Помню, как холодные металлические ручки шкафчиков в детсадовской раздевалке казались огромными в моей маленькой ладошке. Слоник, грибочек, паровозик - у каждого из нас была своя именная "квартирка", свой крошечный мир за дверцей. Казалось бы, все шкафчики как близнецы, выстроившиеся ровными рядами. Но рисунок на каждом был как паспорт, как священный знак отличия. Перепутать его было немыслимо! Для меня это был веселый розовый слон в синем колпачке, у соседа - красный мухомор в горошек, а у Катьки с первой группы - паровозик с трубой, из которой клубился нарисованный дымок. Узнать "свой" среди десятков других - это был маленький подвиг самостоятельности каждое утро.
А утро... А утро часто начиналось со слез, с липких от слез щек и тугого комка в горле - "Не хочу! Не уходи!". Запах маминых духов смешивался с запахом детсадовской кухни и чего-то неуловимо казенного. Казалось, мама уйдет за эту тяжелую дверь - и мир рухнет. Но потом... Потом приходил вечер. И какая это была магия! Раздевалка преображалась в шумный вокзал. Звучал топот десятков ножек по кафельному полу, смех, крики: "Мама! Папа! Смотри, что я нарисовал!". Воздух густел от аромата манной каши, доносившегося из столовой, и акварельных красок. Кто-то торопливо дорисовывал последний штрих на рисунке, кто-то взахлеб рассказывал родителям о прошедшем дне, а кто-то просто носился, сбрасывая накопившуюся за день энергию, пока строгая воспитательница не окликала: "Не бегайте!".
И папа... Папа был самым главным волшебником вечера. Только он умел справиться с коварными варежками. Помню эти колючие рукавички на резинке, продетой сквозь рукава куртки. Я вытягивал руки, как неваляшка, а папа, часто уставший после работы, но всегда терпеливый, совершал определенный нами ритуал. Он легко расправлял шершавую шерсть, засовывал мои непослушные пальчики в правильные "домики", а потом аккуратно, без единого болезненного щипка, застегивал хитрый металлический "замок"-кнопку. Не так, как иногда получалось у мамы или воспитательницы - когда резинка перекручивалась и больно впивалась в запястье. У папы получалось идеально, "чтобы не давило". Это было маленькое, но такое важное таинство заботы, ощущение защищенности перед выходом в холодный вечерний мир.
Оглядываясь назад, сквозь призму времени, по прошествии многих лет, кажется, что жизнь тогда была соткана из иной материи. Проще. Потому что главными тревогами были не успевшая высохнуть к утру краска на рисунке или страх не успеть на горку с ребятами. Добрее. Потому что мир ограничивался стенами группы, где все были если не друзьями, то товарищами по играм и увлечениям. И бесконечно теплее. Тепло шло не только от батарей и варежек, а от этого общего вечернего гула счастливых встреч, от доверчивой руки в большой папиной ладони, от простой уверенности, что за твоим слоном на шкафчике тебя обязательно дождутся.
Тепло от нехитрых, но таких важных тогда чудес - как вовремя рассказанная сказка, рисунок, повешенный на самое видное место, и папины руки, застегивающие варежки так, чтобы нигде не жало.
Друзья, поделитесь своими воспоминаниями в комментариях. И давайте вспомним наших пап. Моего, к сожалению, уже нет рядом. И хотя я уже сам папа, но отдал бы все, чтобы папа одел мне варежки. Но это невозможно, а жаль. До встречи...