В 1936 году Лос-Анджелес решил, что бедность не вписывается в его имидж, и развернул настоящую полицейскую операцию на границах штата. Представьте: толпы измождённых мигрантов, бежавших от засухи и Великой депрессии, тянутся в Калифорнию в надежде на лучшую жизнь, а их встречают офицеры с дубинками и вопросом: «Деньги есть? Нет? Проваливай!» Эта программа, названная «борьбой с бездомными», с февраля по апрель 1936 года превратила город в неприступную крепость, куда пускали только тех, у кого в кармане звенели монеты. 😎
Полиция Лос-Анджелеса (LAPD), под руководством шефа Джеймса Эдгара Дэвиса, прозванного «Двуствольный», отправила 136 офицеров патрулировать 16 точек вдоль 700-мильной границы Калифорнии с Аризоной, Невадой и Орегоном. Они останавливали поезда, машины и даже пешеходов, проверяя всех, кто выглядел «подозрительно» — то есть бедно. Официально это называлось «защитой города от угрозы». Угроза, видимо, заключалась в том, что бездомный мог попросить еды или, хуже того, устроиться на работу и нарушить лощёный образ Лос-Анджелеса. Мигрантов допрашивали, как шпионов, и разворачивали без лишних разговоров. Это как если бы в России на въезде в Москву проверяли, есть ли у вас прописка, а без неё — пинком в сторону Рязани
Инициатива вызвала бурю негодования. Критики, включая правозащитников, называли её неконституционной, утверждая, что нельзя криминализировать бедность. Историк Билл Ласчер в книге The Golden Fortress: California’s Border War on Dust Bowl Refugees отмечает, что блокада была не только о мигрантах, но и о попытке «очистить» улицы Лос-Анджелеса от бездомных, которых власти считали обузой. По его словам, критерии «подозрительности» были размытыми: офицеры пропускали блестящие новые машины, но останавливали старые «Форды», покрытые пылью половины континента. Некоторых задержанных заставляли работать бесплатно, добывая гравий или песок для общественных проектов, что больше напоминало каторгу, чем защиту города.
Эти патрули были не просто местным экспериментом. В 1930-х годах Америка переживала кризис: Великая депрессия и засуха на Великих равнинах, известная как «Пыльный котёл», выгнали из домов около 2,5 миллиона человек. От 200 до 400 тысяч из них направились в Калифорнию, привлечённые слухами о рабочих местах на фермах и в садах. Лос-Анджелес, чьё население с 1930 по 1940 год выросло с 1 до почти 1,5 миллиона, стал магнитом для этих «пыльных беженцев». Но местные жители, называвшие их «Оки» (даже если те были не из Оклахомы), видели в них не работников, а угрозу. По данным музея Капитолия Калифорнии, мигрантов считали «необразованными, нечестными и странными», а многие жили в трущобах, прозванных «Гувервиллями» в честь президента Герберта Гувера.
Блокада опиралась на закон 1933 года против «бродяг», который Дэвис использовал для оправдания своих действий. Однако лишь три шерифа из пограничных округов согласились сотрудничать, что сделало операцию неравномерной. По словам Дэвиса, за два месяца они развернули около 11 тысяч человек, но историки, включая Ласчера, считают эту цифру завышенной. Задержанных нередко отправляли в импровизированные тюрьмы, вроде пустующих номеров в отелях у границы. Некоторые, у кого не было судимостей, могли просто уйти, но другие попадали под арест или принудительный труд. Газета Los Angeles Times 4 февраля 1936 года назвала это «армейским корпусом», а United Press уже 6 февраля писала, что песня «Калифорния, я иду» сменилась «тихим шёпотом» в Аризоне, где поток мигрантов резко сократился.
Общественная реакция была смешанной. Los Angeles Times и местная торговая палата поддерживали блокаду, видя в ней защиту ресурсов города. Мэр Фрэнк Шоу заявил в Sacramento Bee, что Лос-Анджелес столкнулся с «отчаянной ситуацией», если позволит «каждому поезду привозить новых безработных». Но другие, включая адвокатов и активистов, указывали на нарушение прав граждан США. Один из примеров — случай режиссёра Джона Лангана, остановленного в Блайте, штат Калифорния. Он возмутился допросом, но его всё равно задержали, что подчёркивает произвол патрулей. Олатунджи Ошо-Уильямс в статье для Smithsonian Magazine отмечает, что блокада стала предвестником современных иммиграционных споров, показав, как власти могут использовать закон для исключения «нежелательных» групп.
Эта история отражает суть американской мечты: без денег ты здесь чужак. В Индии на фестивале Латхмар Холи палками бьют всех без разбора, а в Лос-Анджелесе в 1936-м сортировали по кошельку. Ирония в том, что сами полицейские, гонявшие мигрантов, вероятно, тоже боролись с финансовыми трудностями — Депрессия не щадила никого. Культурный контекст того времени, описанный в книге Los Angeles in the 1930s от Federal Writers Project, показывает, как писатели вроде Рэймонда Чандлера и Натаниэля Уэста формировали образ Лос-Анджелеса как города контрастов — блеска Голливуда и теней нищеты. Их работы подчёркивали социальное неравенство, которое блокада лишь усугубила.
Блокада 1936 года также вписывается в более широкий исторический контекст. В начале XX века Калифорния вытеснила рабочих-иммигрантов из Китая, Японии и Мексики, включая массовую репатриацию мексиканцев в 1930-х, когда около 1,8 миллиона человек, 60% из которых были гражданами США, были депортированы. Это освободило рабочие места, которые и привлекли «Оки», но рынок труда быстро перенасытился. По данным историка Джеймса Грегори, автора American Exodus, программы Нового курса сокращали посевные площади, что уменьшило потребность в рабочих, делая мигрантов ещё менее желанными.
Сегодня, спустя почти век, Лос-Анджелес продолжает бороться с бездомностью, но вместо блокпостов власти используют законы, запрещающие спать на улицах, и выселяют людей из палаточных лагерей. Акция 1936 года канула в прошлое, но идея «держать город чистым» от бедняков жива. Как отмечает Майк Дэвис в City of Quartz, Лос-Анджелес превратился из «солнечного рая» в «крепость», где социальные барьеры стали только выше. Город по-прежнему сверкает небоскрёбами и голливудскими вывесками, а полиция следит, чтобы он оставался витриной американской мечты, куда допускают только тех, кто соответствует её стандартам.