежевыми, мебель – строгой и функциональной, а любые проявления индивидуальности приравнивались к преступлению против хорошего вкуса.
Я вздохнула и взялась за работу. Сначала – генеральная уборка, хотя я и так убиралась два дня назад. Но у свекрови был какой-то встроенный радар на пыль. Она могла провести пальцем по верхней кромке дверного косяка и с укоризненным видом продемонстрировать едва заметный серый налет. Потом я полезла в шкаф, доставая парадный комплект постельного белья, который берегла для особых случаев. Раскладной диван, на котором мы спали, предстояло уступить дорогой гостье, а нам с мужем – перебраться на надувной матрас. Такова была неписаная традиция.
Когда на плите уже румянилась курица, а в воздухе витал аромат печеных яблок, раздался звонок в дверь. Я поспешила открыть, на ходу вытирая руки о фартук и репетируя самую радушную улыбку.
На пороге стояла она. Тамара Игоревна. Высокая, подтянутая, с идеально уложенной прической, волосок к волоску. Даже после нескольких часов в поезде она выглядела так, будто только что вышла из салона красоты. Рядом суетился Дима, занося в квартиру объемную сумку.
– Здравствуй, Анечка, – проговорила свекровь тоном, которым обычно говорят с нерадивыми подчиненными. Она окинула меня быстрым оценивающим взглядом с головы до ног, и я сразу почувствовала себя неуютно в своем простом домашнем платье. – Устала, наверное, бедняжка. Дима, что ж ты жену не жалеешь, она у тебя одна после работы, а ты ее еще и готовкой нагрузил.
Она протянула мне холодные пальцы для поцелуя, и я послушно к ним прикоснулась губами. Дима тем временем уже тащил сумку в комнату.
– Мам, ну что ты такое говоришь? Аня у меня лучшая хозяйка, она сама захотела тебя порадовать, – попытался сгладить углы муж.
– Разумеется, разумеется. Проходи, Анечка, что ж мы в дверях стоим. Ох, душно у вас как-то. Форточку совсем не открываете?
И это было только начало. За ужином курица оказалась «суховатой», хотя Дима уплетал за обе щеки и нахваливал. Салат был «слишком пресным». А мой новый сервиз, который я с гордостью поставила на стол, удостоился лишь снисходительного: «Миленько. Для дачи бы подошло». Я молчала и улыбалась, чувствуя, как внутри закипает глухое раздражение. Дима делал вид, что не замечает этих шпилек, и без умолку болтал о своей работе, пытаясь заполнить неловкие паузы.
После ужина Тамара Игоревна устроила ревизию в ванной.
– Анечка, а что это у тебя за крем такой? – донеслось оттуда. – Состав читала? Сплошная химия. В твоем возрасте уже пора о коже думать, а не мазать на себя что попало. Я вот пользуюсь только натуральными маслами. Могу тебе рецепт дать.
Я стояла на кухне и мыла посуду, сжимая губку так, что побелели костяшки пальцев. Мне хотелось крикнуть, что мне двадцать восемь лет, а не пятьдесят, и я сама разберусь, каким кремом мне пользоваться. Но я снова промолчала. Ради Димы. Ради хрупкого семейного мира.
Ночь прошла беспокойно. Надувной матрас предательски сдувался, и мы с мужем то и дело скатывались в середину. Из комнаты доносилось деликатное покашливание свекрови – верный знак того, что ей что-то не нравится. Наверное, воздух был недостаточно свежим или подушка слишком жесткой.
Утро субботы началось в семь часов. Я проснулась от того, что Тамара Игоревна уже хозяйничала на кухне. Она передвигала кастрюли, открывала шкафчики и громко цокала языком.
– Доброе утро, – пробормотала я, пытаясь проморгаться.
– Уже добрый день, соня, – беззлобно, но с явным укором ответила она. – Я тут решила сырники сделать. А то у вас в холодильнике мышь повесилась. Димочка ведь любит сырники с утра. А творог у тебя, конечно, не очень. Зернистый какой-то. Ну ничего, я сейчас все исправлю.
Она ловко протерла творог через сито, добавила яйцо, муку, и вскоре по кухне поплыл ароматный запах. Дима, пришедший на этот запах, расцеловал мать и с аппетитом набросился на завтрак.
– Вот, мам, у тебя самые вкусные сырники в мире! – заявил он с набитым ртом. – Ань, ты учись!
Я заставила себя улыбнуться и съесть один сырник. Он комом застрял у меня в горле. Дело было не в сырниках. Дело было в том, что меня планомерно выживали с моей собственной территории. Свекровь не просто готовила завтрак, она показывала, кто здесь настоящая хозяйка, чьи правила здесь должны действовать.
Весь день прошел в том же духе. Тамара Игоревна нашла пыль за батареей, пересадила мой любимый фикус в другой горшок, потому что этот «ему не подходил», и забраковала шторы, которые мы с Димой выбирали целый месяц.
– Слишком темные, – вынесла она вердикт. – Они съедают все пространство в вашей и без того крошечной комнатке. Сюда бы что-то легкое, тюль, например.
К вечеру я была выжата как лимон. Мое терпение истончилось до предела. Последней каплей стала ее фраза, брошенная как бы невзначай, когда мы пили чай.
– Вот смотрю я на вас, детки, и думаю. Живете в этой конуре, все впритирку. А ведь пора бы уже и о наследниках подумать. Где ж вы тут с ребенком поместитесь? Ребенку простор нужен, свежий воздух. Аня, тебе ведь уже не восемнадцать, часики-то тикают.
В этот момент внутри меня что-то щелкнуло. Она затронула самую больную для меня тему. Мы с Димой уже год пытались завести ребенка, но пока ничего не получалось. Я проходила обследования, пила витамины, переживала из-за каждой неудачи. И вот теперь его мать, которая не имела ни малейшего представления о наших проблемах, так легко и небрежно сыпала соль на рану.
Я поднялась из-за стола, чувствуя, как дрожат руки.
– Я пойду прогуляюсь, – сказала я, стараясь, чтобы голос звучал ровно.
Дима посмотрел на меня с тревогой, но ничего не сказал. Я выскочила из квартиры, не разбирая дороги. Холодный осенний воздух остудил горящие щеки. Я шла по темным улицам, и слезы сами катились из глаз. Это была не просто обида. Это было чувство полного бессилия. Я не могла выставить ее за дверь – она мать моего мужа. Я не могла скандалить – это привело бы к ссоре с Димой. Я была в ловушке.
Я добрела до ближайшей скамейки в сквере и села. Что делать? Терпеть еще целый день? А потом еще, и еще, ведь она будет приезжать снова. И каждый раз я буду чувствовать себя униженной и раздавленной.
И тут в моей голове родилась безумная, отчаянная мысль. План, который мог либо все исправить, либо разрушить окончательно. Я достала телефон и набрала номер.
– Мамуль, привет. У тебя есть планы на завтра?
Моя мама, Валентина Петровна, была полной противоположностью Тамаре Игоревне. Шумная, веселая, простая женщина, работавшая всю жизнь медсестрой в детской поликлинике. Она никогда не лезла с советами, если ее не просили, но если уж просили, то говорила прямо, без обиняков и намеков. Она называла вещи своими именами, и именно это мне сейчас и было нужно.
– Приветик, доча! Да нет особых планов. Думала пирогов напечь. А что такое? – ее бодрый голос подействовал на меня как бальзам.
Я, всхлипывая, рассказала ей все. Про курицу, про шторы, про «тикающие часики». Мама молча слушала, и я знала, что на том конце провода она хмурит брови.
– Так, – сказала она, когда я закончила. – Значит, в гости тебя зовут? На воскресный обед?
– Что? Мам, ты о чем?
– Я говорю, передай своей дорогой свекрови, что я принимаю ее любезное приглашение и завтра часам к двум буду у вас. С пирогами. Скажи, что очень хочу познакомиться поближе с мамой своего зятя.
– Мам, ты уверена? – я растерялась. – Я не знаю, что из этого выйдет.
– А я знаю, – уверенно ответила мама. – Хуже уже не будет. А вот веселее – точно станет. Все, доча, не реви. Иди домой, ложись спать. Завтра будет интересный день.
Я вернулась домой, когда все уже спали. Тихонько проскользнула на свой матрас. Дима что-то пробормотал во сне и обнял меня. Впервые за эти сутки я почувствовала себя не одинокой.
Утром я объявила новость за завтраком, который, к слову, снова готовила свекровь.
– Тамара Игоревна, Дима, – я постаралась говорить как можно более непринужденно. – Я вчера разговаривала со своей мамой. Она передавала вам большой привет и сказала, что с удовольствием придет к нам сегодня на обед. Очень хочет с вами, Тамара Игоревна, познакомиться.
Свекровь, которая как раз подносила ко рту ложку с кашей, замерла. На ее лице отразилось такое удивление, что мне на секунду даже стало ее жаль.
– Твоя мама? Сюда? – переспросила она.
– Да. Я подумала, это отличная идея. Вы ведь обе наши мамы. Вам наверняка будет, о чем поговорить.
– Ну… да… конечно… – растерянно пробормотала она. – Это несколько… неожиданно.
Дима выглядел не менее ошарашенным. Он прекрасно знал мою маму и, видимо, уже представлял себе эту встречу.
– Ань, а может, не надо? – шепнул он мне, когда мы остались на кухне одни. – Они же совсем разные.
– Вот и прекрасно, – ответила я, пожимая плечами. – Разнообразие – это всегда хорошо.
Следующие несколько часов прошли в странном напряжении. Тамара Игоревна как-то сникла. Она больше не раздавала ценных указаний, а тихо сидела в кресле с журналом, хотя я видела, что она не читает, а о чем-то напряженно думает.
Ровно в два часа в дверь позвонили. Я открыла и увидела на пороге свою маму. Она была в своем лучшем нарядном платье, с высокой прической, а в руках держала огромное блюдо, накрытое полотенцем, от которого исходил божественный аромат.
– А вот и я! Не ждали? – громко и весело объявила она, входя в квартиру. – Доченька, привет! Димуля, здравствуй, зятек! А это, я так понимаю, наша дорогая сватья? Валентина Петровна, – мама протянула руку опешившей Тамаре Игоревне. – Очень приятно, наконец, познакомиться! А я вам тут пирог с капустой принесла. Свеженький, горяченький! Куда ставить?
Мама вела себя так, будто она здесь хозяйка. Не со зла, просто она была таким человеком – открытым и непосредственным. Она без стеснения прошла в комнату, поставила пирог на стол и с любопытством огляделась.
– Ой, какая у вас квартирка уютная! Маленькая, да удаленькая! Все на своем месте. Анечка, а торшер-то какой забавный! Молодец, дочка, с выдумкой к дому подходишь.
Тамара Игоревна сидела прямая, как аршин проглотила. Ее лицо выражало крайнюю степень недоумения.
Сели за стол. Мама тут же взяла инициативу в свои руки.
– Тамара Игоревна, а вы ведь, кажется, не местная? Из другого города приезжаете? Тяжело, наверное, по поездам мотаться. Я вот дальше своей дачи уже лет десять не выезжаю. Никакого здоровья не хватит на эти путешествия.
– Я привыкла, – сухо ответила свекровь.
– Ну, это хорошо, когда здоровье позволяет! – не унималась мама. – А я вот на вас смотрю – какая вы стройная, подтянутая. Спортом, наверное, занимаетесь? Я вот пыталась на йогу ходить, так у меня там все хрустит, все болит. Врач говорит: «Петровна, угомонись, твое дело – грядки полоть, а не в позу лотоса садиться».
Мама говорила обо всем на свете: о ценах на рынке, о новом сериале, о соседке, у которой сбежал попугай. Она обращалась в основном к Тамаре Игоревне, втягивая ее в разговор, задавая вопросы и не давая ей опомниться. Свекровь отвечала односложно, все больше замыкаясь в себе. Она привыкла быть центром внимания, солировать, а тут ее роль перехватили.
Кульминация наступила, когда мама попробовала салат, который приготовила Тамара Игоревна.
– Ой, какой интересный вкус! – громко сказала она. – Солененький такой. Тамара Игоревна, а вы что сюда добавили? Уж не анчоусы ли? Я вот читала, что пожилым людям с солью надо поаккуратнее. Давление, отеки, все дела. Я вот себе уже давно все без соли готовлю. Невкусно, конечно, зато для здоровья полезно. Вы уж за собой следите, мы у наших детей одни.
Лицо Тамары Игоревны надо было видеть. Она побагровела. Намек на возраст, да еще и критика ее кулинарного шедевра – это был удар ниже пояса. Она ведь сама все утро рассказывала, как важно правильно питаться.
– У меня с давлением все в порядке, – процедила она сквозь зубы.
– Ну и слава богу! – ничуть не смутившись, воскликнула мама. – Значит, генетика хорошая! А вот я смотрю, на диванчике у вас постелено. Это вы здесь ночевали? Ох, бедняжка! Да разве ж можно на таком спать? Тут же спину сорвать можно. Анечка, дочка, как же ты так? Надо было сватье нормальную кровать организовать. Уступили бы ей свою, а сами на полу. Гость ведь в доме!
Тамара Игоревна вскочила из-за стола.
– Мне что-то нехорошо. Голова разболелась, – сказала она, не глядя ни на кого. – Я, пожалуй, прилягу.
– Конечно-конечно! – засуетилась мама. – Отдых – это святое! Я вам сейчас таблеточку принесу, у меня всегда с собой. И платочек с холодной водой на лоб. Мне в больнице всегда помогало.
С этими словами она направилась к сумке. Тамара Игоревна пулей вылетела из-за стола и скрылась в ванной.
Мы с Димой сидели в полном молчании. Мама как ни в чем не бывало продолжала нахваливать пирог. Через пятнадцать минут из ванной вышла свекровь. Она была уже одета в дорожный костюм.
– Дима, мне нужно срочно уезжать, – заявила она твердым голосом. – Мне только что позвонили. У соседки кран прорвало, она меня затопить может. Нужно ехать.
– Мам, как уезжать? – растерялся Дима. – У тебя же билет на завтрашний вечер.
– Я поменяю. Или на автобусе поеду. Собирай мои вещи, пожалуйста.
Она говорила быстро и нервно, избегая смотреть в нашу с мамой сторону. Было совершенно очевидно, что никакой кран никто не прорывал. Она просто сбегала. Сбегала из ситуации, в которой она не была хозяйкой положения. Она не выдержала, когда с ней начали разговаривать ее же методами: непрошеными советами, мнимой заботой и бесцеремонным вторжением в личное пространство. Моя мама, сама того не ведая, стала для нее зеркалом, и это отражение привело ее в ужас.
Дима, ничего не понимая, пошел собирать ее сумку. Мама проводила свекровь до дверей с самыми теплыми пожеланиями.
– Тамара Игоревна, вы уж звоните! Как доберетесь, сразу сообщите! А то мы тут волноваться будем! Приезжайте еще, мы всегда вам рады!
Дверь за свекровью захлопнулась. Некоторое время мы все молчали. Потом мама посмотрела на меня, хитро прищурилась и подмигнула. И я не выдержала. Я расхохоталась. Я смеялась так, как не смеялась уже очень давно. Смеялась до слез, до колик в животе. Это был смех облегчения.
Когда вернулся Дима, он был хмур и обижен.
– Ну и что это было? – спросил он, глядя на меня.
И тогда я все ему рассказала. Спокойно, без истерик, пункт за пунктом. Про сухую курицу, про безвкусные шторы, про «тикающие часики». Про то, как я себя чувствовала все эти полтора дня. Про свое отчаяние и свой безумный план.
Мама сидела рядом и молчала, давая нам возможность поговорить.
Дима слушал, и его лицо постепенно менялось. Он хороший, добрый парень, просто он привык к поведению своей матери, оно казалось ему нормой. Он никогда не смотрел на ситуацию моими глазами.
– Я… я не думал, что все так, – проговорил он, когда я закончила. – Она ведь… она же из лучших побуждений.
– Дим, дорога в ад вымощена благими намерениями, – тихо сказала мама. – Твоя мать – неплохая женщина. Но она не понимает, что у тебя теперь своя семья. И хозяйка в этом доме – Аня. А гость, даже если это любимая мама, должен оставаться гостем.
Мы проговорили еще долго. Это был трудный, но очень важный разговор. Впервые за долгое время мы с Димой не замалчивали проблему, а пытались ее решить.
Когда мама уходила, я обняла ее так крепко, как только могла.
– Спасибо, мамуль, – прошептала я.
– Да не за что, – улыбнулась она. – Обращайся, если что. Сватью твою мы перевоспитаем.
В тот вечер, когда мы с Димой снова лежали на нашем диване, в нашей тихой и уютной квартире, я поняла, что что-то изменилось. Воздух стал чище, дышать стало легче. Я отстояла свою территорию. Не скандалом, не упреками, а одним неожиданным ходом.
Тамара Игоревна после этого не звонила неделю. Потом позвонила Диме, сухо спросила, как дела, и про прорванный кран больше не упоминала. В гости она с тех пор не напрашивалась. Думаю, она еще не скоро решится повторить свой визит. А если и решится, то теперь я знаю, что делать. Нужно будет просто позвонить маме и пригласить ее на пироги.