ЧАСТЬ 4
Ещё до армии в изостудии сменился руководитель. Стал преподаватель открывшегося в городе художественно-графического факультета педагогического института им. Герцена Дудин Иван Васильевич. Он рассказал о только что появившемся факультете и посоветовал поступать. «За вас слово замолвлю». Я и решил поступать на художественно-графический факультет. Нашёл условия приёма и стал готовиться по иностранному языку и сочинению в общеобразовательной школе. Получив вызов, с этюдником, балеткой (маленький чемоданчик) и бушлатом отправился в Ленинград. Почувствовал свободу, мир вокруг стал шире. Полная свобода зависела от меня. Во что бы то ни стало нужно поступить. Иду по городу, смотрю, что изменилось. Уходил в армию - мост Александра Невского начинали строить, вернулся - мост построен. Скульптуры на Невском, как старые знакомые, приветствуют меня. Со стороны Мойки через главные ворота захожу на территорию института, и меня как жаром обдало. Вокруг памятника Ушинскому стоят одни девчата. За три года я видел только парней.
Служившие со мной девчата носили военную форму, и отношение к ним было деловое. Почему-то мне стало стыдно дальше идти. Назад? А куда? Переборол себя, направился на факультет. Вижу, там ходят тоже служивые. Половина присутствующих - парни. Стало легче. За столом принимала документы чернявая, с симпатичным лицом девушка, лаборантка с кафедры рисунка. Передо мной стоял заочник и перечислял предметы, которые он сдал. От его перечня у меня подкосились ноги.
Математика устно, математика письменно, физика и так далее. Всего семь предметов. А я готовил иностранный язык. Не знал об изменении условий приёма. Сразу же представилась армия, ребята моего отделения. Желающих учиться было много. Отпустили меня. Если не поступлю, будет стыдно перед ними. Передо мной внезапно возникла огромная стена. Как перелезть? Подхожу к девушке, объясняю своё положение.
- Мне нужно поступить. Что делать?Где найти преподавателя Дудина?
- Преподаватель уже не работает. Попытайся всё-таки сдавать экзамены, только не снимай военную форму (целый год носил военную форму, и на занятия и на работу, пока не заработал на гражданскую одежду).
Отправился в Колпино к Володе Гринику. Меня встретила его мама.
- Володя тоже должен приехать.
И через час или два появляется Володя. Он поступает в тот же институт, только на исторический факультет. Я безмерно благодарен и Володе, и его добрым родителям. Они создали все условия для моей подготовки. Сказалась и армейская закалка. Распорядок дня был прост. С семи утра до десяти вечера изучение материала. Отдых только при приёме пищи. В десять вечера шёл на реку Ижору, холодная вода снимала усталость. В одиннадцать вечера отбой. И так до экзаменов каждый день. Володя мне доставал вспомогательный материал по математике, физике, литературе. Я заучивал многоэтажные формулы по тригонометрии, решал многочисленные задачи. Невидимая стена, стоящая передо мной до экзаменов, исчезла. Сдал все экзамены. На собеседовании декан сказал, что стипендии и общежития не будет.
- Что буду делать? - думаю я, - возможно, он проверяет меня, и я ответил, что у меня всё есть, ничего не надо. Он дал заключение, что принят. При выходе от декана ко мне подходит неизвестный парень, спросил, поступил ли я. Ответил утвердительно.
- Тогда пойдём со мной, по дороге расскажу куда.
Теперь мне было всё равно куда идти. Вышли на улицу, прошли по территории института. Он действительно рассказал, куда мы идём, что нас ждёт руководитель академического хора. Когда мы поднялись на второй этаж, я увидел перед актовым залом в безлюдном огромном вестибюле одиноко сидящего за роялем человека. Я сдал ему ещё один экзамен «по пению» и получил две четвёрки. Так я стал ещё и участником хора. Занятия проходили по семь часов в неделю. Мне нравилось, тем более, что раньше пел в школьном хоре. Но, когда занятия в хоре стали совпадать с набросками с обнажённой натуры, к сожалению, пришлось хор бросить. Считаю полезным для студентов начинать учебный год с работы в совхозе. Кроме помощи совхозу, мы знакомились. Там же создавался дружный студенческий коллектив с необходимыми положительными качествами. Впоследствии при необходимости оказывалась взаимопомощь.
Мы совместно ходили на этюды, в выходные дни с палаткой ездили в укромные уголки Ленинградской области (побережье Ладожского озера, Шапки, Пятнадцатый километр и др.) Начались занятия. Стал думать о работе. Старшекурсники посоветовали мне устроиться дворником на территории института. Будет и жильё рядом, и деньги. Начальник ЖКХ предварительно обругал тех студентов, которые работали до меня, что они ленивые. Но видя меня в военной форме, принял. Поселился в рабочее общежитие в большой комнате с окнами на Казанский собор. Из окна видна часть Невского проспекта, Дом книги, памятники Кутузову, Барклаю де Толли. В комнате жили студенты с разных факультетов, больше со спортивного и физического, которые работали в институте вахтёрами, уборщиками и т.д. Каждый обладал какой-то особенностью. Физик Вася Полевиков, полный и ленивый, насколько помню, он всё время спал. Но он помогал всем нам успешно сдавать экзамены. Когда ктото шёл на экзамен, Вася медленно поднимался, просил «копеечку» и кидал её наудачу в форточку, в сторону Казанского собора и Плехановой (Казанской) улицы. После брошенной «копеечки» мы уверенно шли на экзамен и хорошо сдавали. А Вася ложился снова в койку.
А ещё у Васи было хобби. Имея нежное круглое лицо, Вася надевал женскую шубу, головной убор и выходил к Казанскому собору «клеить» парней. От девушки его невозможно было отличить. Разве только обувь. Да на неё никто не смотрел. Возвратившись, нам рассказывал о впечатлениях своего похода. Над его головой висело радио. Иногда он его включал. Не забыть, как однажды Вася включил, а из радио прозвучало слово «дурак», и тут же выключил. Больше Вася радио не включал. Странное и редкое совпадение. Видимо, передавали спектакль. Спортсмен Сергей Крючек, поднимаясь, медленно потягивался и всегда говорил: «Нет здоровья». Думал, и правда. И вдруг по радио слышу, что на первенство Ленинграда Сергей Крючек занял третье место на дистанции восемьсот метров. Видел его на стадионе во время забега, где Сергей бежал метров на пятнадцать впереди основной группы. Рядом со мной была койка студента со спортивного факультета Толика Пинчукова, тоже поступил в институт после армии. Служил на самой южной точке страны в г. Кушка. Через полвека он находит меня по интернету и совсем недавно, неожиданно для меня, получаю звонок от него. Распределялся он в Колтуши под Ленинградом учителем физкультуры. Сейчас живёт в Украине. С удовольствием общаемся по интернету, поздравляем друг друга с праздниками. Работа дворником занимала у меня только утреннее время. До восьми утра работал, потом на кухне готовил завтрак, в девять бежал в фундаментальную библиотеку, законспектировать классиков для выступления на семинарах, и в девять сорок пять на занятия. Хорошо, что всё было рядом. Бывало, сидишь на лекции, внимание переключается на общежитие. Думаю, а выключил я газ? У меня там кастрюлька с картошкой стояла. Начинаю ёрзать на стуле, нетерпеливо ждать окончания лекции. На перемене бегом в общежитие. Иногда кто-то выключит газ и спасёт картошку, а было и так, что, прибегая, видел полностью до белизны выгоревшую алюминиевую кастрюлю.
Вспоминается забавный случай. Мы с Шершнёвым Жорой утром на работу вставали рано и старались с вечера раньше лечь. А тут ребята увлеклись гирей, и мы решили взять одеяло с подушкой и идти на крышу. У библиотеки стояли строительные леса. По ним поднялись на крышу и с сопровождающим металлическим грохотом направились к первому корпусу, а там на самом верху находилась ровная деревянная площадка. Возможно, с неё студенты наблюдали за звёздами. Мы, лёжа, тоже смотрели на звёзды и под звуки ночного города засыпали.
Как-то летом мы с женой Валентиной только что вернулись с моря, с Лермонтово. Неожиданно на пороге нашего дома в Краснодаре появляется Жора. Он рассчитывал вместе со мной поехать на Чёрное море. Ничего не поделать. Нужно составить ему кампанию, и мы на электричке доехали до Туапсе. Там на пляже отдыхающих было много. Жаркий день. Нам показалось скучным сидеть на одном месте, и мы решили раздеться до плавок и с рюкзаками на спине идти по берегу в сторону Джубги. По пути собирали обработанные морем деревянные ветки, корни. Мне попался корень, похожий на чёртика. С ним пошли дальше. Впереди перекрыла пляж скала, уходящая в море. Между скалой и основным массивом горы находилась узкая щель. Пройти через неё не решились, чтобы в ней не застрять. Чёртика я не выпускаю из рук. Понаблюдали за дном моря у основания скалы. При маленькой волне можно очень быстро проскочить опасное место.
Жора дождался самой маленькой волны и мгновенно проскочил. Я последовал за ним, но… Моя нога от сильного толчка поскользнулась, и через секунду мощная волна сбила меня с ног, потащила, как добычу, в море. Почувствовал, что, намокая, рюкзак всё сильнее прижимался к моему телу. А в нём одежда, одеяло, продукты. Попытался освободиться от него. Не получилось. Снова меня волна кинула на скалу. Уцепился руками за выступ в скале, сопротивляясь отходящейволне. Следующая волна меня с лёгкостью приподняла и снова унесла в море. Так я оказался во власти моря. Один за другим покидали меня босоножки, сопротивляться бесполезно. Я выставил вперёд руки, чтобы не удариться головой. Вдали на берегу вижу стоящих Жору и какого-то мужчину. Они смотрят на меня, но никаких даже попыток оказать помощь не предпринимают. Ведь у Жоры в рюкзаке были ласты. Но он, видимо, забыл о них. Из такого положения выбираться нужно самому. Сконцентрировался и при малой волне с силой оттолкнулся от дна моря, взлетев в сторону тихой воды.
Выбрался на берег. У меня ноги в синяках, дрожат. На пляже нашли банные тапочки, но в них в Краснодар не поедешь. Перелезли через гору искать босоножки. Море выкинуло только один босоножек. И дальше удивительно, но факт. Вышли на асфальтированную дорогу, несколько метров прошли и видим на дороге лежит связанная пара босоножек такого цвета, как у меня, только других. На опухшие ноги они не лезли. Их надел Жора, а мне дал свои. В них я добрался до Краснодара.
Учиться мне нравилось. Довольно серьёзным предметом была начертательная геометрия с теориями отражения и теней. По начертательной геометрии вступил в студенческое научное общество (СНО). Работал над темой, даже выступал с докладом, но серьёзного отношения к ней не получилось. Нужно было больше совершенствоваться в изобразительном искусстве. Начал посещать дополнительные занятия по рисунку, живописи. И этого было мало. Узнав, что в академии есть рисовальные классы, написал туда заявление. Когда я объяснил декану графического факультета Академии, что не могу предоставить справку с места работы, так как занимаюсь на худграфе.
Декан сказал, что он знаком с моими преподавателями и что большего здесь я ничего не узнаю. - Работай больше сам.
Сначала был расстроен. На стенах его кабинета висели рисунки гипсовых голов с иллюзорной проработкой до такой степени, что была изображена каждая царапина. После института я понял, что для искусства это совершенно не нужно. Действительно, при создании художественно-графического факультета были преподаватели, перешедшие с Академии художеств и Высшего художественно-промышленного училища им. В. Мухиной. Они же и занимались организацией факультета. Одним из них был профессор А. Павлов, принимавший меня на вступительных экзаменах. Увидев мой рисунок, сказал, что будет хорошая оценка и можно не приходить следующий раз для продолжения, а готовить другие предметы.
В 2022 году иду по длинному коридору Академии художеств на графический факультет посмотреть пленэрную выставку студенческих работ по Чечне. На стене висят портреты преподавателей. Было очень приятно увидеть знакомое лицо нашего профессора Павлова. Как-то старшекурснику я сказал, что его группе повезло. Ведёт группу профессор Павлов. Тот мне ответил: «Ты не смотри на звания, смотри на отношение преподавателя к студентам, на его умение учить». Действительно, я занимался почти у всех работающих тогда преподавателей и убедился в правоте слов студента. Тёплые слова могу сказать о преподавателе рисунка Сергеевой Людмиле Афанасьевне. Она как бы растворялась в нас. Учила нас не просто срисовывать с натуры, а видеть связь частей головы между собой, искать движение изображаемого. Чувствовалось, что она основывалась на достижениях художников Возрождения, особенно Рафаэля. Неравнодушна была к творчеству Сезана. С такой нежностью произносила: «Милый мой Сезан». А когда я показывал преподавателю Лаврентьеву свои эрмитажные копии, подошла к нам Людмила Афанасьевна, посмотрела на них и сказала: «Вот откуда берутся заумные художники».
Скульптуру у нас вёл скульптор Макушин. Вспоминается урок композиции, на котором преподаватель пластилином заделывал углубления в моей работе из трёх фигурной группы шахтёров. Из отдельно рядом сидящих шахтёров появлялась цельность, монолитность скульптуры. Этот урок я использую в живописи. Фигуры объединяю в тоне, цвете, ищу сочетание пятен и стремлюсь к удачному расположению их на холсте. Были и другие преподаватели. Один на мой вопрос ответил, что я много хочу, что сами преподаватели этого не знают. Заведующий кафедрой рисунка Канеев Михаил Александрович мне казался самым опытным художником на факультете. Я знаком был с некоторыми его картинами, рисунками, выполненными фломастером. У меня появилось желание показать ему свои эрмитажные копии в надежде, что он что-то добавит к моим знаниям.
Увидев мои копии, он посоветовал так работать, чтобы меня признали при жизни. - Больше пиши цветы. Особое внимание на моё изучение искусства оказал Лаврентьев Ярослав Яковлевич, работающий на вечернем отделении. А я посещал и вечернее отделение. Помню, как в пустой, проходной аудитории рисовал маску льва. Для передачи большего объёма маску делил на плоскости. Мимо проходил Лаврентьев, остановился возле меня, долго молчаливо смотрел на мой рисунок и предложил активней провести две линии на фоне маски, а на морде льва наклонную линию и спросил, что получилось. На рисунке фон ушёл вглубь, а морда льва вылезла вперёд. Я несколько дней сидел над рисунком и не мог этого добиться, а он тремя линиями передал объём. С тех пор давал мне задания тремя линиями передать основу картины. Можно изобразить наклон головы вправо или влево, но как показать наклон головы на нас. Для него было просто. На одном моём рисунке он провёл линию, и голова наклонилась на зрителя.
Посоветовал рисовать гипсы в отделе слепков Академии художеств. Мне дали разрешение, и под аккомпанемент надоедливо гудящих ламп дневного света я выбирал более понравившиеся скульптуры, рисовал и приносил на консультацию Лаврентьеву. По его предложению копировал в Эрмитаже эскизы Рубенса, картины Ван Дейка.
Копирование заключалось не в срисовывании, а в разборе произведения, в поисках ответов на вопросы «как?» и «почему?» Лаврентьев проводил вечерами наброски с обнажённой натуры. Постановки ставил в классических позах с выразительными движениями. Под его влиянием качественно менялись мои учебные работы у других преподавателей. В результате стал получать повышенную стипендию. Разбором произведений старых мастеров так увлёкся, что свои работы казались очень слабыми. Хотелось только копировать, а не развивать своё творчество. Тогда решил оставить копии и серьёзно заняться живописью. Пусть будут работы слабые, но мои, где есть беспредельные возможности в совершенствовании. До сих пор стремлюсь к дальнейшему своему развитию и чувствую себя на пути к этой цели.
Иногда всплывают в памяти слова Сальвадора Дали: «Художник, не бойся совершенства. Ты его никогда не достигнешь».
На первом курсе мы с Валентиной (будущей женой) ездили в Вологодскую область, город Кириллов и Ферапонтово. Внутри церкви Ферапонтова монастыря стояли леса. Реставрировались фрески. Мы лазили по ним и близко рассматривали фрески Дионисия. Он с сыновьями, возможно, также лазил, и по таким же лесам, расписывая стены храма. Возвращались из Ферапонтова в Кириллов пешком (двадцать километров). Дорогу недавно отсыпали, и на ней очень много было разноцветных камушков. Каждый цвет имел несколько оттенков. Цвета совпадали с цветами фресок. Дионисий такие камушки брал на берегу озера, перетирал их и делал фреску. Сохранилась ступка. По фактуре камешки были похожи на кирпич. Ими можно было рисовать. Мы насобирали этих камушков и при помощи их сделали на факультете отчёт о поездке.
На каникулах приезжал к маме, на Возы. Не забываются зимние поездки. Зима в Курской области совсем не такая, как в Ленинградской. Больше яркого солнца. Снег на морозе искрится и скрипит. Частные дома утопали в снегу. От них ровными столбами поднимался светлый дым. Люди тоже отличались одеждой, поведением. Вокруг было тихо и красиво. Из Курска к Возам с особым волнением добирался на пригородном поезде. Раньше его называли рабочим. Зная, что я приеду, но не зная, в какой день, мама ежедневно выходила на улицу, к калитке и наблюдала за вышедшими с поезда людьми.
Встретив, она мне говорила, что сейчас зарежет петушка и сварит супчик. Я просил из-за меня никого не надо резать. - Есть не буду. Она всё тихо сделает и подаёт мне горячий, душистый супчик. Он настолько завораживающее пах, что меня тянуло к нему. Я ел. С грустью вспоминаю предновогодний день. Решил принести ёлочную ветку, для запаха хвои в избе. Высокие старые ёлки росли в посадках вдоль железной дороги. От посадки начиналось поле и в дымке исчезало. Было очень пасмурно. Стоял маленький морозец. Свинцового цвета небо сливалось со снегом. От доносившегося со стороны поля тихого звука увидел одиноко, медленно движущуюся по дороге в поле метров триста от меня бортовую машину. Машина двигалась со стороны Понырей, приближаясь к моей станции. На ней стояли люди с открытыми головами. Словно удар ощутил в тот момент. Афганистан. Потом мимо нашего двора прошла местная администрация к дому погибшего. А когда я уезжал, на вокзале увидел его родителей. На круглом лице заплаканные глаза молодой мамы отпечатались в моей памяти надолго. Мне показалась, она чем-то похожей на «Кающуюся Магдалину» Тициана.
Моя мама однажды спросила своего отца: «Папо, чего Вы такой грустный?» (раньше в Украине называли своих родителей на Вы).
Дед ответил: «Чему радоваться? Вы молодые, у вас есть цель в жизни. А у нас с бабкой что? Было бы только здоровье».
В своё девяностолетие дед решил съездить к родственникам в Мелитополь. Я его сопровождал. Бабушка Клава предложила мне поехать на Азовское море в Кирилловку. Посадила в такси, и где-то через час с небольшим оказался на берегу моря. Плавал, прыгал на волнах, а на берегу, под привязанной к палочкам простынёй, делал наброски с отдыхающих. Первую ночь провёл в скирду, что был в двух километрах от пляжа. Остальные ночи спал прямо на берегу так, чтобы волной не смыло. Когда подошло время уезжать, оказалось, что на автобус надо брать билеты за неделю. Посоветовали пойти в аэропорт.
Из Кирилловки в Мелитополь летал самолёт. До вечера несколько человек ожидали самолёт, но он не прилетел. Причиной оказался День авиации. Что делать? Если я завтра не приеду, родственники будут переживать и думать, что что-то случилось. А тут уже солнце касается горизонта. Расстояние семьдесят километров. Воевавшие знакомые говорили, что во время войны в сутки они проходили такое расстояние. Ничего не оставалось, как использовать возможность проверить себя, пойти пешком. В полной темноте южной ночи отправился по единственной дороге. На пути встречались деревни. В одной люди шли в кино, в другой - возвращались из кино. Хотелось пить. Изредка доставал из рюкзака и откусывал большое яблоко и снова клал его в рюкзак. Оставил позади не один десяток километров, вдруг вижу у столба с фонарём бензовоз с открытым капотом.
Три человека возятся с двигателем. Подхожу, прошу пить. Воды у них не оказалось. В бензовозе они возили солярку, потом техническую воду. Один из них взял ведро и полез наверх проверить, может что-то осталось. Загремело об днище ведро, послышался плеск воды. В ведре воды было где-то примерно четвёртая его часть. Человек вначале отпил сам, чтобы я не боялся отравления. Эта вода для меня казалась лучшим напитком, какой я когда-либо пил. На их вопрос я ответил, что иду с моря. - Мы туда на машине не ездим. Далеко. Начинало светать. Впереди показалась автомобильная трасса Симферополь - Москва с быстро движущимися огоньками. Меня тянуло ко сну. Решил тут же на обочине прилечь. Стал снимать ботинки, не снимаются. В пути резиновая подошва стерлась, а железные гвозди впились в пятку. Рюкзак положил под голову и отключился. Не знаю, сколько бы спал, если бы не мотоцикл, с рёвом пронёсшийся мимо моего уха. Было уже светло. Попробовал надеть обувь. Нога опухла и не лезла в ботинок. Я связал шнурки и повесил ботинки на плечо сверху этюдника и босой отправился дальше. На перекрёстке находилась заправочная станция. В открытый кузов грузовой машины садились женщины с ближнего селения. Залез и я. Машина въехала в город и у бабушкиного дома высадила меня. Бабушка Клава накормила украинским вкусным борщом и уложила спать. А я ведь рассчитывал день плескаться в море, ночь идти в Мелитополь и следующий день погулять по городу. Дед торопился домой. С бабушкой он не разлучался никогда, а тут уехал на целую долгую неделю, повторяя: «Как там бабка будет одна?»
Снова институт. В программу входила летняя практика воспитателями в пионерских лагерях. В профсоюзе Краснодара нам предложили Анапу. Вдоль побережья Чёрного моря тянулся длинный Пионерский проспект, по обе стороны которого шли вереницы пионерских лагерей. Знакомство с работой в пионерском лагере началось в «Нефтянике», расположенном непосредственно рядом с пляжем. В моём отряде дети 13-14 лет. Жили в огромном шатре. Рядом пляж, море. День начинался с зарядки у моря под баян. Потом дети с визгом и брызгами бежали в море. Незабываемое чувство испытывали мы в тот момент. В тихий час некоторые ребята не хотели спать, в кровать под одеяло чтото подкладывали, чтобы казался лежащий человек, и убегали на пляж. «Ненадёжных» ребят я знал и всегда проверял. На месте нет. Иду на пляж. Увидев меня, заскакивали в раздевалку. Они, как страусы, головы спрятали, а ноги видны, да и много ног в одной раздевалке.
Вспоминается случай в столовой. Свой отряд привёл в столовую, сели за столики. За чем-то пошёл на кухню. Посмотрел вверх на чердак, там дымоход с большим отверстием, а в нём сплошное пламя. Мимо кухни идёт начальник лагеря. Ему спокойно говорю, точнее спрашиваю: «А что там, пламя?» и показываю.
«Пожар!!!» - во всю мочь закричал начальник. «Выводите детей!» Детей вывели, и мы с физруком погасили огонь. Физрук на чердак подавал вёдра с водой, а я лил её на огонь. Со своим отрядом выезжал на специально подготовленный полигон, для отработки действий детей по гражданской обороне. Были там и окопы, и взрывы, и носилки. Нам объяснили наши действия. Военная обстановка. Двое несут раненого на носилках. В стороне раздаётся взрыв. Ребята, несущие раненого, откидывают его в сторону, а сами прыгают в окоп. Был тревожный случай в походе. На самом же деле мой отряд вывезли на автобусе в горы. На поляне рядом с дорогой поставили палатки. Разделили пополам отряд. Половина пошла по склону горы, в кустах собирать для костра ветки, другая готовила ужин.
Одна девочка, собирая ветки, посмотрела вниз, на море, потеряла сознание и покатилась, ударилась об дерево. Ребята, которые были с ней, принесли её к палатке. Стал вопрос, что делать? Проходящих машин не было. А уже стемнело. Южная ночь очень тёмная. Выход был один: срочно искать машину, а тут даже огней нигде не видно. Тогда я вышел на дорогу и в полной темноте побежал в сторону Анапы. Дороги не видно. Впереди чёрная стена. На повороте, когда сбиваешься с дороги, ощущается обочина. Не помню, сколько я бежал. Из-за горы показалось селение с огнями. Подбегая, спросил у гуляющих по дороге людей, где можно взять машину. Указали на автобазу. Побежал на проходную автобазы. «Ничего не получится. Водители расслабились. Трезвого водителя не найти. Сегодня же суббота». Объяснил дежурному ещё раз. Стали звонить. Нашли водителя и автобус. В Анапе врачи определили у девочки сотрясение мозга.
Работа в лагере нам нравилась. В дальнейшем после окончания института мы с Валентиной устраивались воспитателями, я ещё плавруком, в детские лагеря. Работая в другом лагере, в станице Благовещенской, на море ездили на автобусе на расстояние километра. Не забыть те волнующие минуты, когда, сев в автобус, дети своими звонкими голосами с таким азартом пели песни, что казалось, сам автобус, подпрыгивая на неровной дороге, пританцовывал.
Впервые я услышал песни: «три белых коня…» и «с чарами не справиться, весь ты будешь мой…» Особое чувство испытываешь, когда едешь с поющими детьми. Их звонкие голоса звучали слаженно и во всю силу. Необъяснимое приподнятое ощущение испытывал каждый из нас. Мы как бы растворялись в этих песнях и из открытых окон улетали далеко. Однажды автобус застрял в песке. Близко на пляже никого не было. Все вылезли из автобуса и стали его толкать. Внезапно раздался громкий смех. Посмотрели по сторонам, никого. Только над нами пролетела чайка. Оказалось, что она над нами смеялась. Существует такая порода смеющихся чаек. Их я ещё слышал, когда писал пейзаж. Стоял на таких открытых заросших мелкими кустарниками буграх, где люди не ходят, да и в такую жару, что все предпочитают находиться под навесом. Слышу, смеются люди и так близко. Несколько раз поворачивался. Не верил. Вокруг летали одни чайки. На втором курсе института у нас была практика в Литве, называлась производственной. Знакомились с искусством, посещали учебные заведения, мастерскую архитекторов в Вильнюсе и Каунасе. На Троицу просыпались рано и шли в костёл посмотреть процедуру про- ведения католического праздника.
Просто бродили по городу, наблюдая за городским оформлением. Побывали в Тракайском замке, Пирчуписе, десятом форте, бывшем концлагере. Сейчас там музей. В Каунасе всех нас покорил музей витража, находившийся в православной церкви. В полумраке на просвет причудливо сверкали толстые цветные куски стекла. Мастера, делавшие такое чудо, рассказали, как от незначительной доли градуса зависел цветовой ряд. Зрители любуются в основном красотой стекла, а не композицией. И пожаловались нам, что «имя» ставят художников, сделавших только эскиз. Мастеров стекла никто не знает. Слышал, что теперь ставят два имени: художника и мастера. B Каунасе ещё одна достопримечательность - музей чертей. Стали искать. В том месте, куда нас послали, у города два уровня. Внизу у артиллерийского музея послали наверх по длинной лестнице. Сверху снова вниз, и так несколько раз. Ребята молодые. Сначала поднимались, опускались быстро. Затем, уставшие, скорость сбавили. Некоторые встречные жестами показывали, что русского языка не понимают. Чувствовалось отношение к носителям русского языка не очень.
Оказался музей вверху, в маленькой квартире. Я представлял его значительно больше и интересней. В Вильнюсе жили в общежитии Академии художеств. Как-то со своим преподавателем сидим на лавочке у общежития и в полголоса разговариваем. В несколько метров от нас в общежитие идут местные парни, видимо, студенты старших курсов. Услышав русскую речь, один подходит к нам, приставил палец к губам и говорит:
«Ша, это вам Прибалтика».
А архитекторы закончили нашу встречу словами, что культура идёт с Запада. Сначала она их пройдёт, только потом доберётся до России. Отношение к нам было разное. Стоим в длинной очереди у автомата с водой. Замыкаем очередь. Услышав нашу русскую речь, впереди стоящая молодая женщина подошла к нам и пригласила встать впереди неё. Столовая. Мы брали суп, котлеты, а местные просят цеппилины. Когда мы взяли их и попробовали, понравились. Дальше их брали всегда. Заказывая суп, нам давали ещё картошку. Оказывается, в Литве в суп не кидают картошку, а дают отдельно. После третьего курса предстояла пленэрная практика на Северной части Урала, в Нижнем Тагиле. На окраине города выделялась небольшая гора, у подножия её стоял мрачный, черный демидовский завод. но он ещё работал. С горы видна панорама города вместе с этим заводом. Мы писали, делали зарисовки. А в самом центре города находился огромный металлургический комбинат, по периметру обнесённый кирпичным забором. Сразу, как только пройдёшь проходную завода, тебя обдаёт жаром и шум такой силы, что бесполезно с кем-то говорить. Надо кричать в ухо. На фоне раскалённого металла двигались люди. Их мы рисовали, сделали несколько акварельных этюдов, а в обеденное время вместе с ними обедали в заводской столовой.
После пяти дней работы на заводе по узкоколейке и пешком добрались до большого демидовского посёлка Черноисточинск. Расположен он на берегу озера Белое. По приданию, там Демидов отмывал золото. Сохранились старые дома, своеобразные дворы, ворота. И всё украшено резьбой. Ряд домов от фундамента до крыши в резьбе, такие же и ворота. Трубы на крышах с замысловатыми металлическими завершениями.
2/2
Я представил человека, создающего такую красоту. Мой восторг вылился в дипломную работу, которую назвал «Портрет народного умельца». Понимая, что дипломник много знаний получает от раскрытия темы, решил связать портрет человека с пейзажем. Глубже можно познакомиться с живописью портрета и пейзажа. В Черноисточинске был какой-то завод, и жителей было достаточно для того, чтобы иметь свою футбольную команду и стадион с трибунами для болельщиков. Только с кем играть? К ним далеко добираться. Предложили нам составить компанию. Мы - люди далёкие от футбола. Мальчишками играли, но времени прошло много. Всё равно согласились. Неделю тренировались с преподавателем В.П. Василевичем и в назначенное время на двух моторных лодках поплыли к стадиону. На стадионе давно некошеная трава, на первом ряду в ожидании в белом халате сидит врач. Рядом сумка с крестом. Зрителей нет, как во время вируса. Только наши девчата. Команды построились. Местная команда в красивой красно-белой форме. Наша же команда выглядела смешно: тренировочные брюки, шорты, трусы. Обувь тоже случайная. Обменялись приветствиями и начали играть. Трудно сказать, как мы играли, но результат был 2:0. Помог избежать большего поражения преподаватель с Нижнего Тагила, который играл за нашу команду. Хочется рассказать ещё об одном случае. На расстоянии трёх километров от берега располагались острова. С берега они казались совсем рядом. Мы с Жорой Шершнёвым на берегу увидели лодку плоскодонку, и сразу обоим захотелось на ней поплавать. Тогда расстояние до островов мы не знали, решили сплавать к островам. Жора сел за вёсла, вперёд спиной, а я корректирую движение, каким веслом грести. Когда отплыли на значительное расстояние, сменить Жору не удаётся. Хоть волны небольшие, но лодка плоскодонка. Может перевернуться. Повернуть назад тоже не могли. Плыть можно только против волн и постоянно грести. Пришлось ему работать вёслами всё расстояние до самых островов. Обратно я сел за вёсла, и мы поплыли. Темнело.
Совсем стало темно. Потеряли ориентир. Стараюсь грести так, чтобы лодка пересекала волну. Не определить, сколько осталось плыть до берега. Вдруг смотрим: впереди появился свет от костра. «Это наверно нас ищут и разожгли костёр в качестве маяка», - подумали мы. Стало легче плыть. Видна цель. Наконец прибыли на берег. Вытащили из воды лодку и идём к палаткам. К нашему удивлению, никто нас не ищет, даже не обращают внимания. Оказалось, вместо костра горела палатка, послужившая нам маяком и благополучию нашего возвращения в лагерь. Действительно, «не было бы счастья, да несчастье помогло».
Тема диплома не давала покоя. Делались зарисовки как целиком домов с пристройками, так и отдельных фрагментов труб, окон, резьбы. Дополнительно всё фотографировалось. Мне хотелось у домов показать людей. За много лет люди в чём-то объединялись с обстановкой, вживались с домами, с резьбой и становились другими. Так, какая-нибудь бабушка, сделав домашние дела, выходила из дома, садилась у резных ворот начинала щелкать семечки. Это было так естественно и так связано со стариной, окружающей её, но, увидев нас, быстро собиралась и уходила снова в дом. К сожалению, такие красивые дома разрушались временем. Я не видел, чтобы их кто-то ремонтировал. Некоторые дома стояли перекошены, и в них никто не жил. Когда встал вопрос выбора темы, у меня она уже была готова с незначительным подготовительным материалом. Считаю, что мне повезло с руководителем. Дали того, кого я хотел, Л.Г. Кривицкого. На факультете для меня он был самым хорошим художником. Мы, студенты, знали его по выставкам. Как преподаватель, трудно было определить. Система на факультете была такая, что преподаватели в основном находились на кафедре. Изредка приходили в аудиторию, в общем, посмотрят на всех, скажут кому-нибудь замечания по работе и снова на кафедру. Совсем не так как в художественной школе, где всё занятие не отходишь от учеников. Ведь всегда есть, что сказать детям. Кривицкого знал ещё и потому, что вместе ходили «дружинниками» на Невском проспекте. Началась работа над дипломом.
Мои впечатления о Леониде Григорьевиче утверждались в лучшую сторону. Он в моём представлении становился более внимательным ко мне. Его подробные объяснения значительно расширяли мои знания в искусстве. И, несмотря на то, что по специальным предметам получал отличные оценки, в разговоре с ним чувствовал себя совершенно не знающим тонкости искусства. Тема диплома определилась. Над содержанием думали вместе. Л.Г. подсказал, что нужно изображать то, что для зрителя будет новое, непривычное. Обычно люди представляют народного умельца, резчика по дереву человеком пожилым, коренастым, с толстыми руками. Он посоветовал сделать всё наоборот и предложил написать автопортрет. В этнографическом музее я изучил предметы, которыми пользовались резчики, зарисовал их. Несколько раз съездил в Пушкин в Екатерининский дворец, где делал наброски с резчиков по дереву. Это были мастера высокого класса, выполняющие сложную резьбу под золочение. Мне нужно было найти характерные для резчиков позы. Я незаметно сел в сторонке, откуда было видно всех резчиков, и начал их рисовать. Вдруг один берёт коньки и говорит остальным, что пошёл на каток. Другой тоже что-то сказал и тоже ушёл. Третий подходит ко мне, незаметно сидящему, и говорит: «Не могу работать, когда кто-то на меня смотрит». Пришлось мне уйти. Этих резчиков потом я видел в документальном фильме.
Работа над дипломом продолжалась. Когда было решено, что резчик - это мой автопортрет, я ходил по территории института с этюдником, грунтованными картонками и зеркалом в поисках фона, соответствующего цвету старых брёвен. За первым корпусом института, там, где снимали фильм «Республика ШКИД», ещё с войны остались разрушенные дома, огороженные старым забором. На фоне этого забора писал себя. Мне не терпелось, хотел начать работу на большом холсте. Уже заказал за целых три рубля в Академии подрамник (выдали через окно), достал качественный холст. Сделано было много эскизов. Параллельно выполнялись натюрморты с отдельными предметами на фоне, который должен быть на картине. Отдельно писал киянку, рубанок. На новой доске вырезал часть орнамента и написал его. Свежевырезанный орнамент должен стоять на фоне картины. Дипломники других руководителей уже давно работали над самим дипломом. Были курьёзные случаи. В моей мастерской над серией акварельных пейзажей работал дипломник Сокальский Алексей. Несколько акварелей были уже готовы и для сравнения разложены на полу. Там были и эскизы для других пейзажей. Придя на следующий день, на полу ничего не было. Собранными их тоже нигде не нашли. Аккуратная уборщица собрала всё, что было на полу, и отнесла в мусорные баки. Сокальский с женой рылись в мусорных баках, даже ездили на мусорный полигон. Пришлось ему всё делать заново.
Наконец Леонид Григорьевич разрешил мне приступать к картине. Сначала был сделан картон в размер картины. Работа шла легко и быстро. Изредка проходила живописная кафедра. Проверяли, на каком этапе находится диплом. Каждый художник считал своим долгом что-то сказать, дать дипломнику необходимый совет. Ни одного совета не помню. Леонид Григорьевич отвёл меня в сторону от оживлённо выступающих художников и посоветовал их слушать, но делать по своему, только ничего не менять. Порой высказывания художников были противоречивы. Три раза приходил смотреть картину мой рецензент искусствовед Михаил Юрьевич Герман. Затем была защита диплома. Я сильно переживал, потому что первым защищался. На самом деле у меня была возможность до прихода членов экзаменационной комиссии посмотреть на выставленную картину и этюды с разных мест со стороны комиссии. Ярким было выступление М. Германа. Помню, что он связывал картину с импрессионистами. Говорил так, что я думал: о моей ли картине говорит. Защитился на отлично. На выпускном вечере преподаватели поздравляли и лестно отзывались о моей дипломной работе. Долго картина висела на факультете. Прежде всего, я благодарен Леониду Григорьевичу. Под его руководством мной проделан путь от задумки, эскизов до законченной картины.
С Сокальским мы приехали в мастерскую Кривицкого и пригласили его на вечер. С тех пор я часто встречался с Леонидом Григорьевичем. Когда он писал картину к 100-летнему юбилею В. Ленина «Председатель Совнаркома», меня попросил позировать для головы Ленина. Мне говорил: «Сделай Ленина». Я закладывал карандаш между пальцами, наклонял голову и в этой позе долго сидел. Сделано было два этюда. По приглашению Кривицкого пришёл посмотреть картину член правления Союза художников А.П. Левитин. Леонид Григорьевич представил меня: «Это мой дипломник».
- Можно при дипломнике сделать замечание?
- Да, можно.
Левитин ничего такого, что могло поставить в неловкое положение, не сказал. Картина выставлялась в Ленинграде и в Москве на Всесоюзной выставке. Она печаталась в журналах и книгах. За «Председателя Совнаркома» получил серебряную медаль и звание Заслуженного художника. Первое время после окончания института я привозил свои работы для консультации до того времени, когда почувствовал, что я перестаю сам мыслить. Передо мной начала возникать стенка, за которой я не знал, что делать. Я прекратил показывать, но посещать мастерскую Леонида Григорьевича продолжал. Он писал мои руки, держащие винтовку для портрета своего учителя, профессора Серебряного. На портрете изображён художник, пишущий лесгафтовцев, спортсменов лыжников в белых халатах. Между боями они отдыхают. Я надевал белый халат, брал в руки винтовку, принимал соответствующую позу бойца. А Леонид Григорьевич уточнял положение моих рук соответственно как на картине. Тут же вспоминается его работа над портретом искусствоведа Марка Григорьевича Эткинда. По просьбе Кривицкого время от времени Эдкинд делал движение рукой и говорил: «А эта девка!» Писался портрет в полумраке. Сам Эдкинд был еле различим, а на картине цвета такие яркие что у меня вырвались слова: «А здесь лучше, чем на самом деле». На мои слова не обратили внимания, а мне было очень неловко, даже стыдно. Я приезжал в Купчино, где Леонид Григорьевич раньше жил со своей старенькой мамой. Видел её. Будучи в гостях в Мелитополе, послал ему посылку с абрикосами. (В магазинах Ленинграда их не было.) Он благодарил меня и сказал, что получил посылку после того, как не стало мамы, настроение было подавленное, и вдруг приходят абрикосы. В дальнейшем он изображал маму во многих своих картинах.
Трагическая судьба родственников не покидала его всю жизнь, отражаясь в новых произведениях. На обсуждение выставки местных художников по моей просьбе в Кингисепп приезжали на своей недавно купленной машине М. Эдкинд с Л. Кривицким. Были у меня дома. Там же была маленькая комнатка, служившая мне мастерской. Я показал свои работы и получил полезные советы. Леонид Григорьевич предложил мне приезжать к нему на пленэр. В сквере у воронихинской решётки, где студентом я по утрам подметал дорожки, он проводил занятия, медленно прохаживаясь между студентами. Я выбрал место и начал писать. Через некоторое время он приглашает к себе. Повернувшись, увидел его в двадцати метрах от меня.
- Посмотри отсюда на свой пейзаж. Ты цвет видишь?
- Нет. Вижу чёрные пятна.
- Надо такой брать цвет, чтобы он отсюда был виден.
Попробовал взять цвет звонче и удивился. Пейзаж заметно стал преображаться. Он получился намного ярче. Считаю этот совет первостепенной важности. Его необходимо давать с первого дня изучения живописи. Этим советом можно объяснить и живопись Кривицкого. Даже чёрные пятна в его картинах сделаны прозрачными, хотя смотрятся чёрными. И каждый раз при посещении мастерской Леонида Григорьевича, он делился своими «секретами». Как при помощи бумажной воронки и гипса он делал объёмную живопись, как использовал покрашенную мешковину или вывернутые пустые тюбики из-под красок в своих работах. После того, как он принёс на выставком картину «Во глубине Сибирских руд», сделанную с использованием пустых вывернутых тюбиков, и её у него не взяли, он перестал участвовать в выставках. Мне казалось, что его забыли. Как-то я спросил профессора академии художеств о картинах Кривицкого и удивился его незнанию живописца. А на посмертной персональной выставке в Михайловском замке Русского музея представитель этого музея заявил, что они открыли такого большого художника.
Эксперименты Леонида Григорьевича сопровождали его всю жизнь, и что бы он ни делал, получалось на самом высоком уровне. Вспоминается, как я на «Академичке» показывал свои пейзажи народному художнику Ю.П. Кугачу. Хорошего художника он сравнил с музыкантом:
«Хороший музыкант просто будет стучать по клавишам, а у него будет звучать всё равно приятная для слуха музыка». Эти слова вспоминаю, когда вижу произведения Кривицкого. Его совет «Сначала надо увидеть, а потом писать, чтобы было естественно и правдиво», я использую при создании новых произведений.
Для своих композиций он находил выразительные пятна в фотографиях, даже в камнях. Я обратил внимание на цвет его пейзажа. Леонид Григорьевич протягивает мне маленький камушек и говорит, что цвет пейзажа взял с этого камушка. Соотношение цветов было близкое, только камушек был тусклее.
В 2005 году в качестве подарка мне Леонид Григорьевич предложил написать с меня портрет. Я принёс ему холст, краски. Он спросил, в какой гамме писать. Я ответил, что лучше в тёплой. Писал долго. В тот период я был на курсах и жил в мастерской художника А.Д. Кетова. Одновременно писал портрет Александра Дмитриевича со своей невесткой. Этот двойной портрет был на одной из выставок в Союзе художников. Кривицкий на выставке его видел, одобрил и сделал замечание, что в портрете краплак вылез, отчего появилась лишняя краснота. Сам он краплак не использовал. Из красных цветов брал только кадмий красный светлый. Леонид Григорьевич с уважением относился ко мне. Когда он произносил: «Это мой дипломник», в интонации чувствовалось удовольствие, даже гордость. С гордостью рассказывал о своих дипломниках, работающих в разных странах. Он знал их дальнейшую судьбу. «Среди всех только один был неудачный», - признался Леонид Григорьевич.
ЧАСТЬ 5
В конце моего обучения в институте меня с деканом пригласил к себе ректор Бабарыкин. Когда мы зашли в его кабинет, ректор вышел из-за своего стола, посадил нас на кушетку, сел рядом и рассказал о городе Кингисеппе, о котором до этого времени я не знал. Город строится, строятся школы, и что нам с Валентиной работы будет достаточно. Он предложил мне поехать в Кингисепп, посмотреть. Если мне понравится, тогда нам дают направление на работу, а нет - будут искать другое место. Я съездил. От автовокзала до реки Луга дошёл, дальше решил не идти. То, что я увидел, мне понравилось. Я сравнивал с городом Кириши, который тоже предлагали. В Кингисеппе река извилистая, рядом парк с водоёмом, один берег низкий другой высокий. Тут же стоит наполовину разрушенная церковь, старые постройки и новые девятиэтажки. В разных местах возвышались строительные краны.
Мы с Валентиной дали согласие на Кингисепп. В городском отделе народного образования меня направили в среднюю общеобразовательную школу №1, Валентину - №3. При встрече зав. гороно E. Мосина попросила взять ещё школу. Потом ещё одну и вечернюю. И так я стал вести в четырёх школах одновременно черчение, производственное черчение в старших классах и рисование. Нагрузка была сорок четыре часа в неделю, вместо восемнадцати. В каждом классе было по сорок два ученика. Вышеперечисленными предметами были охвачены все учащиеся четырёх школ. Художественная жизнь города в основном сводилась к оформительским работам: оформление города к праздникам, написание многочисленных лозунгов, плакатов и т.д. В Доме культуры работала изостудия для детей. Руководитель Эдуард Иванов. После окончания московского заочного полиграфического института, он уехал в Великий Новгород, а студию передал мне и сообщил, что в городе будет художественная школа. Будучи на пленэре в Новгороде встречался с ним, был у него дома. Познакомился с его новыми работами. На первом этаже в вестибюле Дома культуры находилась художественно-оформительская мастерская с бочками красок, щитами, бумагами, красным материалом для лозунгов. Руководитель Гена Кулагин, человек спокойный, добрый, внимательный. У него была лодка. Мы на ней плавали вверх по Луге за деревню Клённо. До глубокой осени собирали там грибы. А ещё у него были водные лыжи.
Втроём поплыли в Порхово и на повороте реки, в самом широком месте, решили покататься на водных лыжах. До этого я никогда на них не становился. Прежде чем встать на воду и поплыть, я сделал много попыток. То сильно наклонюсь вперёд, и голова идёт в воду. Гена даёт команду: назад сильней наклониться. У меня ноги вперёд, а голова снова в воде. И, наконец, получилось. Мы проплыли мимо Серёжино, развернулись, проплыли назад. Хотели ещё круг, но фал ослаб, и я погрузился в воду. На воде испытал особое чувство. Иногда в мастерскую приходил старенький художник, ученик самого И. Репина, Владимир Каминский. Гена с удовольствием давал небольшие куски грунтованного двп для этюдов. Тот писал на них этюды и снова обращался в мастерскую.
Впервые увидел Каминского в библиотеке в Доме культуры. В разделе «Искусство» листает книгу человек высокого роста, лет за семьдесят. Меня заинтересовал. Какое отношение имеет он к искусству? Отвлекать не стал. Познакомился с ним в оформительской мастерской. Он приходил ко мне, знакомился с моими работами. Я показывал ему книги по искусству. Некоторые художники признают направление, в котором сами работают, и ругают художников другого направления. Он же тактично отозвался об одной репродукции зарубежного художника: «Вот это я не понимаю». Жил он у дочери в очень маленькой комнате, где помещалась кровать, тумбочка и стул. У стены стоял сложенный этюдник. Я акварелью написал его портрет. На каждой встрече со мной он делился своим прошлым. Родители его ещё юношей отвезли учиться рисовать во Францию.
Французский художник посмотрел его работы и сказал, что в России очень хорошая школа, чтобы возвращался к себе, окончил учебное заведение и после приехал дальше учиться. По возвращении поступает в Академию художеств в Петербург.
Попадает к Репину. Вступает в общество Куинджи. Рассказывал о Ф. Шаляпине, об известных художниках. Первая мировая война. На фотографии он в звании полковника сидит на коне перед бесконечным строем солдат. Во время сражения на его ногу попадает вещество кожно-нарывного действия - иприт. Это место на ноге не зарастало, и приходилось всю долгую жизнь носить с собой тампон и прикладывать его к ноге. Заканчивает учёбу, и его направляют «пенсионером» в Италию. По пути знакомится с искусством Германии, Франции и рядом других стран. В Италии изучает искусство разных эпох, делает копии. В России происходит революция. Он вынужден возвращаться домой, заполнил контейнер копиями, этюдами, искусствоведческими материалами и послал в Россию. Сам приехал. Долго ждал. Наконец пришёл контейнер. Солдаты его открыли и начали, всё ломая, что-то искать. Ведь контейнер пришёл из-за границы. Значит должно что-то быть антисоветское. Пришлось от разбитого содержимого отказаться. Потом он продолжил службу в армии с меньшим званием. Работал завучем в художественном техникуме г. Самары. В Средней Азии реставрировал мечети. И везде писал этюды.
Оформительская мастерская в городе была популярна, выполняла заказы организаций, но в основном была «рупором» горкома партии. Приходилось видеть, как инструктор отдела пропаганды кричал на оформителей. Такая у него была «форма работы». Да и не только у него. Опытным оформителем был Гена Андреев. Он брался за любую оформительскую работу и выполнял её в срок. В мастерской также работал учитель рисования школы №4, по образованию литератор, Кислов Николай Фёдорович. Он занимался живописью. Писал натюрморты, пейзажи. Человек он был предельно вежливый, спокойный. Мне было интересно, как такой человек может работать в школе. Как-то спросил его ученика, как они ведут себя на его уроках. Тот сказал, что они сидят на уроках тихо. Сначала очень громко кричали, но Николай Фёдорович на детский шум не реагировал. Им надоело без толку кричать, успокоились и теперь сидят тихо. Заказы с фигурами людей с большим размахом выполнял руководитель студии Э. Иванов. Так для кожевенного завода было им во всю стену сделано панно из кожи с женскими фигурами.
В 1970 году в городе был организован художественный Совет. Работал, как раньше говорили, на общественных началах, то есть бесплатно. Раз в неделю проходило заседание Совета. На утверждение своих эскизов приезжали художники со всего района. Меня назначили председателем художественного Совета. Среди членов были: представитель горкома партии, художник прикладник и руководитель оформительской мастерской. На каждом еженедельном заседании вёлся протокол, и председатель ставил свою подпись при принятии эскиза или по нему выполненной работе. Оплачивалась выполненная работа оформителя только при наличии подписи председателя. Появление Совета значительно повысило ответственность оформителя и уровень выполненных работ. Работая в школах «на износ», понимал, что научить такую массу детей за час в неделю невозможно. Отношение к ученикам было одинаковое. Прежде всего необходимо уложиться в программу. А у ребят разное домашнее воспитание, разное психическое состояние. Кто-то хотел учиться, были и такие, что просились у завуча отчислить их из школы. Я учил ребят и учился у них. Помню, шёл по классу и показывал в их альбомах, как за несколько секунд делается линейный набросок с фигуры человека. Показал половине класса.
Смотрю, остальные сидят и ничего не делают. Ждут, пока я подойду и им нарисую. По ходу обучения менялась тактика. За год до открытия в городе художественной школы пришёл к заведующему отделом культуры Иванову А.И. и предложил свою помощь в организации школы.
- Нам не столько художник, как педагог нужен.
- А я и художник, и педагог.
Тогда составь, сколько помещений нужно и какое в них оборудование. У меня никакого представления о детской художественной школе не было.
Валентина до института училась в Краснодарской ДХШ. В области была только в Выборге и в Эстонии в Кохтла-Ярве. Они уже год работали. Съездил. Познакомился с работой, но не много узнал. Документов не было. Вместо программ схемы. Посетил в Ленинграде городскую ДХШ, чаще называли Антоновской школой. Директор Антонов дал ряд советов. Выпускники этой школы поступали в Академию художеств. Примером может быть Л.Г. Кривицкий. Так понемногу мы с Валентиной собирали материал для будущей ДХШ. К весне составлен перечень необходимых классов с оборудованием и с чертежом представлен заведующему отделом культуры. С сентября школа должна работать. Наметили в мае через вступительные экзамены принять две группы по пятнадцать человек. После объявления в газете заявлений было много. Стал вопрос, где сдавать экзамены. Иванов договорился с директором ПТУ (у манежа). Дети рисовали в альбомах. Приняли тридцать человек. Соловьёва Л.И. - третий секретарь горкома, Иванов А.И. заведующий отделом культуры, и я ходили по городу, искали помещение. В закрытые помещения заглядывали в окна.
Остановились на трёхкомнатной квартире в доме, примыкающему к веренице магазинов, закрывающих солнце. Квартира нежилая, с узкими проходными комнатами совсем не соответствовала нашему проекту. Согласились. Только временно. Чтобы увеличить полезную площадь поснимали внутренние двери, покрасили стены. В Доме культуры из студии взяли десять мольбертов, больница дала несколько металлических стульев. Но ни мольбертов, ни стульев не хватало. С первого сентября ребята приходили заниматься, и я извинялся перед ними и просил прийти через два дня. Ученики приходили, и всё повторялось несколько раз. Дней через десять привезли мольберты и начались занятия.
В школе были сплошные неудобства: окна высоко, от чего дневного света не хватало. По одной лампочке на класс было мало. Приходилось ходить по организациям и просить старые, им не нужные светильники дневного света. Зам. директора «Фосфорита» по строительству, родитель двух наших учениц, выделил нам десять новых светильников дневного света. Но основным неудобством была теснота. К ученику не подойти. Приходилось просить ученика выйти из-за мольберта, посмотреть и дать ему совет. Несмотря на трудности, ребятам учиться нравилось. Одна из проблем нашей областной художественной школы заключалась в том, что дети не имели возможности часто посещать художественные музеи, выставки профессиональных художников. А если и случалось побывать на выставке, то дети терялись перед картиной. Как смотреть? Как оценить достоинства картины? Какими средствами художник достиг результата? Как понять мысли автора? В чём заключаются особенности живописи? Эти и другие задачи решали на занятиях. В дальнейшем при наличии в школе творческих мастерских преподавателей ученики непосредственно имели возможность знакомиться с процессом создания профессионального произведения искусства.
Преподаватели школы принимали участие в профессиональных выставках на всех уровнях, начиная с местных городских и районных, областных и заканчивая всесоюзными и международными выставками. Преподаватели неоднократно становились лауреатами международных конкурсов экслибриса. Один преподаватель стал лауреатом всероссийского конкурса «Салют Победы». Двое преподавателей были приняты в Союз художников СССР. Это говорит об уровне художественных произведений, которые дети могли видеть в стенах школы, учиться на них. Индивидуальное восприятие каждого ученика «живого» произведения искусства оставляет в памяти разные особенности картины: одному нравится конкретный цвет, другой обратил внимание на красивое сочетание пятен, третьему запомнилась общая цветовая гамма произведения, а четвёртый спокойно прошёл мимо всего. Возможно, картина не тронула сознание этого ученика не потому, что она плохо написана или не интересно её содержание. Причина непонимания картины заключается в неподготовленности ученика видеть, воспринимать её замысел, композицию и цветовую гамму.
«Вчера (25 января) я побывал на выставке картин Яроша В.И. Да давно я не видел такого. Картины были наполнены таким разнообразием цветов. Особенно меня поразили картины с изображением деревни. Я действительно очень горд, что меня учит семья Ярошей. Это всё равно, что учиться у Левитана или Брюллова. Пусть я не стану живописцем, портретистом или ещё кем-нибудь, но я буду благодарен им, что они меня научили чувствовать и понимать природу. И это гигантская удача, что я учусь у этих гениальных людей. Я действительно хочу уметь понимать, чувствовать природу, знать её законы цвета, теней, тонов. Когда я смотрел на его картины мне казалось, что я входил в мир красок, тонов, теней».
С первых занятий мы учили детей смотреть на предмет через его окружение или другой предмет для более точного определения цвета. Рассматривая альбом с автопортретами немецких художников, я обратил внимание на одного художника, держащего в руке окрашенную чистой зелёной краской дощечку с небольшим круглым отверстием. Дощечка меня заинтересовала. Художник смотрит на пейзаж через дырочку, сравнивая его с цветом чистой краски на дощечке. Тогда в дырочке художник видит совсем не зелёный цвет, как нам обычно кажется, а сочетание многочисленных оттенков.
Мы продолжали знакомиться с работой Ленинградских школ. В области стали появляться художественные школы и областное Управление культуры совместно с городским Управлением, за каждой областной школой закрепили шефов из городских ДХШ. Над нашей школой шефствовала ДХШ №6. Я приезжал к шефам за советом, рассказывал что у нас есть, что делаем, задавал им вопросы, а мне в ответ: «Это нам нужно к вам ехать учиться. У нас того нет, что есть у вас».
Мне говорили, что выделенное нам помещение будет временным. Бесполезным было посещение секретарей горкома. Одни обещания. Подключили родителей. На собрании избрали родительский комитет. Достучались. Нам дали ещё соседнюю однокомнатную квартиру. Контингент расширялся. Увеличивалась педагогическая нагрузка. Работать в двух школах было сложно, да и должность директора требовала постоянной работы. Отработав четыре года в общеобразовательной школе, я подал заявление об увольнении. Директор общеобразовательной первой школы Кузьмин просил остаться, предлагал улучшить условия работы и, когда я не согласился, он сказал: «Тогда нарисуй два портрета (Брежнева и Ленина) для улицы и напиши два лозунга, и тебя отпущу».
Большие портреты выполнил сам. Они висели на улице над входами в школу. Многометровые лозунги на красной ткани написали друзья из Ленгражданпроекта. Кроме занятий в ДХШ велась большая внеклассная работа. Выход на этюды в зимнее время или выезд в Ленинград, Таллин было постоянно. На вопрос: «Завтра едем?». Дружно отвечали: «Едем». Никто не спрашивал, куда и зачем. Было традицией в каждый выезд посетить музей и художественное учебное заведение. Особенно активным был первый выпуск. По воскресеньям с утра два часа рисовали портрет.
Позировали по очереди сами ребята или приглашали кого-то из знакомых или родителей. Я тоже рисовал. В результате накопился большой архив моих рисунков, периодически выставлявшихся в витринах магазина, в музее и в школе. После воскресного рисунка шли на лыжах кататься в окрестностях Кингисеппа. Удачно съезжали со всех крутых горок вдоль реки Луги. Неслучайно большинство наших первых выпускников, да и в последующих выпусках, оканчивали художественные учебные заведения и становились художниками. Один из лучших учеников нашей школы, Витя Банников, после художественно-графического факультета и курсов в монастыре стал иконописцем. Его иконы находятся в различных церквях Петербурга.
Своё мастерство передаёт своим ученикам в студии иконописи. Саша Ступак так-же окончил педагогический институт. Оба учились у моего преподавателя Л. Кривицкого. Саша пошёл другим путём. Он дослужился до полковника полиции, но активно продолжает рисовать и выставляться на выставках. Люда Мурашова очаровывает своими куклами зрителей на выставках. Наташа Павлова после Высшего художественно-промышленного училища стала ювелиром. Немного позже её сестра Таня после окончания этого учебного заведения работала модельером. Наши выпускники поступали во все учебные художественные заведения Петербурга. Только на художественный факультет педагогического института поступили и окончили его около тридцати человек. Одним из них стал Владимир Ухин. После университета Вова вернулся в родной Кингисепп преподавателем изобразительного искусства. Активно участвует в художественной жизни города. Рядом с моей мастерской в Петербурге в архитектурной мастерской работает архитектором Андрей Кусов.
Контингент школы увеличивался. Нужен ещё преподаватель. На художественно-графическом факультете мне рекомендовали Воронина А.П., как лучшего студента. Интересной для учеников была выездная летняя учебная практика. Выезжали в деревню Краколье. Жили в интернате общеобразовательной школы. Писали этюды на территории судоверфи. Непривычно было видеть корабли на суше, среди ромашек и других красивых цветов. Директор судоверфи увидел на моём пейзаже ромашки возле кораблей, вызвал главного инженера, обругал его и велел «эту траву» с территории немедленно убрать.
Более интересней была практика в Усть-Луге. Жили в маленьком деревянном домике возле Финского залива за рыбным заводом. Иногда чувствовали неприятный запах со стороны завода. Ребята сочинили слова к песне на известную мелодию. «Дурманом рыбьим веяло на берегу реки…». Администрация завода организовала нам экскурсию. Сохранилась фотография, на которой мы в белых халатах на фоне заводских строений. А ещё встреча была с пограничниками. Монотонное, непонятное что-то говорил сержант. Запомнился один вопрос, заданный учеником:
«Скажите, сколько вы поймали шпионов?»
Много раз выезжали на «Фосфорит» изображать индустриальный пейзаж. С нами проводили экскурсии. Так на обогатительной фабрике папа нашей ученицы показал цепочку операций по получению фосфорной муки, начиная от руды, привозимой с карьеров громадными машинами «Белазами». Был период, когда наша ДХШ ежегодно посещала Ивангородскую и Нарвскую крепости. Рисунки, сделанные с натуры, использовались при выполнении композиций и показывались на выставках. В городе активно работало общество «Знание». Я был членом этого общества. Читал лекции по изобразительному искусству в районе перед киносеансами.
Помню, как в деревне Захонье, пока искал в темноте клуб, начался фильм. Показ фильма остановили, после моего выступления продолжили. Часто организации просили лекцию «Ленин в изобразительном искусстве». Некоторые художники посвящали своё творчество изображению вождя. В одном рабочем коллективе показывал прижизненные рисунки, репродукции с картин.
После лекции ко мне подошёл средних лет человек и спросил: «Я хорошо помню эту картину до войны. Только на ней был изображён Сталин. Почему сейчас Ленин?» Я не смог ответить. Проконсультировался в Русском музее. Оказалось действительно, чтобы не уничтожать картину, художникам предлагалось переписывать вождей.
Оцифровка журнала "Невский Альманах" раздел "Историческая память" 53 страница "Освоение мечты" https://www.nev-almanah.spb.ru/2004/6_2022/magazine/#page/54
теги:
Валерий ярош биография
официальная биография валерия яроша
валерий иванович ярош
член союза художников
великий мастер живописи
творческий путь валерия яроша
художник валерий ярош