"Сорочинская ярмарка" "Коляда-театра". Два с половиной часа льется этот незамутненный поток чистой радости. Конечно, режиссёр Н.В. Коляда сразу нас предупредил: дескать, все наши спектакли с подтекстом, вторым дном, и такие, что в конце поневоле плачешь - а этот не такой.
Не все поверили) Но это оказалось истиной.
Поэтика Гоголя с его прекрасным сочным слогом и театральная энергия Коляды образовали вместе фейерверк такой живительной силы и красоты, что мы, зрители, оказавшись в эпицентре, могли только хлопать - глазами, ладонями - и наслаждаться. В конце всё-таки можно было слегка всплакнуть над тем, что все это слишком быстро закончилось. Но, находясь в эйфории после спектакля, никто этого делать не стал.
"Сорочинскую ярмарку" все мы помним с детства: красная свитка, свиные рыла из окна с вопросом "а что вы тут делаете, добрые люди" и мгновенная симпатия между молодым казаком и девушкой Параской. Ещё есть отсылки к "Пропавшей грамоте" и "Страшной мести".
Зло здесь больше лубочное, идёт скорее от склочности людской, чем от глубокой порочности. Кто зло-то? Не ведьмы же в масках японских духов. Не Солопий же (Олег Ягодин): ну тяпнул лишнего, ну, подкаблучник - подумаешь, грех. Жена его Хивря (Ирина Плесняева) ругливая, конечно,баба, но не без житейской хватки - её что, казнить за длинный язык? Поп Афанасий Иванович (Константин Итунин) - ну да, сластолюбец, но когда это у нас грехом-то считалось. Тем более при нем сварливая Хивря расцветает, так что и не преступление его лёгкий флирт, а заслуга. Да и Цыган (Александр Балыков) вроде как в паре с Чёртом работающий - зла на выходе никому не сделал, а что выгоду свою блюдет, так с ним и договориться проще.
Что же зло? Давайте посмотрим на людей. Они так молитвенно хором повторяют это "пшеница, пшеница!", что становится понятно: пшеница, хлеб - это жизнь и, значит, добро. Всё, что мешает, губит жизнь - это зло. Все просто. Но как прекрасно и радостно это подано!
В финале, как водится, любовь, свадьба, пляски, музыка, уж неважно, попса ли, народная, или вальс Штрауса, все они об одном.
Грустной, или, скорее, отрешенной остаётся только одна фигура - черта (Лев Низами) с посохом странника. Пошутил черт, сыграл в свою игру, они веселятся, а он скучает. Только отблески света и тени плясок на его лице - сколько он уже таких перевидал и сколько ещё увидит? И тут он уж становится похож не на озорного парубка, как в начале действия, а на Врубелевского демона.
Кажется ещё чуть-чуть, и он бы сказал, что счастье человеческое хрупко, и его надо беречь наперекор всем чертям или не надеясь на них. Так бы и сказал: "Думайте о радости, только она остаётся..."