Окончание
18 августа – день рождения А. П. Белова (1899-1942).
Александр Павлович Белов – отец Валерия Александровича Гаврилина, великого русского композитора (1939, Вологда – 1999, Ленинград).
Александр Павлович Белов (верхний ряд, в центре) - учащийся советско-партийной школы. Вологда, 1928.
Фото из архива Т. А. Черняевой (Беловой).
Александр Павлович Белов. Фото из архива Т. А. Черняевой (Беловой).
Страница Трудового списка Александра Павловича Белова заполнена его же рукой. Документ находится в Сокольском краеведческом музее
Усть-Кубенский район, северный берег озера Кубенского. Деревня Спиченская. Фото: интернет.
Извещение о гибели на фронте командира пулемётной роты Александра Павловича Белова. Предоставлено в Сокольском горвоенкомате. Компьютерщик: Александр Риганов.
Тамара Александровна Черняева (Белова) - дочь Александра Павловича Белова. Вологда, филармония имени В. А. Гаврилина, концерт, посвящённый памяти композитора, 2001. Видеокамера: Александр Алексичев.
Вчера, 18 августа, мне удалось дозвониться по телефону в город Сокол, поздравить Тамару Александровну, дочь Александра Павловича.
Звонил к ней в июле, по голосу не узнала, свернула разговор, и то: её день рождения – в туманно-тревожной дали января 1941 года.
В июле я планировал с гостями добраться – дорога через Сокол, всего-то сотня километров, – до вологодской туристической Мекки, до озера Кубенского, до острова Каменного, намеревался достичь и Заозерья, увидать своими глазами те безлюдные теперь пустыни, где стояла деревня Спиченская, в которой родился крестьянский сын Александр Павлович Белов.
Кубенское озеро. Остров Каменный.
Фото: архиепископ Максимилиан (Лазаренко).
По дороге – мимо дома в Печаткине, где жила сестра Марины Цветаевой, мимо памятного камня на месте деревни Коншино, где догуливали свадьбу Есенин и Райх, попутно планировал угостить спутников знакомством с Тамарой Александровной, – сам не бывал у неё двадцать лет, вот и не узнала по телефону.
Так получилось, что путём многочисленных заметок о Валерии Гаврилине я и открыл публике его – по отцу – сокольскую сестру: Тамара Александровна почитала газеты, поразилась, откликнулась, написала письмо, затем другое; письма храню…
Расстроился я тогда, в недавнем жарком июле, мол, дела плохи, раз уж не узнаёт человек, никуда и не поехал…
Вчера обрадовалась Тамара Александровна, разволновалась, вспомнила…
Спросил, помогает ли кто-нибудь по хозяйству, ответила, что никого не обременяет, на своих ногах, ждёт осеннего, когда схлынут огородно-дачные хлопоты, возобновления занятий хора ветеранов. Сыновья огорчают умеренно.
Поблагодарила за публикации об отце, которые отметают сомнительные трактовки событий, уточняют хронологию.
Основываюсь на бумагах, подписанных самим Александром Павловичем.
Возьмём Трудовой список, по-нынешнему «трудовую книжку», сопоставим с публикациями иных авторов, которые не утруждают себя архивными хлопотами, легковерно полагаются на измышления не вполне компетентных современников, будь они даже из родни героя или из его хороших знакомых.
Стоит глянуть на страницу Трудового списка, где Александр Павлович своей рукой - почерк писарский - указал, что с апреля по декабрь 1925 года был председателем Богородского (ныне Усть-Кубенский район или округ) сельского совета.
То есть, герою шёл двадцать седьмой год, отнюдь не восемнадцатый, как написано в одной из публикаций Юрия Погорельского, основанной на словах Гаврилина.
Голос, дескать, у Александра Павловича в детстве был ангельский, он пел в церкви и на свадьбах, мастерски плясал, играл на гармошке, на скрипке, которую вряд ли где-то и видел. Перечисляя исполнительские достоинства отца, Гаврилин якобы назвал себя его тенью.
Известно, что с интернатских лет Валерий Александрович любил мистифицировать свою личность и тайну происхождения, притом отца он никогда не видал, знал о нём понаслышке.
Гаврилин доверялся интервьюерам, записей бесед с ними не визировал, придуманных журналистами нелепостей по ходу дела не отвергал, лишь удивлялся потом, откуда что берётся.
Теперь некоторые выдумки героя или интервьюеров зафиксированы в качестве прямой речи, стали как бы документами биографии, приметами эпохи...
Комментаторы иногда находятся в плену соображений и догадок, высказанных ранее другими авторами по наитию, нескладно, неграмотно, без присутствия рассудительного редактора, которым неминуемо явится Время.
Василий Иванович Белов изумлялся моему толстому красному карандашу: «Советские цензоры меня целыми страницами не черкали! Где ты, Саша, и карандаш эдакий плотницкий взял?»
На тридцатиградусном морозе Белов начал ругать меня около здания бывшего партийного архива, дошли до Рынка, и напрасно я останавливал: «Мороз! Потом доругаемся…»
Ругались насчёт беловских выдумок о Гаврилине, бывший приятель в интерпретации знаменитого романиста оказался не музыкальным классиком, а символом - ни более ни менее - русского пьянства; вскоре мы и распрощались бесповоротно...
Василий Иванович Белов, 2001 год. Видеокамера: Александр Алексичев.
Вологда. Перекрёсток улиц Октябрьской и Батюшкова.
Группа прохожих в глубине кадра идёт мимо дома, в котором жил В. И. Белов. за кадром, справа, неподалеку, высокое "точечное" здание архива.
Фото: Александр Алексичев.
Вспомнились те холода, и сдаётся мне, что в том здании теперь помещается Илья Кузнецов, зам по научной работе в областном государственном архиве, который спустя десяток лет разыскал место рождения отца композитора, деревню Спиченская. В интернете есть фотография: Кузнецов рассказывает о своих находках Наталии Евгеньевне Гаврилиной…
Мне с архивами не повезло. Белов взял обещание молчать, сам всё разбрякал, противная сторона приняла меры, и вспыльчивый писатель загорелся: «Побегу к губернатору!» Через день доложил: «Со Славушком дошли до больших матов, с Евгеньевичем…» Настращать архивистов забыли…
Белову хоть бы что, старый монархист, по словам тестя: «контра», он и к Горбачёву ходил, клал на стол книги модного теперь философа Ильина, сочинил о той тёмной личности эссе «Поющее сердце»; а лукавому Горби, который обвёл вокруг пальца всю страну, Белов плюнул на лысину, если верить его аlter ego, печнику Барахвостову Кузьме Ивановичу… Поди теперь - проверь!
Кандидат искусствоведения, доцент ГИТИСа, автор книги «Валерий Гаврилин» в серии «Жизнь замечательных людей, Ксения Супоницкая, попутно помянув свою бабушку Брониславу, в интернете сообщила о заслуживающей внимания публики работе вологодских музейщиков и людей из круга Гаврилина, о сайте, посвящённом великому русскому композитору; трудом этим занимались-де эксперты, читай: всё правда, комар носу не подточит...
адрес сайта: gavrilin.vologdamuseum.ru
И в книге К. Супоницкой – замечательно интересной и содержательной – есть пробелы и неточности, а где много комментаторов, там и комарам раздолье…
В своё время, почитав книгу, я писал Супоницкой, мол, надо постараться перелопатить историю жизни и творчества героя так, чтобы и через сто лет враги русской музыки, если таковые останутся, не смогли бы извратить, иудейски перетолковать череду случайностей и закономерных последствий, которые вывели деревенского мальчика в ряд выдающихся личностей всероссийского масштаба.
Ксения Аркадьевна ответила: «Бред! Стараться ради врагов, которые могут проявиться через сто лет...»
Настаиваю, что в первую очередь надо бы внятно рассказать о том, почему Клавдия Михайловна Гаврилина оказалась в тюрьме, вследствие того сын – в детском доме, где его заметили, поставили на верную дорогу, дожили до дня, когда убедились: не ошиблись…
Теперь не узнаешь, что думал потом начальник вологодской тюрьмы, но тогда, внимая Томашевской, воскликнул перед заключённой Гаврилиной: «Может, он прославит Россию!» И припечатал ладошкой по столу, и мать согласилась: пусть сын едет учиться в Ленинград...
Валерий Александрович Гаврилин, Татьяна Дмитриевна Томашевская.
Вологда, 1982.
Фото из архива Т. Д. Томашевской.
Записывая на видео беседу с Татьяной Дмитриевной, биографию Гаврилина на тот момент я знал отрывочно, по газетам, не обратил внимания на оговорку рассказчицы, мол, дипломной работой в консерватории явилась «Русская тетрадь», о которой спустя года три заговорили все, именуя автора музыкальным Есениным, – настоящее название «Немецкая тетрадь» не укладывалось в мыслях.
Прихожу домой, раскрытая книга доктора искусствоведения Арнольда Сохора, которому и посвящена «Немецкая тетрадь» на стихи Гейне, лежит на столе, на первой странице статьи о Гаврилине значится: дипломная работа – «Русская тетрадь»…
Наталия Евгеньевна Гаврилина пушила всех встречных и поперечных журналюг: писали сплошные нелепицы, враждовала с Беловым, прознала, что дружу с ним, тут не упустила случая поддеть и меня: я автор видеозаписи, ошибка памяти Томашевской, выходит, тоже моя, нечего на авторитетов ссылаться…
Вологодская журналистка Наталия Серова с Гаврилиным провела не одно содержательное интервью, композитор мыслил рационально и весьма умело, доходчиво выкладывал свои рассуждения; ежегодно в день его рождения - согласно господствующей моде - Серова твердила по радио про «сталинские репрессии», - наше Время, когда «релоканты» в чинах зампредов российского правительства, чуя запах палёного, схлынули за кордон, Время убедило пока не всех, что «репрессии» накануне большой беспощадной войны были закономерны и необходимы; и теперь - война...
Теперь Серова перешла к экзистенциальным, более простым, доходчивым доводам: оговорили мать героя за излишнее сострадание, Клавдия Михайловна не подкармливала бы кусочками сливочного масла умирающее детское существо, судьба её, спасавшей судьбы десятков малышей, не была бы перечёркнута беспощадным слепым роком, тюрьмой.
Рассуждение шаткое с медицинской стороны: умирал человечек да не умер благодаря кусочкам масла.
Вот в каком виде явилось здесь прославленное вологодское масло!
Взволнованная речь Серовой звучит на сайте, Супоницкая, ссылаясь на эти слова, поначалу, как написано и в её книге, оговаривается, что никто не знает сути дела, на которой строилось обвинение, на сайте продолжает, мол, в словах Серовой ей открылась истина.
В разные годы подобные истины произносили в телевизоре другие друзья Гаврилина.
Эдуард Хиль говорил о трёх мешках картошки, припрятанных на семена, так ему аукнулись «Три мешка сорной пшеницы» в театре Товстоногова.
Режиссёр Белинский развивал фантазию уж и не помню как… Я захохотал, Татьяна Дмитриевна Томашевская сдержалась: «Нечего смеяться, Александр Аркадьевич – француз! Столько в голове приходится держать…»
Белинский был главным режиссёром Театра комедии, на канале «Культура» вёл свои «Рассказы старого сплетника».
Гаврилинская учительница музыки в продолжение темы завела речь о злосчастной пачке масла…
Вадим Дементьев пересказывал факты со слов других комментаторов:
«По доносу в 1950 г. Клавдия Михайловна была обвинена в растрате. Проверили «сигнал»: действительно, на кухне не хватило 300 гр. сливочного масла, килограмма сахарного песку и около того крупы».
В. Дементьев. Роман-журнал XXI века: Путеводитель русской литературы. 2004, № 6.
Сам проверял? На основании каких проверок Дементьев вынес вердикт «действительно»?
Бумаг с результатами проверок не видал никто из нынешних комментаторов!
Да и можно ли безоговорочно верить судебным бумагам? Сочиняли их и сочиняют сейчас мастера оригинального жанра...
Бывший прокурор области назвал мне телефон. Расскажут, мол, согласно судебным бумагам.
Глухо, как из-под земли, ответили: дело Гаврилиной не сохранилось…
«О репрессиях тут речи нет, дело хозяйственное…» – прокурор покачал головой: сослуживцы темнят…
Чувствуя, что в сюжете разверзается бездна событий, к разговору я не возвращался. Телефон не всякому известен, но незнакомому голосу крючкотворцы не доверились. Не станешь же впутывать прокурора…
Нарочно не приводил длинных цитат, не утяжелял текст, содержание пересказывал тоже по памяти, врач говорит, что память моя как у хорошего компьютера.
Пока нигде не наврал, не сослался на чьё-то легкомысленное, лишённое смысла высказывание, подобное утверждению самого героя, Гаврилина, который вспоминал о «колоссальной растрате», размеров которой он, одиннадцатилетний мальчишка, и представить не мог, юридических бумаг не читал, а вот, мол, по области катилась волна арестов; теми же штампами выражалась и Наталия Евгеньевна…
Далее на сайте звучит, мол, мать Гаврилина была секретарём сельсоветской парторганизации, а работа её – директор дошкольного детского дома – была чем-то второстепенным, не главным.
Такие – далее слушать не тянет – стилистические небрежности «экспертов», как себя величают создатели сайта, показывают, что и над ними следовало быть экспертам с розгами в руках.
Анастасия Гаврилина, внучка Гаврилина, которую я тоже успел выругать, в ответ прислала мне книгу Ксении Супоницкой, плод их совместной работы, написала: "…на добрую память от тайного редактора этой книги и всего семейства Гаврилиных…"
Далее без цитат никак не обойтись, текст пересказать трудно. И не поверят.
«Не только умиление испытывал он при виде родного дома, были и другие чувства, посложнее и подраматичнее. О них он не говорил, но записал в своем дневнике:
«...Они любились с вечера до первого зимнего света, катаясь по постели, взвизгивая и стеная. Нам казалось, что раскачиваются и гудят стены. К утру воздух в доме пропитывался рвотным запахом требушины и дурной крови, какой стоял в хлеву, когда там закололи в голодную прошлую зиму нашу Звездочку. Мы с сестрой слезали с печки угорелые от этого воздуха наслаждения, убийства и надругания над чем-то невиданно светлым и чудесным, что шевелилось нежными расточками в наших телах, уходили из дома и прятались где-нибудь в укрытых местах, никого не желая видеть и слышать, и потом весь день боялись вернуться домой. К вечеру нас разыскивала крестная, минутку разглядывала нас, наскоро всплакивала и, притянув наши головы к своему животу, говорила: «Пойдемте-ка, поужинайте, пока матери нет. Да и спать ляжете». И помолчав, добавляла: «Сиротинки вы мои».
В. Дементьев. Роман-журнал XXI века: Путеводитель русской литературы. 2004, № 6.
Биографическую зарисовку из детской жизни композитор Гаврилин, любитель изящного слога, бросил в ящик письменного стола, она опубликована после смерти автора в книге «О музыке и не только…» (С.-Пб, «Дума», 2001), во второе издание составители этот текст не взяли, – о матерях взрослые сердобольные сыновья так не пишут…
Тут и Лесков, «Леди Макбет Мценского уезда», и Шостакович с одноимённой оперой, тут и многие деревенские ребятишки, в отличие от цитируемых авторов лишённые литературных наклонностей.
Стремление одинокой женщины, сельской учительницы, не раз пытавшейся завести семью, заслуживает одобрения, мешают одобрению детали жизни, в которых рыщет сам чёрт…
Но кто другой герой драмы?
Деревенский мальчик попал в областной центр, затем и в Питер, в средоточие русской классической культуры, благодаря кому?
Любовь Ивановна Сонина, бывшая медсестра детского дома в Воздвиженье в 1947-1949 годах и позже, подробно, с перечислением имён, поведала нам с Беловым всё, что знала сама, и родственник Сониной, бухгалтер, был замешан, а она, будучи уже избранной вторым секретарём Кубено-Озерского райкома ВЛКСМ, выступала на суде, произносила речь в защиту Клавдии Михайловны Гаврилиной… Теперь, в её доме, её речам рассеянно внимал бывший первый секретарь Грязовецкого райкома комсомола, Белов...
Василию Ивановичу было «всё ясно», он по ранним зимним сумеркам решил не напрашиваться в сомнительные гости, возвращаться в Вологду.
Потом писатель приезжал без меня, по итогам в журнале "Наш современник" упоминал какие-то «бумажки», которые-де публикации не заслуживали. Можно было понять так, что Белов читал «доносы» озабоченной жены другого героя драмы. Может быть и так, что «бумажки» романисту померещились.
Так десять лет я не верил утверждениям Белова, что Гаврилин хотел покончить с жизнью, готов был выпрыгнуть из окна дома на Фонтанке.
И Наталия Евгеньевна по телефону спрашивала: «Где вы с Беловым берёте эти выдумки?»
Железная женщина, она тоже темнила, не хотела отдавать головоломный сюжет Белову, вечному своему антагонисту, только и всего.
Вышла книга её дневников, оказалось, что рассказ Белова, которому я отказывался верить, – никакая не выдумка; конечно, причины трактовал каждый по-своему, Белов искал причин в семье героя...
Я поначалу опрометчиво смеялся, копируя беловское простонародное построение фраз: «Вот как Наталья Евгеньевна прилетит… Как булгаковская Маргарита… Невысоко и летать – второй этаж… Все стёкла выхлещет…»
Видеозаписи делал в основном из-под полы, – Белов не терпел этого, – потому там много невнятицы, случайных кадров.
В конце похода нами руководила Ольга Викторовна Смирнова, заведовавшая краеведческим музеем в Кубенском, я выманил её из больницы. Не раз просила посмотреть плёнку, я отказывался: Старик узнает, рассердится, расстроится… "Да у него в голове уж архангелы летают, ничего путного и не напишет..." Мимолётный диагноз Смирновой был точен...
Наконец, замышляя очередную публикацию заметок о Гаврилине, я попросил уточнить имя-отчество второго героя деревенской драмы.
«А и не скажу, пока не посмотрю плёнку! Хочется же глянуть на себя со стороны, как в кино... Я была как алкоголик, каждая клеточка пропитана музыкой Валерия Алексаныча...»
Так мы торговались не один год. Исчезло, ушло многое, нет и главных героев. И телефона Смирновой у меня нет, – не поговоришь, не вспомнишь самых занимательных моментов.
Теперь уже не первый раз все видеозаписи без монтажа я опубликовал в интернете…
Добыл старинную, послевоенную, фотографию.
Вот он, другой герой деревенской драмы, колхозный кузнец Афанасий Александрович Голубков, второй справа, на закладке силосного хранилища.
Рядом с Голубковым стоит с бумагой не Хрущёв, основоположник разгрома СССР, хотя похож весьма, видимо, колхозный председатель или бригадир...
Хранилище для силоса готовили капитально, выкладывали торцами брёвен, укрепляли раствором...
Жизнь никаким раствором не укрепишь...
Вологодский район, деревня Перхурьево. 2024 год.
Концерт памяти великого русского композитора Валерия Гаврилина, зрители стоят и сидят перед домом, в котором Клавдия Михайловна с детьми Валерием и Галиной жила с 1941 по 1950 год...
Фото: интернет.