Сегодня, 17 августа, исполняется 90 лет со дня рождения Олега Павловича Табакова. В этот день Музей МХАТ в Доме-музее К.С. Станиславского открывает выставку «Олег Табаков: “Моё дело – играть!”», рассказывающую о самой главной, актёрской, ипостаси худрука МХТ имени А.П. Чехова.
На выставке можно увидеть не только сценические костюмы Олега Табакова, фотографии из спектаклей, награды, архивные документы (например, расписание жизни на неделю, состоящее из множества мероприятий и встреч), но и его личные вещи. Часть из них была предоставлена для экспозиции артистом МХТ Кириллом Трубецким. На протяжении почти восемнадцати лет Кирилл был помощником Табакова, постепенно став для него совершенно незаменимым человеком. В день рождения Олега Павловича Музей МХАТ решил поговорить с Кириллом Трубецким – о помощи и служении, памяти и любви.
— Кирилл, а как так вышло, что вы стали личным помощником Табакова?
— Это произошло постепенно. Я ведь очень любил Художественный театр и мечтал здесь работать. После школы поступал в театральный, но меня не взяли, и я устроился во МХАТ помощником администратора. Потом попал в репертуарную часть, где мне нравилось гораздо больше, потому что это было ближе к артистам, к творчеству. Время от времени я ходил в приёмную худрука пить чай с Ольгой Семёновной Хенкиной, которая только начала тогда работать в театре в качестве помощника Табакова, и мы с ней трепались об искусстве.
Вы увидите на выставке расписание Олега Павловича, это же было что-то невероятное по количеству дел, встреч, вопросов, которые он решал ежедневно! Если у него выдавался свободный вечер, то он обязательно шёл в театр. Говорит, что смотреть надо всё, это развивает вкус. Ольга Семеновна обычно его сопровождала. И вот однажды Табаков вместе с Хенкиной поехали в Театр Вахтангова, и Ольга Семёновна попросила меня посидеть вместо неё в приёмной, потому что в это время должен был прийти режиссёр Владимир Петров. И вообще нужно было принимать звонки.
Так я заменил её раз, другой, третий. Олег Павлович ко мне в этот период никак не обращался. Разговоры он вёл только с Хенкиной, а я как бы и присутствовал в приёмной, но при этом меня для него будто и не существовало.
Потом наступило лето, Олег Павлович улетел преподавать в Америку, что он делал каждый год. И тут Ольга Семёновна перед уходом в отпуск попросила меня никуда не уезжать, а остаться дежурить в приёмной.
— И вы остались?
— А куда я мог тогда поехать, в 19 лет? Денег у меня не было, да и, честно говоря, мне настолько нравилось находиться в театре, что я даже обрадовался. Олег Павлович очень любил читать прессу, и я каждый день оправлял ему в Америку через DHL свежие газеты. Перед самым открытием нового сезона, у Ольги Семёновны умерла мама, и мне сказали, чтобы я выполнял её обязанности по-прежнему, что все мне станут помогать. Хенкина пришла через неделю, в тёмных очках, и когда раздался телефонный звонок, она сняла трубку и вдруг заплакала. Плачет и передаёт мне трубку, чтобы я продолжил разговор. Я в то время был уже немножко в теме, стал разбираться в расписании Олега Павловича. Потом Ольга Семёновна слегла с воспалением лёгких, в общем, так сложилось, что ещё два месяца я сидел в приёмной вместо неё.
Всё пало на мои плечи, в том числе и церемония вручения памятных знаков «чайка», которая каждый год проходит в МХТ в день рождения театра. Тогда лауреатам, кроме самого значка, давали ещё и папку, и вот я всё продумал: как сложить эти папки, чтобы Олег Павлович не запутался, когда будет их вручать, выстроил целую систему. Мне кажется, я за тот день как-то сразу повзрослел.
Всё это время я каждый день ходил на работу к 10 утра, а ещё ведь участвовал в спектаклях – я тогда уже выходил в «Ундине».
— Но после спектакля ваш рабочий день наконец заканчивался?
— Как правило, нет, потому что Олег Павлович любил подняться к себе в кабинет, начинал делать какие-то звонки. Причём часто он вообще не обращал внимания на то, сколько сейчас времени. Мог около полуночи попросить соединить его с министром культуры. Или звонил главбуху, а у неё было двое маленьких детей, она уже спала. Часто мы с ним выходили из театра ночью, и тогда он меня подвозил домой на своей машине, потому что жили мы по соседству.
— У вас бывали такие моменты, когда казалось, что всё рушится и вы не справляетесь? Или с ним было довольно комфортно?
— Нет, мне было очень комфортно. Вообще я в жизни могу быть и хамским, и свойским, но я всегда держу дистанцию. Никогда не лезу не в своё дело, не задаю бесцеремонных вопросов. Когда чётко ощущаешь границу, всё становится просто. Самое главное – я Олега Павловича не боялся. В этом не было никакого амикошонства, просто я считаю, что кого-либо бояться глупо, нужно уважать. Я Олега Павловича очень уважал и любил.
Хорошо запомнил фразу кого-то из коллег, когда требовалось ввести нового исполнителя в «Амадея» на роль повара. Это было, наверное, в 2002 году. «Надо ввести Трубецкого, потому что он единственный, кто Олега Павловича не боится!» А студенты, молодые актёры действительно терялись, если нужно было выходить с ним в одном спектакле.
— В книге «Время Табакова» вы рассказываете чудесную историю о том, как однажды во время спектакля «Амадей» вы поняли, что Табаков хочет пить и вынесли ему стакан воды, несмотря на то, что сюжет никак этого не предусматривал.
— Да, мне говорили: не надо! Ведь сейчас идет сцена у императора, а ты повар в доме Сальери, это же нелогично. Я ответил: да какая разница! Вышел и абсолютно спокойно подал ему стакан воды. Олег Павлович сказал: «Спасибо, милый!» Зрители решили, что так и надо. Он ведь любую ситуацию на сцене мог гениально обыграть.
Вообще самое главное для меня всегда было ему помочь, а не оказаться рядом с великим, не примазаться к чему-то. И с какого-то момента он уже не мог без меня обходиться.
— В чём заключалась ваша работа?
— Я выполнял функции его секретаря. Составлял расписание, сопровождал на гастролях. Выходил встречать его к машине. В последние годы жизни Олега Павловича в мои обязанности входило его кормить, потому что только я знал, какое у него меню, что он будет, а что не будет, что ему можно, а что нельзя. Чаще всего ведь Марина (Зудина – прим.) не могла проконтролировать это в театре, к тому же у неё было двое детей, маленькая Маша и подросток Павел, которыми она очень много занималась.
Поэтому когда мне говорят, что помощником Табакова была Ольга Семёновна Хенкина, я отвечаю: просто у неё так должность называлась – помощник. Она была его стратегом и тактиком, его правой рукой, они вместе решали творческие, финансовые задачи, на ней были все встречи. А помощником его был я. В слово «помощник» я вкладываю конкретное действие – помощь, заботу. Подай, принеси, накорми. Дай лекарства по списку, ничего не забудь. Проследи, чтобы между приёмом лекарства и завтраком прошло полчаса. Это всё было на мне. И честно говоря, я чувствовал себя абсолютно счастливым. Это не являлось для меня работой, потому что, повторюсь, я очень его любил.
— Как эти повседневные обязанности сочетались с тем, что вы ещё и играли спектакли?
— Не всегда сочетались. Например, однажды должен был идти спектакль «Свидетель обвинения», а параллельно начинались гастроли в Петербурге с «Юбилеем ювелира». И я попросил Павла Ващилина, чтобы он вышел в «Свидетеле обвинения» вместо меня. Я не мог оставить Олега Павловича. Это было просто исключено. В «Драконе», его последнем спектакле, где Олег Павлович играл Бургомистра, а я Кота, я возил его в кресле по сцене.
Ночами я выключал звук телефона, оставлял сигнал только на его номере. Чтобы, если он позвонит, я услышал. Вдруг ему станет плохо или что-то понадобится?
— Можно ли сказать, что он вам открылся с какой-то другой стороны?
— Конечно. Наверное, в нём всегда было какое-то детство, мы видели его открытым, весёлым, а в последние годы он стал более ребячливым. И я стал видеть в нём ребёнка. Иногда ему вдруг чего-то неожиданно хотелось, и я мог в выходной метнуться за его любимыми роллами или за мороженым в «Академию». Тогда ведь ещё не существовало служб доставки.
Раньше он был очень общительным человеком, а когда заболел, я стал замечать, что чужие люди его раздражают. Как-то мы были на гастролях, Олег Павлович отыграл «Юбилей ювелира», а проход в театр вёл через ресторан. Он говорит: может, посидим? Я отвечаю: давайте, конечно. Мы садимся за столик, он говорит: ну давай, за Марину, за Машку, за Пашку. Он всегда о них помнил, всегда о них думал. С Мариной во время гастролей разговаривал по телефону по несколько раз на дню. И вот он мне что-то говорит, я слушаю, киваю, воспринимаю это как радость, как честь, но в разговор на равных с ним, конечно же, не вступаю. Мне ясно, что ему ведь сейчас и посидеть больше не с кем, кроме как со мной.
В какой-то момент эта постоянная забота о нём переросла в смысл моей жизни. Я стал с этим именем ложиться и с этим именем вставать.
— Как вы пережили его уход?
— Конечно, было тяжело. В последние месяцы уже стало ясно, к чему всё идёт, но меня поддерживало понимание, что я могу скрасить ему этот период жизни, позаботиться о нём, что если кому-то не до того, то я целиком сконцентрирован именно на этой задаче. И, на самом деле, вот уже столько лет прошло, а у меня не бывает дня, чтобы я о нём не вспомнил, не процитировал какие-то его слова. Часто думаю, как бы повёл себя Олег Павлович, что бы мне сказал Олег Павлович. Когда понимаю, что неправильно себя веду, сам себе говорю: «Кирилл, приди в чувство. Это плохо кончится». Это, конечно, придаёт силы.
И вообще, я считаю, что Олег Павлович оставил мне колоссальное наследство. Потому что, если бы не он, у меня бы не было Ренаты Литвиновой и ролей в её спектаклях и фильмах, не было бы Богомолова, в постановках которого я играю. У меня не было бы актёрского образования. Всем, что у меня есть в жизни, я обязан ему.
— Что за вещи Табакова вы передали для выставки Музея МХАТ?
— Это, например, две марионетки – Чарли Чаплин и Пьеро. Он привёз их с каких-то гастролей и разместил в своём кабинете. Я всё время на них смотрел и восклицал: «Какие прекрасные куклы!» Просто я вырос на кукольном театре и очень это люблю. Олег Павлович мне отвечал: «Вот помру — заберёшь». Когда это произошло, Марина позвала нас в его кабинет. Было очень странное чувство: я провёл в этой приёмной много лет, сидел там с утра до вечера. Я видел жизнь только из этого окна и это своё интервью мог бы назвать «Окно в Камергерский». Но когда Олега Павловича не стало, его кабинет для меня умер. Началась совсем другая жизнь. Она не плохая, не хорошая, просто другая.
Беседовала Александра Машукова
Фото Екатерины Цветковой и из фондов Музея МХАТ
Выставка «Олег Табаков: “Моё дело – играть!”» в Доме-музее К.С. Станиславского продлится до 19 ноября
