Дождь барабанил по жестяным подоконникам старой пятиэтажки. Елена Михайловна сидела у окна, вглядываясь в серую пелену за стеклом. В руках — телефон, на экране — фотография внучки Сони в выпускном платье. Красивая девочка выросла, вся в мать.
— Бабушка не придет, — услышала она тогда случайно, как Соня говорила подругам. — У нее свои дела.
Какие дела? Елена Михайловна горько усмехнулась. Разве что чай в одиночестве пить да старые письма перебирать.
Из кухни донесся свист чайника. Она поднялась, прошаркала в тапочках по коридору. На стене — фотографии разных лет. Вот молодые они с покойным мужем Сергеем. Вот дочка Ирочка с косичками. А вот уже взрослая Ира с мужем Павлом и крохотной Сонечкой на руках.
— Мам, мы переезжаем, — сказала тогда дочь, не глядя в глаза. — Павлу предложили работу в другом городе. Хорошая должность, отказываться глупо.
— А как же...
— Соня останется с тобой. Пока мы не устроимся на новом месте. Потом заберем.
Пока не устроимся. Елена Михайловна налила кипяток в заварник. Прошло уже двенадцать лет с того "пока". Ирина устроилась — новый муж, двое детей. Приезжала редко, все больше звонила. А потом и звонки стали реже.
Соня росла тихой, замкнутой. После отъезда родителей словно в себя ушла. Елена Михайловна старалась как могла — и кружки всякие, и репетиторы, и на море каждое лето. Все для внучки, все ради нее.
— Ба, можно я к Ленке на ночевку? — спрашивала подросшая Соня.
— Конечно, солнышко. Только позвони, как доберешься.
А сама потом полночи не спала, все к телефону прислушивалась. Звонила Соня редко, односложно отвечала на расспросы.
В дверь позвонили. Елена Михайловна вздрогнула — кто в такую погоду? На пороге стояла соседка Валентина Павловна с кастрюлей.
— Лена, я борща наварила. Много получилось, не осилю одна.
— Спасибо, Валя. Проходи, чаю попьем.
Валентина прошла на кухню, огляделась:
— Опять одна сидишь? Соня-то где?
— У подруги, — соврала Елена Михайловна. На самом деле Соня уже месяц как съехала к какому-то парню. Позвонила один раз, сказала, что все хорошо, и пропала.
— Эх, молодежь нынче, — вздохнула соседка. — Своя жизнь у них. А мы что? Доживаем потихоньку.
Елена Михайловна промолчала. В горле стоял ком. Вспомнилось, как маленькая Сонечка прибегала к ней в постель по утрам, как читали вместе сказки, как лепили пельмени на Новый год.
— Помнишь, как она в первый класс пошла? — словно угадав ее мысли, спросила Валентина. — Такая смешная была с этими огромными бантами.
— Помню, — тихо отозвалась Елена Михайловна. — Я тогда на работе отпросилась, чтобы проводить. А она мне: "Баб, я уже большая, сама дойду".
Большая. В семь-то лет. А потом действительно стала большой — и отдалилась, словно чужая.
После ухода соседки Елена Михайловна долго сидела на кухне. За окном темнело. Дождь не прекращался. Она набрала номер дочери — длинные гудки, никто не ответил. Набрала Соню — телефон выключен.
Ночью не спалось. Елена Михайловна встала, прошла в комнату внучки. Все как было — учебники на столе, плюшевый мишка на кровати. Только пусто. Мертво.
Села на край кровати, погладила покрывало. Вспомнила, как однажды ночью к ней прибежала заплаканная Соня:
— Баб, мне приснилось, что мама меня забрала, а тебя оставила.
— Глупости, солнышко. Я всегда буду с тобой.
Всегда. Какое громкое слово. А на деле — внучка сбежала при первой возможности, дочь живет своей жизнью, и остается она одна в пустой квартире со своими воспоминаниями.
Утром позвонила Ирина:
— Мам, как дела? Соня как?
— Нормально все.
— Слушай, мы тут подумали... Может, Соня к нам переедет? Все-таки семья, дети. Ей веселее будет.
Елена Михайловна закрыла глаза. Вот и все. Последняя ниточка рвется.
— Она уже съехала, — тихо сказала она.
— Как съехала? Куда?
— К молодому человеку. Месяц назад.
В трубке повисла тишина.
— Мам, а ты почему молчала?
— А что толку говорить? Ты бы примчалась?
Ирина вздохнула:
— Мам, ну что ты такое говоришь. У меня семья, дети маленькие...
— Знаю, — перебила Елена Михайловна. — У всех своя жизнь. И у Сони тоже.
Положила трубку, не дослушав. Что там еще говорить? Все ясно.
День тянулся бесконечно. Елена Михайловна перебирала старые фотографии, раскладывала по альбомам. Вот Сонечка на утреннике в детском саду — снежинка. Вот на море — загорелая, счастливая. Вот с аттестатом — серьезная, взрослая.
Взрослая. Все они становятся взрослыми и уходят. Так устроена жизнь. Только почему так больно?
Вечером снова позвонили в дверь. Елена Михайловна нехотя пошла открывать. На пороге стояла Соня — промокшая, бледная, с маленьким рюкзачком за плечами.
— Ба, можно я... можно домой?
Елена Михайловна молча обняла внучку. Та задрожала, уткнулась лицом в плечо:
— Прости меня, ба. Я дура. Думала, любовь, а он... Он меня выгнал. Сказал, надоела.
— Тише, тише, родная. Все хорошо. Ты дома.
Повела на кухню, усадила за стол. Поставила чайник, достала из холодильника борщ — валин, не доеденный.
— Ба, а ты... ты не злишься?
— С чего бы, солнышко?
— Ну, я же сбежала. Даже не позвонила толком.
Елена Михайловна села напротив, взяла холодные руки внучки в свои:
— Соня, ты всегда можешь вернуться. Всегда. Это твой дом.
— А если я опять уйду?
— Вернешься снова. Я буду ждать.
Соня заплакала — тихо, по-детски. Елена Михайловна гладила ее по голове, шептала что-то успокаивающее. А сама думала — вот и хорошо, что вернулась. Пусть ненадолго, пусть опять уйдет. Но сейчас она здесь, дома. И это главное.
Ночью Соня пришла к ней в комнату, как в детстве:
— Ба, можно с тобой?
— Конечно, солнышко.
Легла рядом, прижалась:
— Расскажи что-нибудь. Как раньше.
— Что рассказать?
— Про маму. Какая она была маленькая.
И Елена Михайловна рассказывала — про косички, про куклы, про первую любовь. Соня слушала, иногда задавала вопросы. А потом уснула, по-детски подложив ладошку под щеку.
Елена Михайловна лежала без сна, боясь пошевелиться. Слушала дыхание внучки, смотрела в темноту. Завтра Соня проснется, позавтракает и, может быть, снова уйдет. К друзьям, к новому парню, в свою отдельную жизнь. Но сегодня она здесь. И это счастье — пусть хрупкое, временное, но настоящее.
А за окном все шел дождь, смывая с города пыль и усталость. И где-то там, в другом городе, спала ее дочь Ира со своей новой семьей. И может быть, ей снились те же косички и куклы, та же молодая мама, которая всегда ждала ее дома.
Утром Соня проснулась поздно. Елена Михайловна уже накрыла на стол — блинчики, как внучка любит, с вареньем.
— Ба, вкусно как! — Соня уплетала за обе щеки.
— Ешь, ешь. Худая совсем стала.
После завтрака Соня помыла посуду, прибралась на кухне. Потом села рядом с бабушкой на диван:
— Ба, я работу буду искать. Здесь, в городе. И учиться пойду, заочно.
— Хорошо, солнышко.
— И маме позвоню. Извинюсь. Я ведь с ней поругалась тогда, перед отъездом.
Елена Михайловна кивнула. В груди теплело. Может, все еще наладится. Может, не все потеряно.
Прошел месяц. Соня устроилась администратором в салон красоты, подала документы в институт. По вечерам они сидели на кухне, пили чай, разговаривали. Как подруги, как родные души.
— Ба, а ты счастливая? — спросила как-то Соня.
— А то как же? Ты вот со мной, чего еще надо?
— Нет, правда. Ты же одна все время была. Из-за меня.
— Глупости. Я не одна. Ты всегда со мной была, даже когда уходила.
Соня обняла ее:
— Я больше не уйду, ба. Ну, то есть уйду когда-нибудь, замуж выйду. Но не исчезну. Буду приходить, звонить. Детей приводить буду.
— Вот и славно.
На Новый год приехала Ирина с семьей. Первый раз за много лет. Дети носились по квартире, муж Ирины помогал накрывать на стол, сама Ира то и дело обнимала мать:
— Прости, мам. Я плохая дочь.
— Полно тебе. Какая есть.
За столом было шумно, весело. Младшие дети требовали подарков, Соня рассказывала смешные истории из салона, зять разливал шампанское. Елена Михайловна сидела во главе стола и улыбалась. Вот оно, счастье. Пусть не всегда, пусть редко, но они все вместе. Семья.
— За бабушку! — поднял бокал зять. — За то, что она у нас есть!
— За бабулю! — подхватили дети.
— За маму, — тихо сказала Ирина, и глаза у нее были мокрые.
— За тебя, ба, — Соня взяла ее за руку. — За то, что ты меня ждала. Всегда ждала.
Елена Михайловна смахнула слезу. Ждала. И дождалась. И будет ждать еще — всегда, сколько отмерено. Потому что в этом и есть смысл — в терпении, в любви, в прощении. В том, чтобы держать двери открытыми для тех, кто обязательно вернется.
Часы пробили полночь. За окном взрывались петарды, кричали люди. Новый год. Новая жизнь. А в старой квартире в объятиях встретились три поколения женщин — бабушка, мать и дочь. И это было важнее всех праздников и подарков. Это было возвращение домой.