— Это же моя картина висела здесь! Где она?! — Елена стояла посреди гостиной, указывая на пустую стену, где ещё вчера висела её любимая акварель с видом моря.
Виктор замер в дверях, держа в руках пакеты с продуктами. Его взгляд метнулся от жены к пустому месту на стене, потом обратно. В глазах мелькнуло что-то похожее на панику, но он быстро взял себя в руки.
Елена почувствовала, как внутри неё поднимается волна холодного гнева. Это была не просто картина — это был подарок её покойной бабушки, последний подарок перед тем, как та ушла из жизни. Акварель с видом Чёрного моря, написанная самой бабушкой ещё в молодости. Единственная вещь, которая связывала Елену с детством, с тёплыми воспоминаниями о летних каникулах в маленьком домике у моря.
— Витя, я задала вопрос. Где моя картина?
Он поставил пакеты на пол и провёл рукой по волосам — жест, который она знала слишком хорошо. Так он делал, когда нервничал и пытался выиграть время.
— Лена, давай спокойно поговорим...
— Я абсолютно спокойна. Просто скажи, где картина.
В этот момент входная дверь открылась, и в квартиру вошла Галина Петровна — свекровь Елены. Женщина шестидесяти пяти лет, всегда безупречно одетая, с идеальной укладкой и маникюром. Она несла в руках коробку с каким-то тортом и улыбалась той особенной улыбкой, которую Елена научилась распознавать за четыре года брака — улыбкой человека, который точно знает, что сделал что-то не то, но уверен, что ему всё сойдёт с рук.
— Ой, Леночка дома! А я думала, ты на работе до вечера. Принесла вам тортик, ваш любимый, медовик!
Елена медленно повернулась к свекрови. В её движениях была та особенная плавность, которая появляется у человека, старающегося сдержать ярость.
— Галина Петровна, вы не знаете, где моя картина? Та, что висела вот здесь?
Свекровь поставила коробку на тумбочку и всплеснула руками с таким искренним удивлением, что можно было бы поверить, если бы не лёгкая дрожь в уголке её левого глаза — верный признак того, что она лжёт.
— Картина? Какая картина, милая? Ах, та старенькая акварель? Так она же совсем выцвела! Я подумала, что вы хотели её выбросить...
— Выбросить?! — голос Елены дрогнул. — Вы выбросили картину моей бабушки?!
Галина Петровна покачала головой, и на её лице появилось выражение лёгкого недоумения, словно она не понимала, из-за чего весь шум.
— Ну что ты, Леночка! Какое выбросила! Я же не варвар какой-то. Просто отдала Марине Сергеевне, моей подруге. У неё внучка художественную школу заканчивает, ей для вдохновения нужны примеры старых работ. Она обещала вернуть через недельку-другую.
Елена почувствовала, как земля уходит из-под ног. Это было не первый раз. За последние полгода из их квартиры исчезали вещи — то старинная ваза, подаренная на свадьбу, то серебряные ложечки, доставшиеся от прабабушки, то шкатулка с украшениями. Каждый раз у Галины Петровны находилось объяснение: отдала починить, одолжила подруге на выставку, отнесла оценщику узнать стоимость. Но вещи никогда не возвращались.
— Вы отдали чужую вещь без спроса. Это же элементарное неуважение! — Елена старалась говорить ровно, но голос предательски дрожал.
Галина Петровна вздохнула и покачала головой, словно имела дело с капризным ребёнком.
— Леночка, ну что за слова — «чужую»? Мы же семья! В семье всё общее. К тому же, я думала, что эта картина просто пылится. Вы же на неё и не смотрите никогда!
— Откуда вы знаете, смотрю я на неё или нет? Вы что, следите за мной в собственном доме?
Свекровь подняла брови в притворном изумлении.
— Следить? Да что ты, милая! Просто я часто бываю у вас, помогаю с хозяйством, вот и замечаю разные мелочи. Кстати, о хозяйстве — я переложила твои кастрюли в нижний шкаф, так удобнее будет. И специи пересортировала по алфавиту.
Елена повернулась к мужу, который всё это время молчал, глядя в пол.
— Витя, ты знал?
Он поднял на неё виноватый взгляд и пожал плечами.
— Мама сказала, что договорилась с тобой...
— Договорилась?! Когда?! Когда она со мной договаривалась?!
Виктор открыл рот, чтобы ответить, но Галина Петровна опередила его:
— Ой, Леночка, ну не драматизируй так! Подумаешь, картинка! Я же сказала — вернут! А вообще, если ты так трепетно относишься к своим вещам, может, стоило их лучше хранить? Вон, у Светланы, жены Серёжи Комарова, все ценные вещи в сейфе лежат. А у вас тут всё по углам раскидано.
«По углам раскидано» — Елена почувствовала, как эти слова бьют её под дых. Их квартира всегда была в идеальном порядке. Она тратила выходные на уборку, расставляла каждую вещь на своё место, создавала уют. А теперь её собственный дом называли захламлённым.
— Знаете что, Галина Петровна, — Елена сделала глубокий вдох, стараясь успокоиться. — Давайте так. Вы сейчас же звоните своей подруге и просите вернуть мою картину. Сегодня же.
Свекровь всплеснула руками.
— Ну что ты, милая! Как я могу так — дала и тут же забрать! Что обо мне подумают? Нет уж, потерпи недельку. Не развалится же твоя жизнь без одной картинки!
Елена почувствовала, как что-то внутри неё оборвалось. Словно натянутая струна лопнула, и вместе с ней лопнуло её терпение, её попытки быть хорошей невесткой, её желание сохранить мир в семье.
— Моя жизнь, Галина Петровна, это моё дело. И мои вещи — тоже моё дело. Вы не имели права трогать картину. Вы не имеете права переставлять мои кастрюли и сортировать мои специи. Это мой дом!
— Как это — твой? — свекровь выпрямилась, и её голос стал жёстким. — Это дом моего сына! Я помогала ему копить на первый взнос, я выбирала эту квартиру, я...
— Вы выбирали? — Елена не могла поверить своим ушам. — Мы с Виктором выбирали! Мы ходили по просмотрам, мы брали ипотеку, мы делаем ремонт!
— На деньги, которые я одолжила Вите!
— Которые мы вернули! Полностью! С процентами!
Галина Петровна фыркнула.
— Деньги — это одно, а отношение — другое. Я мать, я имею право знать, как живёт мой сын. И если я вижу, что в доме беспорядок...
— Беспорядок?! — Елена уже не сдерживалась. — Где вы видите беспорядок?!
— Ну, например, эта картина висела криво. И вообще не подходила к интерьеру. Я просто хотела помочь, сделать ваш дом красивее!
Елена посмотрела на мужа, который продолжал молчать, словно его здесь не было.
— Витя, скажи хоть что-нибудь!
Он поднял на неё усталый взгляд.
— Лена, ну что ты так заводишься? Мама же хотела как лучше. Она всегда хочет как лучше.
— Для кого лучше? — Елена чувствовала, как её голос становится всё тише и холоднее. — Для меня? Или для себя?
— Лена, это моя мама. Она вырастила меня одна, пожертвовала всем ради меня. Я не могу просто взять и...
— И что? Поставить её на место? Сказать, что она не имеет права распоряжаться чужими вещами?
Виктор развёл руками.
— Она не чужая. Она — семья.
— А я? — Елена смотрела ему прямо в глаза. — Я для тебя кто? Тоже семья? Или так, приложение к твоей матери?
Галина Петровна вмешалась снова:
— Леночка, не манипулируй! Нечестно ставить Витю перед таким выбором. Конечно, ты семья. Просто нужно научиться уважать старших.
— Уважать? — Елена рассмеялась, но в её смехе не было веселья. — Это вы называете уважением? Вы врываетесь в мой дом, когда нас нет, переставляете вещи, раздаёте моё имущество направо и налево, а потом требуете уважения?
— Я не врываюсь! У меня есть ключи!
— Которые я вам не давала!
— Витя дал!
Елена снова посмотрела на мужа. Он стоял, ссутулившись, словно пытаясь стать меньше, незаметнее.
— Витя дал, — повторила она медленно. — Конечно. Витя дал. Витя всегда даёт. Витя никогда не может сказать «нет» своей маме.
— И правильно делает! — Галина Петровна выпрямилась, как боевой петух. — Я его мать! Я имею право!
— Нет! — Елена повысила голос впервые за весь разговор. — Нет, вы не имеете права! Это наш дом! Наш с Виктором! Не ваш!
Свекровь посмотрела на неё с холодной усмешкой.
— Посмотрим, что скажет Витя. Витенька, сынок, скажи жене, что она не права.
Все глаза обратились к Виктору. Он стоял между двумя женщинами — матерью и женой — и выглядел абсолютно потерянным. Елена видела, как в нём борются два чувства: привычная покорность матери и понимание того, что жена права.
— Я... — он начал и запнулся. — Мам, может, правда стоит вернуть картину?
Галина Петровна посмотрела на него так, словно он предал её.
— Витя! Ты что, против родной матери?
— Нет, мам, просто...
— Просто что? Эта женщина настраивает тебя против меня! Я же говорила — она тебе не пара! Вечно недовольная, вечно что-то требует!
— Я требую элементарного уважения! — вмешалась Елена.
— Уважение нужно заслужить!
— Как? Молча терпя ваши выходки?
— Мои выходки? Да я для вас стараюсь! Готовлю, убираю, помогаю!
— Мы не просили!
— Витя просил!
Елена снова повернулась к мужу.
— Ты просил?
Он пожал плечами.
— Ну, мама предложила помочь, я не стал отказываться...
— Не стал отказываться, — эхом повторила Елена. — Ты никогда не отказываешься. Твоя мама говорит — ты делаешь. Твоя мама хочет — ты даёшь. А что хочу я — это не важно?
— Лена, не преувеличивай...
— Я преувеличиваю? Хорошо, давай посчитаем. За последние полгода из нашего дома исчезли: ваза с вашей свадьбы — твоя мама отдала её на благотворительную ярмарку. Серебряные ложечки моей прабабушки — твоя мама подарила их своей племяннице на новоселье. Шкатулка с украшениями — твоя мама отнесла в ломбард, потому что «всё равно не носишь». И теперь картина. Что дальше? Мебель начнёт исчезать?
Галина Петровна фыркнула.
— Не драматизируй! Всё это можно купить заново!
— Нельзя! — Елена чувствовала, как к глазам подступают слёзы, но сдерживалась изо всех сил. — Нельзя купить заново память! Нельзя купить заново вещь, которую подарил любимый человек! Нельзя купить заново историю!
— История! — свекровь махнула рукой. — Вечно вы, молодые, цепляетесь за всякий хлам!
Хлам. Это слово стало последней каплей. Елена почувствовала, как внутри неё что-то переключилось. Гнев ушёл, оставив после себя ледяное спокойствие.
— Знаете что, Галина Петровна, — она заговорила тихо и чётко. — Вы правы. Абсолютно правы. Это всё — хлам. Старые вещи, которые только место занимают. Как и старые привычки. Как и старые отношения.
Она повернулась к Виктору.
— Витя, я устала. Устала бороться за своё право жить в собственном доме так, как я хочу. Устала объяснять очевидные вещи. Устала быть третьей лишней в браке, где нас должно быть двое.
— Лена, что ты...
— Я говорю, что так больше продолжаться не может. Либо ты выбираешь — либо твоя мать имеет ключи от нашего дома и право распоряжаться нашими вещами, либо у нас есть семья. Настоящая семья, где муж и жена — это команда, а не мальчик при маме и девочка, которая должна это терпеть.
Галина Петровна ахнула.
— Витя! Она тебе угрожает! Она ставит ультиматумы!
Виктор растерянно смотрел то на мать, то на жену.
— Лена, мам, давайте успокоимся...
— Я абсолютно спокойна, — сказала Елена. — Я просто обозначаю границы. Те самые границы, которые ваша мать постоянно нарушает.
— Витенька, — Галина Петровна всхлипнула, и в её глазах появились слёзы. — Неужели ты позволишь ей так со мной разговаривать? Я же твоя мать! Я всю жизнь для тебя...
Елена наблюдала эту сцену с отстранённым интересом. Она видела этот спектакль уже много раз. Слёзы, всхлипывания, напоминания о жертвах. И каждый раз Виктор велся.
Но в этот раз что-то пошло не так.
Виктор выпрямился и посмотрел на мать.
— Мам, верни картину.
— Что? — Галина Петровна перестала всхлипывать.
— Верни картину Лены. Сегодня же.
— Но... но как же Марина Сергеевна? Что я ей скажу?
— Скажешь правду. Что взяла чужую вещь без спроса и теперь должна вернуть.
Галина Петровна смотрела на сына так, словно видела его впервые.
— Витя, ты... ты выбираешь её, а не меня?
— Я выбираю свою семью, мам. Свою жену. И прошу тебя это уважать.
— После всего, что я для тебя сделала!
— Мам, то, что ты для меня сделала, не даёт тебе права распоряжаться нашей жизнью. Я благодарен тебе за всё, но Лена права — ты переходишь границы.
Галина Петровна выпрямилась и холодно посмотрела на сына.
— Ну что ж. Я вижу, как ты отплатил мне за мою любовь. Предал ради этой... ради жены.
Она развернулась и пошла к двери, но остановилась на пороге.
— Картину я верну. Но не думай, что я прощу тебе этот выбор, Виктор. И ты, — она посмотрела на Елену, — ты ещё пожалеешь. Когда он предаст тебя так же, как предал меня.
Дверь хлопнула, и в квартире повисла тишина.
Виктор опустился на диван и закрыл лицо руками.
— Прости меня, Лена. Прости за всё. Я должен был давно это сделать. Поставить границы, защитить тебя, наш дом. Но я... я просто не мог. Она моя мать, и я привык всегда ей уступать.
Елена села рядом с ним.
— Я понимаю, Витя. Правда понимаю. Но так больше нельзя было продолжать.
— Я знаю. И я рад, что ты заставила меня это увидеть. Даже если это стоило мне отношений с матерью.
— Не стоило. Она твоя мать, она тебя любит. Просто ей нужно время, чтобы принять, что ты больше не маленький мальчик. Что у тебя есть своя жизнь, своя семья, свои границы.
Виктор обнял жену.
— Спасибо, что не ушла. Спасибо, что боролась за нас.
— Я люблю тебя, Витя. И я люблю наш дом. Наш настоящий дом, где мы — хозяева, а не гости при твоей маме.
Они сидели обнявшись, и Елена думала о том, что эта битва была выиграна. Но война за их независимость, за их право жить своей жизнью, только начиналась. Галина Петровна не из тех, кто легко сдаётся. Она вернётся, с новыми претензиями, новыми манипуляциями, новыми слезами.
Но теперь Елена знала — они справятся. Потому что теперь они вместе. По-настоящему вместе. Муж и жена. Семья.
Вечером того же дня раздался звонок в дверь. Елена открыла — на пороге стояла незнакомая женщина с картиной в руках.
— Вы Елена? Меня Галина Петровна прислала. Просила передать и извиниться, что вышло недоразумение.
Елена взяла картину — свою любимую акварель с видом моря — и улыбнулась.
— Спасибо. Передайте Галине Петровне, что недоразумение исчерпано.
Женщина кивнула и ушла. Елена закрыла дверь и повесила картину на место. Море на акварели было спокойным, умиротворённым. Таким же спокойным, как теперь было на душе у Елены.
Она победила. Не свекровь — это было бы мелко и глупо. Она победила свой страх конфликта, свою неуверенность, своё желание быть удобной. Она отстояла своё право на личное пространство, на уважение, на собственный дом.
И это была самая важная победа в её жизни.