Я всё ещё помню тот день, когда Дима открыл свою чебуречную. Зимой, серое небо, ветер гонит пакеты по площади. И вдруг — яркая оранжевая вывеска на облезлом рынке. Люди смотрели на неё, как на чудо. «Чебурек на миллион». Смешно и гордо одновременно. У нас в Балашове слово «миллион» произносили только дважды: когда ругали московских олигархов и когда играли в лотерею.
— Димка, ты с ума сошёл? — сказал ему сосед по гаражу. — Тут шаурмой давятся за тридцатку, а ты свои чебуреки за восемьдесят толкаешь.
— Пусть душатся. У меня будут настоящие, как в Крыму. Хрустящие, сочные. Народ оценит, — отвечал Дима.
И народ правда оценил. Очередь стояла по вечерам. Люди фотографировали вонючий рынок так, будто это Москва-Сити. Но счастье длилось недолго.
В тот мартовский вечер я зашёл к нему перекусить. Внутри тесно, пахнет маслом и луком, Марина лепит чебуреки, Ваня суетится у кассы. И тут дверь распахнулась. Трое. Сразу стало тесно, как в трамвае в час пик.
— О, хозяин, — сказал старший, Арсен. — Хорошее место у тебя. Прибыльное.
Дима молчал, уставился на тесто. Я видел, как у него дрожат руки.
— Мы люди серьёзные, — продолжал Арсен. — Давай так: мы охраняем, а ты благодаришь. Всего десять тысяч в месяц. Для тебя копейки.
— Спасибо, у нас сигнализация, — тихо сказал Дима.
— Подумай. В Балашове всё бывает. Вдруг замыкание? Вдруг киоск загорится? — вмешался второй, Магомед, ухмыляясь.
Они ушли, но воздух остался густой, как в автобусе без форточек.
Через неделю я снова видел их. Дима включил диктофон, спрятал в карман. Арсен снова:
— Десять тысяч, и ты спишь спокойно.
— А если нет?
— Ну… твой студент может упасть, удариться. Случайность.
Я сжал кулаки, но понимал: полезешь — закопают где-нибудь за рынком.
На следующий день Ваню действительно «уронили». Толкнули, как котёнка. Парень лежал с синяком, а те жрали чебуреки бесплатно. В полицию мы сходили. Там только посмотрели протокол и сказали:
— Улики слабые. Ну вы держитесь.
И тут Дима решился на отчаянный шаг. Интернет. Соцсети. «Конкурс: 50 чебуреков за репост. Но сначала — почитайте мою историю». И приложил фото тех троих и номер их машины.
Через ночь весь Балашов знал, кто такие Арсен, Магомед и Рустам. Кто-то узнал их по фоткам, кто-то вспомнил долги, угрозы. Посты начали репостить даже школьники. Город гудел, как улей.
Наутро телефоны у них отключились. «Лансер» исчез. Троица будто растворилась.
— Димон, ты псих, — сказал я. — Но красавец.
Он только кивнул и налил себе стакан дешёвого пива.
Казалось, победа. Но радость сменилась новой бедой — ценами. Мука подорожала в два с половиной раза. Масло в три. Мясо — вообще катастрофа. Дима шутил:
— Скоро дешевле будет фаршировать чебуреки долларами.
Шутка горькая. Чебурек стоил уже 150 рублей, шаурма 220. Люди возмущались:
— Да ты офигел! За эти деньги мы лучше пельмени дома сварим.
Очередь поредела. Прибыль упала. Марина просила прибавку, Ваня собирался уходить.
Однажды вечером мы сидели с Димой у киоска. Люди проходили мимо, не заходили. Ветер мотал пакет, фонарь мигал.
— Может, продам, а? — сказал он. — Уйду обратно на завод. Там хоть стабильно.
Я посмотрел на вывеску «Чебурек на миллион». Свет погас на букве «М». Осталось «Чебурек на иллион». Какая-то издёвка судьбы.
— Знаешь, — сказал я. — У нас в стране так: или тебя душат бандиты, или цены, или государство. Но всегда кто-то душит.
Дима молчал. В руках у него был чебурек. Он смотрел на него так, будто держал не еду, а похоронное фото своей мечты.
И вот я смотрю на этот ларь с облупившейся вывеской «Чебурек на миллион» и думаю: а ведь всё это напоминает театр абсурда. Мигранты приходят, требуют деньги, полиция разводит руками, чиновники делают вид, что ничего не знают. А парень, который просто хотел жарить чебуреки и радоваться жизни, вынужден ночами считать убытки и устанавливать камеры за свои же кровные. Это ли не издевательство?
Городок живёт по своим законам — кто громче кричит, тот и прав. Сегодня угрожают чебуречной, завтра отожмут ларёк с шавермой, а послезавтра какой-нибудь пенсионерка потеряет квартиру за долги. Никто не удивится. Все привыкли. Только молодые дураки вроде Димы думают, что честным трудом можно чего-то добиться. Но реальность быстро ставит их на место — с хрустом, как чебурек в масле.
И самое страшное — не в угрозах и не в ценах на мясо. Самое страшное — это равнодушие. Когда человек приходит в полицию с доказательствами, а ему отвечают: «Ждите». Ждите чего? Пока всё сгорит? Пока парня сломают? Пока город окончательно превратится в рынок, где торгуют не товарами, а чужими судьбами? И в этой тишине, в этой глухоте власти слышен главный скандал — никто никому не нужен.