— Сумки свои убери, я тут лягу! — сказал он, даже не спросив, и своей массивной рукой поднял мою дорожную сумку, будто она мешок с картошкой, и сунул её наверх на полку.
Я сидела внизу, на своём месте, и просто не успела даже отреагировать.
— Простите, — говорю, — это моё место. У меня билет сюда.
— Да какая разница, — отмахнулся он. — Я полный, мне наверх неудобно. Всё равно ты девчонка, вон ловкая, взберёшься. А мне тут просторнее будет.
Он уже плюхнулся на полку, вздохнул и вытянул ноги так, что они почти коснулись моего рюкзака.
— Подождите, — я приподнялась. — У меня нижняя, и я не собиралась меняться. У вас по билету верхняя.
— Ну и что? — повернулся он ко мне боком, уже устраиваясь. — Тебе что, трудно? Всё равно на месте доедешь, какая разница — сверху или снизу.
Я почувствовала, как внутри всё закипает. Потому что разница была — и большая. Я специально брала нижнюю, чтобы не карабкаться ночью. Чтобы спокойно сесть, достать еду, книжку, не прыгать туда-сюда.
— Это не «какая разница», — говорю уже жёстче. — У меня билет на нижнюю. Освободите место.
— Девушка, — сказал он с улыбкой, — не начинай. Я же не чужой. Мы все люди. Уступи — и всё.
Соседка напротив, женщина лет сорока, подняла глаза от телефона и вмешалась:
— Мужчина, ну так нельзя. У всех билеты. Что значит «уступи»? Это её место.
Он покосился на неё, потом снова на меня.
— Слушай, — сказал, — я по-хорошему прошу. Давай без скандалов. Я тут полежу, а ты там наверху. Никаких проблем.
— Проблемы уже есть, — ответила я. — В моих сумках, которые вы закинули наверх. Верните их обратно и освободите мою полку.
Он вздохнул демонстративно, словно я капризничаю.
— Да что за народ пошёл… Никто по-человечески не может. Всё через «мне положено».
Я встала и пошла за проводницей.
— У меня место занято, — объясняю ей. — Мужчина улёгся на мою нижнюю и требует, чтобы я лезла наверх.
— Билеты у всех при себе? — спросила она спокойно.
Мы показали. У меня — нижняя, у него — верхняя.
— Мужчина, — сказала проводница уже твёрже, — освободите, пожалуйста, нижнюю. Это место девушки. Ваше — сверху.
— Но я не могу туда, я полный, мне тяжело, — начал он.
— Если вам тяжело, — перебила проводница, — нужно было брать билет на нижнюю. Или просить заранее в кассе. Но чужие вещи трогать и чужие места занимать вы не имеете права.
Он ворчал, краснел, но поднялся. Грохнув мою сумку обратно, полез наверх. Лестница под ним заскрипела, но он всё же втиснулся на своё место.
— Спасибо, — сказала я проводнице.
— Обращайтесь, — кивнула она. — Только сразу зовите, если кто-то на ваше место садится. А то привыкли — силой занимать.
В вагоне стало тише, но напряжение ещё висело. Мужчина сверху что-то бурчал себе под нос, но уже не громко.
Я устроилась на своём месте, поправила подушку и только тогда почувствовала, как трясутся руки. Не от страха, а от злости. Потому что так просто: человек решает, что его удобство важнее чужого билета, и действует без спроса. А потом ещё делает виноватым тебя — мол, «не захотела по-человечески».
Всю дорогу он то вздыхал сверху, то громко ворочался, чтобы я слышала, как ему «плохо». Но вниз больше не спустился.
А я, глядя в окно на ночные огни, думала: вот она, настоящая разница между «уступить» и «отобрать». В первом случае — тебя просят, и ты решаешь. Во втором — за тебя уже решили. И это не одно и то же.