Рядовой Венцкус. Армейская быль
Напомню для тех читателей, кто ещё не знаком с моими армейскими воспоминаниями, о том, что служил я срочную службу в Советской армии более сорока пяти лет назад.
В нашей ракетной бригаде в третьем дивизионе служил солдат по фамилии Венцкус. Призван он был то ли из Латвии, то ли из Литвы откуда-то из сельской глубинки, где лет с 16ти работал трактористом, русским языком он почти не владел.
Положенного для военнослужащих ракетной бригады среднего образования у него не было, но в части не хватало водителей, и его распределили к нам в надежде, что он как тракторист легко сдаст на водительские права, а если нет, то в ремонтно-технической батарее ему место автомеханика найдётся.
К моменту описываемых событий отслужил он уже месяца четыре. Но так как на права ещё не сдал, был не у дел, а отдавать его в РТБ командиры не спешили. Поэтому, чтобы молодой боец «понял» службу, старшина определил его «через день на ремень». т.е. через сутки ставил дневальным по батарее, а «на ремень» означало носить на ремне штык, коим и вооружали дневальных.
Задача дневальных не только двадцать четыре часа по очереди стоять «на тумбочке». Это ещё и половину суток драить казарму, территорию вокруг неё и «отхожие» места, когда за дневального у тумбочки стоит сержант, «Дежурный по батарее».
Венцкус в строю дивизиона оказывался правофланговым, потому что на голову был выше остальных, даже самых рослых солдат. Но при своём почти двухметровом росте он обладал страшно худой конституцией. Кости у него не торчали, но при его соотношении роста и массы тела сравнить его можно было, скорее всего, с оглоблей. От непропорциональности фигуры его походка и движения вызывали улыбку у сослуживцев.
История, о которой я хочу рассказать, произошла хмурым слякотным мартовским днём. В нашу бригаду с проверкой приехал генерал-майор, зам.начальника политуправления округа.
С утра он работал в политотделе бригады с документами, а по дороге на обед решил посмотреть Ленинские комнаты и казармы. Сопровождали его все работники политотдела бригады, был среди них и старший лейтенант, освобождённый секретарь комитета комсомола бригады, рассказавший мне впоследствии эту историю.
Осмотр не был сплошным. Генерал спрашивал сопровождающих:
- Здесь, какое подразделение? – ему докладывали, иногда он шел дальше, но иногда говорил, - зайдёмте!
Первая батарея третьего дивизиона располагалась на первом этаже, где прямо напротив входа в начале длинного коридора стояла тумбочка дневального, стоя у которой нес наряд рядовой Венцкус. То, что происходило за дверью, Венцкус видеть и слышать не мог, поэтому, когда в распахнутую дверь вошел генерал-майор, погоны которого не на картинке Венцкус увидел впервые в жизни, он машинально стал пятиться назад, но за ним была стенка коридора.
Тут, видимо, вспомнив устав, он приложил руку к ушанке и строевым шагом двинулся навстречу генералу, но не рассчитал и, сделав два шага своими длинными ногами, остановился в полуметре от генерала, мужчины плотного, но уступавшего Венцкусу в росте сантиметров тридцать с гаком.
Генерал, естественно, ни отходить назад, ни задирать голову вверх, чтобы увидеть лицо Венцкуса, не собирался. Но хорошо, что генерал своей фигурой не мог заслонить от Венцкуса стоявших за ним офицеров, которые жестами стали показывать бойцу, чтобы он немного отошел назад.
Венцкус начал докладывать, одновременно шаркая сапогами по полу, и, пытаясь, не отрывая ног от земли, семенить назад.
- Товарищ, генерал с майором! За время моего дежурства происшествий не случилось. Дневальный по батарее рядовой Венцкус.
Генерал, умудрённый многолетним опытом общения с многонациональными кадрами нашей армии и привыкший к любым оборотам речи, на «генерала с майором», не обратил внимание, и задал вопрос:
- Почему команду «смирно» не подаёшь, боец?
- А я один, нет никого. Офицеры на обеде и батарея ушла на рубон.
- Куда, куда ушла батарея? - переспросил генерал.
- Ну, в столовку обед хавать, - невозмутимо пояснил Венцкус.
Весь раскрасневшийся, за Венцкуса заступился начальник политотдела бригады:
- Рядовой Венцкус из последнего призыва, из Прибалтики, русским языком владеет слабо, с ним занимаются.
- Вижу, подполковник, как с ним занимаются. Сами, то, эти учителя русским языком владеют? Ощущение, что я не в ракетной бригаде, а на вольном поселении. Я уже не говорю о знании уставов и строевой подготовке, кстати, ни ансамбль ли «Берёзка» у вас занятия по строевой подготовке проводит?
Генерал опять повернулся к Венцкусу, всё еще державшему руку «под козырёк»:
- Вольно! А скажи-ка мне боец, что это у тебя из сапога торчит?
Венцкус, нехотя вытащил из голенища сапога алюминиевую солдатскую ложку, и протянул её генералу. На дне черпака остриём солдатского штыка была сделана гравировка: изображено свиное рыло и под ним красовалась выгравированная надпись «Ищи мясо, сука!»
- А расскажи-ка мне, боец, а как кормят вас, что-то форма на тебе висит вся? Вот сегодня четверг, у нас в округе это овощной день, что у вас в овощной день на обед дают? – поинтересовался генерал.
- На первое – капуста с водой, на второе – капуста без воды, а на третье – вода без капусты, - Венцкус вспомнил солдатскую шутку про овощной день. Он не понимал, что это армейская байка, но в нашей части именно так и кормили.
Я в это время находился в солдатской столовой на обеде, и наблюдал такую картину. Генерал-майор со всей свитой влетел в солдатскую столовую и вихрем пронёсся на кухню, а минут через десять два бойца с автоматами, вызванные из караульного помещения сопроводили прапорщика, толстого вороватого зав.солдатской столовой на бригадную гауптвахту. За ними проследовали четверо молодых бойцов из наряда по кухне, выносивших под улюлюкание нескольких сотен солдатских глоток дежурную кровать прапорщика из его подсобки в камеру на «губе».
Прапорщика мы не видели дня три или четыре. На ужин в дополнение к приготовленной еде каждому солдату выдали по банке сгущёнки и пачке галет в качестве компенсации за недовложение продуктов в обеденные блюда.
Венцкуса дневальным больше не ставили. Вскоре он получил права. Его закрепили за добитой машиной, ремонтируя которую он не вылезал из автопарка. Правда, в столовой его посадили за отдельный стол, называвшийся «диетическим», за которым кормили срочнослужащих по направлению нашей санчасти. Говорят, ему стали давать двойную порцию. Осенью я «дембельнул».
Через десять лет я попал уже офицером в эту же часть на сборы. В части ходила байка, что лет восемь назад демобилизовался один длинный «фитиль» из Прибалтики, который голыми пальцами откручивал гайки на колесе «КРАЗа». Я, то, догадывался о ком идёт речь. Отъелся, видать, Венцкус на генеральских харчах.
P.S. – На военных тягачах в те годы болты на колёсах изготавливались с некоторым плюсовым допуском, поэтому гайки на них с самого начала приходилось накручивать с помощью ключа. Видимо, задумка состояла в том, чтобы исключить самопроизвольное откручивание ослабленной гайки. За годы службы встречал только двух бойцов, способных ослабленную гайку полностью скрутить с колёсного болта тягача пальцами руки без инструмента.
2. Байка о том, как в армии дальномер изучали
Со срочной службы в рядах многонациональной Советской армии я ушел в запас более пятидесяти лет назад, что даёт мне моральное право снять гриф «секретности» и рассказать Вам, мои дорогие читатели, о некоторых событиях тех, уже давно ушедших лет. Ибо нет уже ни той ракетной бригады, ни той страны, в которой она находилась. Многое из того, что я попытаюсь рассказать, повторяется в армейской жизни из года в год, передаваясь от одного поколения солдат другому. В этом, возможно, и кроется секрет незыблемости армейских традиций, их преемственность.
Наверняка многие слышали матросские байки о том, как «салаг» заставляют точить напильником лапы якорей или продувать макаронные трубочки на складе провианта, чтобы в них «не завёлся мучной клещ» и тому подобные приколы.
У нас, ракетчиков, тоже существовали свои «шутки». Проводит, как-то, занятие в учебном классе молодой лейтенант Струков. Служит года четыре, а всё лейтенант. Его ровесники все уже в «старлеях» ходят. «Раздолбай» первостатейный, ни один утренний «развод» не обходится, чтобы командир дивизиона и его замы Струкову «пистон» ни поставили.
Но среди солдат Струков «свой». Это в повседневной жизни он «крайний», а на учениях его подразделение всегда в передовиках, солдаты за него горой стоят. Шутник, балагур, солдат личным примером учит, показывает, как правильно работать, и только потом теоретическую базу объясняет.
В ракетчики в те годы без среднего образования не брали. Но это по документам. А начинаешь обучать военной специальности, а солдатик:
- Моя твоя не понимай, наша в степи жила, овец пасла». У таких «чурок» Струков сразу спрашивал:
- За сколько баранов тебе отец «Аттестат» купил?
Один «урюк» ему отвечает:
- За десять.
А другой, чтобы показать, что он из более богатой семьи, или, желая подколоть своего недалёкого земляка, добавляет:
- А мой отец двадцать баранов не пожалел!
Струков, улыбаясь и, как бы, обращаясь к остальным солдатам, выговаривает:
- Ну, и дела. Это ж надо, за одного «барана» двадцать не пожалел.
Все дружно ржут, включая хвастунов.
Вообще-то, к концу службы армия всех причёсывала под одну гребёнку, когда все и русский язык осваивали, и специальность военную, и дружили, а «среднеазиаты» традиционно всех звали после «дембеля» приехать к ним на родину погостить, особенно приглашали на свои будущие свадьбы. Но, пока по ходу службы их «отёсывали», много приколов им приходилось вынести.
Так вот, изучали на занятии «дальномер». Струков всё рассказал и с серьёзным видом продолжает:
- Тут только одной «хреновины» не хватает, я её утром в санчасти на столе забыл. Рядовой Бердыев!
- Я! Товарищ лейтенанта.
- Сходи в санчасть к медсестричке ефрейтору Кувалдиной Валентине и скажи, что лейтенант Струков просит дать целкомер.
- Так точно! Принести цель кометр.
- Да, не «цель кометр», а цел-ко-мер. Понял?
- Так точно. Разрешите ходить?
- Идите, Бегом марш!
Старослужащие улыбаются, но вида не подают. Не прошло и минуты Бердыев возвращается, прикладывает руку к ушанке и обращается к Струкову:
- Товарищ лейтенант! Меня на лестница командир батарея капитана Евсеев остановила, и спросила, куда Бердыев ходит. Я сказала, лейтенант Струков приказала санчасть ходить за целкомер. А командира очень злой стала, маму вспомнила и говорила: «Я приказ Струкова отменяю, а сам он пусть найдёт ключ гаечный «Большой бейцыкрут» называется. И ещё сказал, чтобы Вы после занятий, бегом с ключом к нему в кабинета."
Сидевшие в учебном классе солдаты заржали, а лицо Струкова сделалось пунцовым, как у нашкодившего первоклашки. Он сморщил его, как от боли, закрыл глаза и скрестил руки на том месте, где кончалось туловище и начинались ноги, видимо, физически ощущая на себе принцип действия «бейцыкрута» в руках разъяренного комбата.
Примечание: Бейцы (бейцим) на иврите – мужские яички (вставленное в русский разговорный язык это слово произносится с искаженной фонетикой).
3. Байка о том, как военную технику мыли
Пусковые ракетные установки на гусеничном ходу, которые в целях секретности все называли «керосинками», по своим общим габаритам больше танка. По шоссейным дорогам их перевозили на специальных трейлерах, под брезентовым чехлом.
А по просёлочным грунтовым дорогам и пересечённой местности они передвигались самостоятельно на гусеничном ходу, причём, на приличной скорости, поднимая, вокруг себя, в зависимости от погоды, или тучи брызг грязной воды, или облако песка и пыли.
Мелкая пыль, особенно, из частичек глины, так въедалась во все щели и углубления этой огромной конструкции, что даже пожарные рукава, подающие воду под большим давлением, не могли с ней справиться. Высыхая, тёмно зелёная броня имела бурый микроскопический налёт.
Как правило, после занятий в поле весь личный состав подразделения, непосредственно работающий на этой сложной технике, включался в её помывку. После мытья и просушки этот бурый налёт и становился заметным. Сохранялся этот налёт и на поверхности всех без исключения автомашин.
Как всегда, выручала солдатская смекалка. Уже вымытую и высушенную технику протирали эмульсией, состоящей из двух- трёх литров солярки или бензина на треть ведра воды. После протирки отжатой тряпкой, смоченной в эмульсии, техника выглядела идеально вымытой и даже, как покрытой лаком. Резиновые детали, наоборот, обезжиривали ацетоном или очищенным бензином, от чего они приобретали матовый оттенок, словно новые, не пользованные. Самое сложное в этом процессе – это изготовление водно-бензиновой эмульсии.
Для этого необходимо ведро, деревянная палочка и МС-1г.с. (молодой солдат первого года службы), который беспрерывно довольно интенсивно перемешивает деревянной палочкой содержимое ведра.
Техники имелось много, и после такой обработки остатки эмульсии, чтобы, якобы, не вредить окружающей среде, выливались в одно место – в яму под обычным, дощатым «отхожим местом» с дырками в полу, разделённым на три кабинки с дверями наружу.
Однажды, а случилось это в жаркий солнечный майский полдень, когда заканчивалась подготовка техники к традиционному весеннему смотру, экипажи автомашин и боевой техники особенно тщательно натирали броню эмульсией, и сколько её остатков, а точнее солярки и бензина, вылили в отхожую яму, никто сказать не мог. Но запах бензиновых испарений, довольно сильный на солнцепёке, витал по округе.
Завершив субботний парко-хозяйственный день, солдатики спешили на обед, после которого их ждала баня. Наша батарея уходила одной из последних. Только мы вышли из ворот автопарка, за нашей спиной раздался сильный хлопок, и под ногами вздрогнула земля. Взрыв - подумали мы и без команды бегом рванули обратно в ворота автопарка.
На краю большой бетонной площадки, расположенной перед ангарами с техникой, увидели, что дощатый туалет покосился и его несколько развернуло. Две двери распахнуты, а одну сорвало с петель, и она валялась в метрах трёх от сооружения. А перед туалетом лежит лицом вниз на животе со спущенными штанами старшина сверхсрочник, фамилии которого я не помню. Он заведовал складом обмундирования и слыл первостатейным жуликом и скупердяем.
Когда мы к нему подбежали, он уже «очухался», и стоял в позе борца в партере, т.е. по простонародному – «раком». Малиновая кожа его оголённого зада напоминала кожу курортника, уснувшего на сочинском пляже в первый же день приезда на юг. Лицо, которым он распахнул одну из дверей, до крови поцарапано. Стоя в такой позе, он оправдывался подбежавшему капитану, дежурному по автопарку:
- Да, я только папироску раскурил и спичку в «очко» кинул…
4. Армейская байка о том, как зимой плац озеленяли
По периметру наш строевой плац окружен двумя рядами зелёных насаждений. В метре от края асфальтового покрытия по периметру вокруг плаца посажены вплотную друг к другу кусты, которые регулярно подстригают, создавая из них живую изгородь. В метрах четырёх от края плаца на расстоянии шести метров друг от друга высажены деревья, по большей части липы.
Летом плац расширяли, расстраивая его в две стороны. Деревьями и кустами, выкопанными с расширяющихся сторон, досадили удлинившиеся стороны старой части плаца, а про две новые стороны плаца, как бы, забыли. Команды не было.
Шестого ноября, в канун главного революционного праздника страны, командир бригады лично осматривал всю территорию и здания нашего военного городка. Выйдя на припорошенный первым снегом и уже подмёрзший плац, он, как бы, впервые заметил отсутствие зелёных насаждений вдоль новых его границ. Пропустив мимо ушей, оправдания сопровождавших его начальника штаба, начальника политотдела и коменданта военного городка, коротко изрёк:
- Исправить до праздничного построения.
Не успел командир бригады вернуться в штаб, как уже был поднят по тревоге «карантин», примерно, из ста пятидесяти новобранцев, прибывших в часть первого ноября. Пока они строем дошли до расположения складов вещевого снабжения, «деды», помогавшие «сундуку» на складе, уже выносили на дорогу лопаты, кирки, ломы, топоры и другой инструмент, который мог пригодиться будущим, как их тут же окрестили, «мичуринцам».
Сержанты из числа старослужащих, откомандированные в «карантин», чертыхались, понимая, какая им предстоит работа на ветру, морозе и при начавшемся снегопаде. Старшина срочной службы по фамилии Прилепа, назначенный старшим среди откомандированных в «карантин», обращается к строю новобранцев:
- Если есть среди вас художники, четыре шага вперёд, марш!
Призывники, даже не очень сильные рисовальщики, наслышанные баек о том, что умеющие рисовать и писать плакатным пером ребята, в армии устраиваются на «теплые места», выходят четыре шага вперёд. Таких набирается человек двадцать. Обращаясь к ним, старшина Прилепа продолжает:
- «Художники», разберите «карандаши», - и указывает на кучу тяжелых длинных пожарных ломов, охотников брать и работать которыми, почти нет.
Нехотя разобрав тяжелый инструмент, новобранцы грузились в подъезжавшие к складу грузовики с тентами. Вскоре колонна машин скрылась за воротами части, и по просёлочной дороге двинулась в сторону дремучего леса.
Почти перед самым ужином ко мне подбегает дневальный по батарее:
- Вас срочно замполит дивизиона вызывает. Сказал, чтобы шинель одели, ушанку и рукавицы взяли. Да, ещё блокнот и карандаши, через пять минут он будет Вас ждать в своём «ГАЗике» у ворот автопарка.
Сделал всё как приказал замполит. Подхожу, он дверку машины открывает и кричит:
- Залезай сзади к радистам.
Изнутри отстегнули край брезентового тента и почти волоком втащили меня в машину. Тент внутри теплоизолирован двумя слоями солдатских списанных одеял. УКВ радиостанция «104» закреплена на штативе за спиной водителя. За радиостанцией на короткой бортовой скамейке сидит радист, Саша. Мы с ним тесно дружим. Напротив него на скамейке вдоль правой стороны кузова сел я и сидит помощник радиста, а впереди, рядом с водителем, замполит.
Как только я разместился, замполит поставил всем задачу:
- Дождёмся из столовой УАЗик – "скорую помощь", на нём привезут ужин и посуду для новобранцев. На всякий случай я санинструктора с аптечкой взял. Радисту поддерживать связь со штабом. Наша задача: выйти в заданном квадрате леса на «карантинщиков», накормить, подбодрить, показать им, что они выполняют самое ответственное для всей нашей ракетной бригады задание. Дальше замполит обратился ко мне:
- А тебе, как комсоргу дивизиона и моему помощнику, задание от начальника политотдела бригады подполковника Светлякова: выявить лучших комсомольцев среди призывников и выпустить два «Боевых листка». Один повесишь в вестибюле клуба, другой в казарме, где находится «карантин» новобранцев. Срок исполнения через тридцать минут после возвращения в часть.
Подъехал «УАЗик». Кроме водителя и санинструктора в нём находились один из поваров и солдатик, видимо, взятый из заступившего по кухне наряда. Замполит дал команду к движению. Снег с ещё не смёрзшимся песком на просёлочной дороге осложняли движение, и скоро в «закупоренной» одеялами машине стало жарко от работающего движка.
По свежим следам грузовых машин без труда нашли место, где они углубились в лес. Машины дальним светом подсвечивали местность, на которой копошились новобранцы, выкапывающие кустики с большими комьями земли на корнях.
Узнав, что для них привезли ужин, новобранцы шутили:
- В армии не пропадёшь, война - войной, а ужин по расписанию. Что там нам привезли? Опять каша? Ух, ты! Жареная рыба с картошечкой. Что? Масла нет, так вечером не положено. Поговорку слышал: на завтрак масло съел – день отслужил.
После ужина объявили «перекур» десять минут. Подошел к новобранцам:
- Комсомольцы, поднимите руку, - поднялся лес рук, кто-то голосовал поднятой лопатой. В глаза бросился розовощёкий очень плотный солдатик здоровенного роста, которому едва хватило ремня застегнуть шинель.
- Ну, «здоровяк», как твоя фамилия?
- Рядовой Маслов.
- Откуда ты такой?
- Вологодские мы, и дед, и отец в лесничестве работали, и я с лесничества первый раз в жизни уехал. Паровоз, как дернулся со станции, думал, опрокинется. Первую ночь совсем не ложился, сидел за столик держался, поначалу боялся.
- А как же школу окончил?
- Так, это, меня на зиму в интернат отдавали. Туда пять километров пешком, потом на автобусе.
- Ну, что, комсомольцы. Как Маслов себя зарекомендовал в работе.
- Да он у нас за место экскаватора. Он ломиком деревья из земли выкорчёвывал, словно зубочисткой крошки из «дупла» в зубах. Он всё спросить стесняется: ему за двухметровый рост или за вес свыше ста килограмм вторая порция полагается, а то он и три порции может осилить, и за вес, и за рост, и за службу солдатскую.
- А кто это у вас тут удивлялся, что солдатам каждый день кашу дают?
- Так это музыкант, Прозоровский, он консерваторию закончил. Видать там одними консервами кормили, без каши. Одну свою «варежку» раскрыл, а две казённые потерял. Теперь ходит руки в рукава шинели засунул, греет. А нам «пахать» за него.
- А где он, покажите мне его.
- Да вот он рядом с Вами стоит.
Передо мной стоял щуплый тёмноволосый с выпученными глазами и горбинкой на носу юноша в шинели, которая ему оказалась на два размера больше. А ещё говорили, что с «пятым параграфом» в секретные ракетные части не берут, подумал я про себя. Протянул ему свои рукавицы:
- На, возьми и не теряй больше. Я понимаю, что лом роялю не товарищ, но тебе показать надо, что ты, как все, можешь, иначе «задолбают». Носи выкопанные кусты и грузи в кузов машины. А смог бы ты завтра на праздничном концерте выступить, что-нибудь минуты на три-четыре на пианино «выдать»? Я замполита попрошу, чтобы тебя вызвал. Может потом при клубе и «пригреешься».
Половину новобранцев замполит погрузил на машины и отправил на плац рыть ямы для посадки кустов и деревьев. Оставшиеся люди заканчивали выкапывать «саженцы» и грузили их в положении «стоя» в кузова машин. После чего эти машины увезли «саженцы» на плац.
По рации нам сообщили, что за оставшимися бойцами машины, уехавшие первыми, из части возвращаются к нам. Через полчаса колонна, которую замыкала машина замполита, возвращалась в часть. Меня довезли прямиком до казармы, чтобы я успел подготовить «Боевые листки», поэтому завершение работ на плацу я не видел. Ночью похолодало, шел снег, скрывший все следы.
Во время праздничного построения на торчащие из снега голые ветки мало кто обратил внимание. Кроме комбрига, конечно. Пока начальник политотдела выступал перед личным составом с праздничной речью, комбриг склонился к уху начальника штаба и прошептал:
- Вот паразиты, ветки от веников в снег воткнули, а бензина спишут, как на окружные учения.
- Никак нет, товарищ комбриг! Из леса возили, ими замполит первого дивизиона руководил. Сам лично видел, что в глубокие лунки с корнями кустики сажали, и на корнях земли комья, - возразил начальник штаба и добавил:
- Я ни одного «дембеля» не задействовал, эти бы в раз «сообразили». «Карантин» по тревоге поднял, пусть привыкают к солдатской жизни. Молодые «зелёные» рвение показывают, проявить себя с лучшей стороны хотят. Мне их старшина Прилепа доложил, что за наиболее тяжелую работу чуть ли не дрались, ломы друг у друга выхватывали. Я от Вашего имени распорядился всех отличившихся поощрить.
- Ты Прилепу не забудь поощрить, может отправить его домой, за отличную службу демобилизовать первым из всей части. На «День артиллерии» у новобранцев присяга, меньше двух недель осталось, в «карантине» справятся и без Прилепы. Распорядись, пусть его из строя вызовут прощаться со знаменем части, а послезавтра, чтоб бумаги сделали.
P.S. – Весной кусты подстригли, деревца подровняли и побелили. Когда в начале мая распустились листья, я был крайне удивлён, подсчитав на пальцах одной руки, количество не прижившихся «саженцев».
Маслов оказался шофером. Он служил водителем тягача, на каких перевозили наши «керосинки». Часто любил спорить на две банки сгущенки, что может голыми пальцами открутить гайку на колесе своего тягача, споры он выигрывал.
Прозоровский с блеском выступил на праздничном концерте, за что все его стали звать «Пианист». Вскоре его забрали клавишником в окружной эстрадный коллектив «Звёздочка». А года через два после «дембеля» видел афиши, приглашавшие на его сольный фортепианный концерт.
5. Армейская байка (быль) о "Колбасе" и "Доходяге"
Был в нашей ракетной бригаде «Четвёртый дивизион». Так назывался свинарник, при котором служили четыре человека. Командиром считался сержант сверхсрочник, мужик лет под сорок пять, а с виду и на все пятьдесят пять, выглядевший так из-за постоянного пьянства и полной не ухоженности, брошенный женой и фактически перебравшийся жить в одну из комнатушек в торце длинного здания свинарника.
Ещё одну комнатку занимали два солдатика, призванные из литовской глубинки и с детства знакомые с уходом за поросятами. Самое маленькое «жилое помещение» занимал Саша Чашкин – выпускник ветеринарного факультета сельхозакадемии, призванный после окончания ВУЗа на один год и имевший звание ефрейтор. Чашкин вёл всю документацию, отвечал за состояние здоровья вверенного «личного состава», осеменение, опорос и выхаживание молодняка.
Чтобы оправдать постоянное нахождение четырёх военнослужащих за пределами части, в штабе издали «Приказ», согласно которому все четверо несли круглосуточную караульную службу на вверенном им объекте. Для наглядности сверхсрочнику выдали тяжеленный «Калашников» образца 1947 года, видимо, учебно-музейный, с рожком холостых патронов.
Раньше свинарник принадлежал местному колхозу имени «Чапаева», но с годами население поубавилось. В списках колхозников числилось всего тридцать восемь душ. Треть - бабы, в основном, пенсионного возраста, треть - несовершеннолетняя молодёжь и треть - спившиеся мужики, большинство из числа выслуживших свой срок сверхсрочников, осевших здесь на постоянное проживание.
Из-за навязанных руководством сверху бюрократических выкрутасов в колхозной отчётности, выращивание свиней считалось нерентабельной деятельностью, и при первой возможности и нехватке людей колхоз «сплавил» свинарник военным, которые колхозной статистической отчётности не вели, что не мешало им выращивать поросят.
Кроме непосредственно свиней на ферме имелась и другая живность. Старая списанная у пограничников по ранению овчарка по кличке «Атлант», несколько кошек для «острастки» мышей и крыс, и старый престарый полуслепой конь, не помню даже его клички. По ветеринарным документам, настоящему коню шел двенадцатый год, но настоящего, то, коня уже давно обменяли у цыган за водку на этого, вот, старого доходягу.
Он часто бы падал на ходу, но его удерживал в вертикальном положении хомут, прикреплённый к оглоблям, которые намертво приколочены к повозке и смотрят вверх, как стрелы башенных кранов. Услугами старого коня пользовались три раза в день. Саша Чашкин совершал на нём вояжи в обе наши солдатские столовые, откуда забирал бочки с объедками и овощными очистками, а также термосы с «пайкой» для четырёх человек «постоянно несущих караул». Причём по негласной традиции термосы с «пайкой» ему выдавали в обеих столовых.
«Доходяга», так уж я буду в дальнейшем звать коня, знал свою дорогу наизусть, словно мерил её шагами, останавливаясь, всякий раз, в одном и том же месте. Маршруты менял нехотя, если Саше следовало заехать в санчасть за медикаментами для своих подопечных, слезай тогда с повозки и разворачивай «Доходягу» в нужное направление, держа его за удила.
Только не думайте, что при наличии своей свинофермы солдат ждали в столовой отбивные, аккуратные ломтики солёно-копчёного сала, шашлыки и прочие мясные деликатесы. Повара хитро нарезали куски свинины пирамидками, основанием которых служила свиная шкура с волосяным покровом. Далее сужение пирамидки толщиной шесть-семь сантиметров состояло из не проваренного слоя жилистого сала, а на вершине пирамидки красовался кусочек мяса с фалангу мизинца. Десять таких пирамидок, облитых подгорелым мучным соусом, подавались на одной тарелке на каждый солдатский стол, в качестве мясной подливы к каше.
Представьте себе жаркую середину июля и прыгающий по тарелке кусок полу отваренного сала. Естественно, что его не ели не только те, кому это предписывалось национально-религиозными обычаями, но даже исконные ценители сала – украинцы. Да тут ещё летние лагеря заменили полевыми занятиями с ежедневным возвращением в часть. Обеды привозили прямо в поле в термосах из тех же самых солдатских столовых, и с теми же самыми свиными «пирамидками». Хотя обычно во время летних лагерей еду готовили в котлах полевых кухонь из консервов и концентратов, которые вкуснее, калорийнее и разнообразнее стряпни наших столовых.
Назревал солдатский бунт. Вот тут-то и произошло событие, ставшее кульминацией моего рассказа.
В один из дней «Доходяга» как обычно медленно плёлся знакомым ему маршрутом. Чашкин сидел в телеге, скрестив под собой ноги и прислонившись спиной к бочке, стоявшей за ним. Свободные вожжи накинуты на одно колено, пилотка опущена до переносицы, сам Саша уже мысленно в санчасти на складе медикаментов, которым заведовала жена одного из молодых командиров батарей Инна Кторова, красавица из красавиц, вылитая певица Мария Пахоменко в лучшие свои годы.
В это время «Доходяга» вышел из боковой дорожки на «главный проспект» части, идущий от КПП до штаба. Но из-за зелёной стенки подстриженных высоких кустов, лошадку с повозкой с «главного проспекта» не видно, и, следовательно, выкатились они неожиданно. И, надо же, в этот момент по «проспекту» прямо на них ехала какая-то хозвзводовская машина, вероятно, в одну из столовых, водитель которой тоже мысленно представлял свидание с неотразимой блондинкой Инной Кторовой.
Последнее, что, видимо, увидел в своей жизни «Доходяга», опрокинутый вместе с телегой намертво приколоченными к ней оглоблями, то, как кубарем летел на асфальт с широко раскрытыми от неожиданности глазами Саша Чашкин, чудом увернувшийся от догонявших его двух железных бочек.
ЧП произошло в метрах пятидесяти от КПП, в здании которого размещались также караульное помещение и гауптвахта, поэтому на шум прибежали ожидавший кого-то у КПП дежурный по части и начальник караула, прихвативший с собой двух солдат с автоматами.
Пока шло разбирательство, к месту аварии подошел зав. столовой. Следом за ним человек восемь из наряда по кухне толкали большую продуктовую тележку на четырёх крестообразно размещённых колёсах. Тушу распряженного «Доходяги» волоком втащили на тележку, и процессия, молча, удалилась в сторону столовой.
Вскоре появился начальник штаба подполковник Кузьменков, Сморщил, и без того похожее на бульдога, своё полное с отвисшими щеками лицо, и, якобы от имени командира части, объявил ефрейтору Чашкину десять суток ареста, так, чтобы наказание по «полной программе» вышло. Сильно хромающего с разорванной на локте гимнастёркой, Сашу Чашкина увели на гауптвахту начальник караула с автоматчиками.
На вечерней прогулке мы узнали, что зав.столовой бросил клич по всем батареям, искал татар или казахов, знающих толк в разделывании конских туш.
Наутро и всю следующую неделю нас ждал приятный сюрприз. Вместо опостылевшей всем свинины нас ждало азу из конины. Правда, повара всю неделю ходили заспанные, так как варить и тушить старую конину приходилось всю ночь. Выйдя после обеда из столовой на построение, последний, все-таки, довольно жесткий кусочек конины дожевывали уже в строю, отчего пение строевой песни не ладилось. Недовольный старшина кричал:
- Чего мычите как бараны? Пирогов, за-пе-вай!
Прошло дней пять и, как-то, после ужина встретил Сашу Чашкина, пробирающегося «задворками» от здания гауптвахты в сторону дороги, ведущей к «Четвёртому дивизиону». Мы поздоровались.
- Так тебя выпустили, что ли? Говорили же, тебе десять суток объявили.
- Да, зам. по тылу договорился с начштаба на пару часов отпустить. Сказали, что одна свиноматка заболела, вдруг эпидемия какая. Вот, иду смотреть.
- Так, может, отпустят лечить?
- Когда «сейчас» через «и» писать будут, тогда и отпустят. Они лучше свинью на скотобойню, и нет проблем, сиди дальше. Правда, я «на губе», как в отпуске. «Деды» из всех посылок, сам знаешь, их при выдаче получателю вскрывают для проверки содержимого, «оброк берут», где хороших сигарет пачку, где горсть конфет. Всё это «до кучи» складывают, и несут мне, в знак благодарности за конину. Будто я специально коня под машину сунул. А я до сих пор не пойму, как одними ушибами отделался.
- Да, повезло тебе, - успел сказать я, но Саша остановил меня рукой и продолжил:
- А на «губе» цирк настоящий, я сам не курю, сигареты отдаю караульным. Так они мою камеру не закрывают. Ночью, когда начальство не «шастает», в «караулке» с ребятами сижу, «гоняем» чаи с конфетами, анекдоты травим. Столько новых узнал, живот от постоянного смеха болит. У нас, то, на ферме кроме хрюканья и мата других звуков не услышишь. Ладно, побегу. Хочу успеть, ещё, помыться и побриться.
Взамен «Доходяги» председатель колхоза за три бочки солярки отдал на свиноферму самого старого колхозного коня такой же масти. Комбрига в известность о ЧП с конской повозкой не поставили, и, встретив, как-то, запряженную конём телегу, он подмену не заметил и бросил сопровождавшим его офицерам:
- Сколько ж ещё лет этот «коняга» будет плестись по части, весь вид портит. Пока на ходу не околел, сдайте «на колбасу».
Нового «Доходягу» так и прозвали – «Колбасой». Сколько лет он «прослужил» сказать не могу. Мы с Чашкиным осенью «дембельнули».
6. Армейская байка (быль) о том, как я траву красил
В последнее лето перед «дембелем» в очередные наряды меня стали ставить только помощником дежурного по оперативной связи при штабе. Выпадало мне ходить раза два в месяц. Наряд не утомительный, с нарядом в караул не сравнить. Но с 23х часов и до 3х часов ночи, когда дежурному офицеру полагалось спать, я должен сидеть за пультом и вслушиваться в звуки, доносящиеся из динамика: постоянные морзянки, бульканье ЗАСовской связи и иные шумы радио эфира, чтобы не «проморгать» звуковой сигнал, состоящий всего из одного слова.
Например, услышав слово «Поле», прозвучавшее в эфире, я должен немедленно поднять дежурного и назвать прозвучавший пароль. Дежурный вскрывает свой сейф и вытаскивает из него опечатанный конверт с надписью «Поле». Получив такой сигнал, наша ракетная бригада, поднятая по тревоге, должна покинуть вместе с техникой городок в течение 40ка минут и рассредоточиться, заняв позиции для боевых стрельб, согласно предписания, находящегося в опечатанном конверте.
Сидя за этим пультом, ты и начинаешь чувствовать, что такое – ответственность. Не потому, что проспишь сигнал – «загремишь под трибунал», а потому, что за тобой целая ракетная бригада, твои отцы-командиры, твои товарищи, твои близкие дома, которых по твоей вине, возможно, не смогут защитить от врага.
Зато днём лафа, коротаешь, себе, время в вестибюле или у входа в штаб, если не «загоняют» с какими-нибудь бумажками, с которыми под роспись следует ознакомить того или иного офицера.
В одно из дежурств, стою у входа в штаб, а из дверей выходят наш комбриг и приехавший с проверкой начальник ракетных войск и артиллерии округа генерал-лейтенант Вознесенский. Отдал им честь, как положено, а генерал с комбригом отошли на несколько шагов, и генерал остановился, задавая комбригу своим басовитым голосом вопрос, который не расслышать я не мог:
- Что это у тебя там руины за штабом? Столько уж лет после войны прошло, не хорошо как-то.
- До войны офицерский клуб был, во время войны разбомбили.
- Ну, новый, то, клуб у тебя один из лучших в Округе, а руины ты эти убери, вид портят.
Генерал сел в командирскую «Волгу» и отбыл в областной центр на вокзал, домой в округ. Прошло месяца два, где-то, в сентябре комбригу звонит Вознесенский:
- Я к тебе через пару, тройку дней приеду, встречай. Да, как ты там, руины снёс?
Сейчас только комбриг и вспомнил о поручении генерала. Что тут началось!
Часть подняли по тревоге. Когда дежурный по батарее крикнул:
- Тревога! Построение без оружия, - я, как и остальные, сообразил, что опять предстоят какие-то срочные неотложные хозработы.
Три или четыре самосвала, имевшихся в части, и все бортовые грузовики окружили со всех сторон руины старого офицерского клуба. Солдаты с ломами, кирками и кувалдами крошили монолитный бетон фундамента и сохранившиеся фрагменты стен первого этажа, сменяя друг друга каждые пять-семь минут, чтобы поддерживать высокий темп работы. Те, кто вооружен совковыми лопатами, зачерпывали сколотые кусочки бетона и кирпича, и забрасывали их в кузова самосвалов и грузовиков.
Всё это напоминало муравейник. Все подразделения части поделили на четыре смены, по шесть часов каждая. Территорию, на которой развернулась бурная деятельность, осветили прожекторами, чтобы работы не прекращались ночью. Шестичасовой график работы на объекте позволял и поспать, и принять пищу, и проводить запланированные занятия, хотя и в урезанном виде.
Стены и фундамент таяли на глазах. За неполные двое суток не только ликвидировали остатки строения, но и засыпали котлован песком, поверх которого настелили куски привезённого с лугов травяного дёрна. Его подстригли, аккуратно заделали чернозёмом швы между кусками дёрна, в общем, навели полный лоск.
Такое приятное впечатление огромный газон производил на тех, кто стоял на асфальтовой дорожке рядом с ним, но стоило подняться на второй этаж штаба и посмотреть на него из окон кабинета комбрига или начштаба, и перед вашими глазами простиралось лоскутное одеяло. Разнотравье, неодинаковая густота травяных всходов и даже наклон стебельков травы на каждом куске дёрна отличались друг от друга. Часть кусков дёрна резко выделялась осенней пожухлой бурой травой.
В этот, казалось бы, «победный» вечер подошла моя очередь вновь заступать в наряд по штабу. Ночь прошла спокойно, а утром сообщили, что Вознесенский приедет только на следующий день. Все успокоились и даже немного расслабились. Стояли погожие дни бабьего лета. Я прохаживался под зданием штаба, наблюдая за офицерами, подходившими полюбоваться результатом аврала. Начштаба стоял у открытого окна своего кабинета, и с высоты второго этажа включился в общий разговор:
- У моей бабки в деревне такое лоскутное одеяло было. Да за такую маскировку нам всем такую «кузькину мать» покажут. Небо ясное, пролетит американский спутник-шпион, американцы завтра же Брежневу ноту, что, де, мы тут новую ракетную шахту оборудовали. Вони будет на полгода.
Под окном, среди офицеров, красовался своей новой формой первый в нашей части прапорщик – командир музвзвода. Приложив руку к козырьку, он задрал голову наверх и обратился к начштаба:
- Товарищ, подполковник! Разрешите высказать предложение. Я, когда ещё «срочную» служил, у нас аналогичный случай произошел. Мы в парке посёлка, где часть наша стояла, эстраду к Первомаю отремонтировали, да с озеленением, т.е. с таким же дёрном, промашка вышла. Так старшина наш взял помпу для побелки, и мы траву меловой клеевой салатной краской побрызгали. C того места, где на концерте секретарь райкома с командиром нашей части сидели, газон смотрелся как зелёненький проросший ячмень на пасхальной тарелке с яйцами.
- А, что товарищ прапорщик, спасибо за идею! Только на счёт «пасхальной тарелки» ты по осторожнее будь, особенно с «замполитами» нашими, а то они тебе «яйца» покрасят, не дожидаясь Пасхи.
И начштаба бросил в мою сторону:
- А ну-ка, сержант, старшину БУЧа ко мне быстро!
Не прошло и часа, как старшина Батареи Управления Части с двумя бойцами на краю нового газона разводили в ведре с водой меловую зелёную краску. Они аккуратно процеживали раствор через марлю, заливая его в герметичный пластмассовый ранец с насосом, какие носят на спине при проведении дезактивации, точнее смывания, радиоактивной пыли. От ранца идёт шланг, заканчивающийся металлической трубкой с краником на ближнем к шлангу конце и разбрызгивателем на дальнем.
Чёрт меня дернул в это же самое время выйти из здания штаба, и глазеть на эти приготовления. В окно меня снова увидел начштаба и скомандовал:
- Сержант! Бери шланг, будешь брызгать, куда тебе скажу, а вы, бойцы, один несёт ранец, другой ему качает насос. Двигаться след в след за сержантом, чтобы не топтались по покрашенной траве.
Мы выстроились в затылок друг другу и начали движение. Я открыл краник на ближнем ко мне конце трубки и с разбрызгивателя с шипением вырвались тысячи мельчайших брызг краски. Начштаба руководил из окна:
- Не маши так разбрызгивателем, ровнее наноси краску. Так! Левее давай, ещё шаг, теперь вперёд. Не торопись, смотри, пропустил плешь, полшага назад. А вы, бойцы, что столпились. Как в танце надо. Повторяйте синхронно за сержантом шаги. И качай, качай беспрерывно, а то давления нет, капает как моча со стариковского хрена. Сержант! Сам следи за давлением, подсказывай бойцам. Сюда, правее ещё раз пройдите. Там не надо, там и так трава зелёная. А теперь задом отходите, задом. Мать вашу так, куда на крашеную траву отходишь.
Через полчаса несколько осипшим от беспрерывных команд голосом начштаба произнёс:
- Молодцы, бойцы! Ай, да прапорщик, лихо придумал!
На следующее утро комбриг лично встречал Вознесенского на КПП части, минут сорок назад он получил из штаба округа срочную шифрограмму, в которой говорилось: «Генерал-лейтенанту Вознесенскому немедленно прибыть в Министерство обороны в Москву. Военно-транспортный самолёт ждёт его на аэродроме, дислоцированном в сорока километрах от ракетной бригады».
Комбриг доложил генерал-лейтенанту приказ округа, Вознесенский обменялся с ним парой фраз, пожал ему руку и снова сел в чёрную командирскую «Волгу», высланную для его встречи на вокзале. Машина с визгом резко развернулась и помчалась по дороге, ведущей к автостраде, по которой комбриговский водитель за полчаса довез генерала до аэродрома. В следующий раз Вознесенский приехал к нам в часть уже в заснеженном декабре.
Продолжение: