꧁꧁ⲁύⲏⲉ꧂꧂
Я не хотел брать её на ярмарку. Встал до зари, запряг нашу лошаденку в телегу. Вижу, за мешками кто-то на меня глаза вытаращил. Лиса.
—А ну слазь!—разозлился я, пихнул сестру ладонью.
Девочка всхлипнула.
Я вздрогнул—сестрица никогда не плакала. Никогда. Была маленькой—лаяла, как лисица, если обидишь. Подросла и стала ходить тише воды—ни с кем не говорила, кроме меня и матери. Отца она боялась до смерти, особенно в те дни, когда уходил в лес за зверьем.
—Ну чего ты? —растерялся я.
—Возьми, а, —тихонько шепнула Лиса.
Я досадливо махнул рукой. Девочка обрадованно обхватила меня за плечи и тотчас отстранилась.
—Неугомонная, —усмехнулся я и направил телегу к дороге.
Лиса благодарно молчала.
Ярмарка проводилась каждый летний месяц и ещё в сентябре. Мы ехали на ярмарку в последний раз за этот год: сбыть остатки нераспроданной пушнины, купить кой-чего по хозяйству.
Почувствовав на себе чужой взгляд, я обернулся назад. Сестренка хитровато смотрела на меня сквозь ладони.
—Чудная ты, —проворчал я.
Лиса быстро спрятала руки под ветхое платьице, шмыгнула носом.
—Быть пожару, —вдруг равнодушно произнесла она.
Я незаметно коснулся своего оберега:
—Молчи! Беду накличишь.
Остаток дороги мы проехали молча. Звуки ярмарки я услышал еще за лесом, а потому заметно приободрился. Действительно—какой пожар, когда август принёс с собой столько дождей.
Промеж изб мелькали яркие сарафаны, гудел народ.
Свою телегу я поместил у окраины. Хотел ехать вглубь, да не решился... из-за Лисы. Она не любила людей, чуждалась.
Сейчас она беспокойно ерзала в телеге, а я раскладывался. Тихонько шикнул на неё, когда она чуть ли не наутёк пустилась от какой-то бабы.
—Сиди ты!
—Поедем, Митенька, —испуганно попросила Лиса.
—Да ведь только приехали, —рассерженно огрызнулся я.
Взял девчонку на свою голову!
Торг шёл вяло. Пришёл какой-то прохвост, торговаться вздумал. А потом наболтал такую ересь про отца, что ко мне и вовсе подходить перестали. Это он назло, чтобы место я ему освободил.
—Это ты погоди!—зло кричал я, тщетно пытаясь поправить ситуацию, —ты по что на добрых людей злословишь?
—Парень, не связывайся,—мужчина подошёл вплотную, оскалился.—Мчи домой на своей кобылке, пока ноги целы.
Лиса испуганно забилась под телегу.
Я презрительно сплюнул, подбоченился—не в нашей породе хвосты поджимать. Пусть только сунется!
—Проваливай, ну! —заорал на меня мужчина, бросился к телеге и с силой пнул обод колёса.
Я кинулся к нему, мужчина повалил меня на землю, топнул сапогом перед самым носом:
—Бегите, окаянные!
Сестренка вскрикнула.
—Митька, пожар!
Я испуганно охнул—с убранных полей валил чёрный, тяжёлый дым.
—Началось, парень...Я ведь помочь хотел, —мужчина странно на меня посмотрел, шатающимся шагом побрел в сторону зарева, —Видно, так тому и следует быть. Ни одному охотнику не уйти.
Я, отшатнувшись, схватил Лису за руку. Вместе мы собирали товар, быстро забрались на телегу.
Я обернулся. На моих глазах рухнула крайняя изба. Оттуда выбирались люди, наступая на догоравшие головешки и уголья. Вперемешку с ними бежали какие-то животные, путаясь под ногами и глухо рыча.
Это были лисы. Бурые, пепельно-черные, ярко-алые.
За ними змеиным следом струилось пламя. Оно выжигало траву, набрасывалось на разложенные повозки, как изголодавшийся зверь на добычу.
Я стоял, как в оцепенении. Народ бегал меж ярмарочных рядов, топтал в грязь расписные ложки, алые платки. Их лисы не трогали—искали других.
На одного мужчину набросилось сразу две лисицы—схватились за лисий воротник и не расцепили клыков, пока одежда не обуглилась от огня.
Визгом кричала старуха—чёрный лис вцепился в подол юбки. Она вместе с сыновьями пыталась спасти добро—птичьи и звериные тушки, меха.
Я нашёл глазами Лису и непонятно почему отступил от неё на шаг. Во мне заговорила чуйка охотника—я почувствовал опасность.
Сестра, оседая наземь, привалилась к колесу телеги. Вцепилась ладонями в волосы.
—Ох, тошно... Митька! —её голос сорвался на крик.
Почему-то я так и не подошёл к ней—боялся чего-то.
Лиса, бледнея, смотрела на меня невидящими глазами.
—Наша кровь первой пролита, злобою лес наполнен, —шептали её тонкие губы. Пересилив себя, сестра обратилась ко мне, —Нам с тобою разными тропами идти... Не ступай на мою, да и своей сторонись—оберегись от доли охотника. Сгинешь пеплом в лесу, и следа не останется.
—Лиса, —я едва размыкал рот от страха, —как же...
—На сей раз пройдёт стороною беда, не тронут тебя лисы...
Лиса насильственно улыбнулась. Как-то по-звериному оскалилась и вдруг бросилась в огонь. Я кинулся за ней вдогонку, упал, зацепившись о что-то.
Искры огня прожигали пасмурное небо, тяжелым облаком застилал село чёрный дым. Средь пожарища мелькнул чей-то рыжий хвост, оживлённо блеснули глаза.
Глаза Лисы.
Я отползал от огня, как покалеченный зверь. Лисы уходили в лес—чувствовали дождь. С ними уходил и пожар.
Застрекотал раскат грома, первые капли упали на сожжённую землю. Я, как оглушенный, брёл по изуродованному полю. Лес хмуро молчал, зато говорило небо—грохотали молнии.
Лесу да людям в мире жить надо—вдруг с болью понял я. Понял, и тотчас облегчилось сердце, словно вдруг отмылось от пепла— застучало звонко, чисто.
Спасибо сестрёнке...
Я остановился и крикнул сестре, без надежды, что услышит:
—Кланяйся лесу!
—А ты...матери... —дошел до меня шёпот леса.
Я улыбнулся: теперь в нём есть частичка меня, а средь людей—частичка Лисы.
Потому всё будет хорошо.