В декабре 1928-го молодой мужчина выходит с Пенсильванского вокзала в Нью-Йорке, крепче прижимает к себе пятилетнего сына — и читает телеграмму: «Сегодня утром отец покончил с собой. Приезжай, если есть возможность». Он только что развёлся, только что вновь стал отцом, только начал вторую книгу, ещё не насытился самой возможностью жить. В эту секунду он не может понять, как человек добровольно отказывается от жизни. Через тридцать лет он повторит этот выбор. Имя ему — Эрнест Хемингуэй.
Детство Хемингуэя — аккуратный, добропорядочный Оук-Парк под Чикаго, с приличиями, воскресными службами и музыкой, звучащей из церквей. Мать, Грейс, — дисциплина, хор, Бах и обязательные уроки на музыкальном инструменте. Отец, Кларенс, — круглосуточные вызовы, охота и рыбалка, и нежелание задерживаться дома дольше, чем нужно. Эта разломанная на два ритма семья словно заранее готовит будущего писателя к двойной оптике его прозы: с одной стороны — сдержанность формы, с другой — пульс подспудных страстей.
В четырнадцать он приходит в боксёрскую секцию по ошибке: нужны не ученики, а спарринг-партнёры. Его избивают и советуют не возвращаться. Эрнест приходит на следующий день. Бокс станет не спортом, а дисциплиной характера — тем самым «подвальной» частью айсберга, которую читатель не видит, но чувствует. После школы — вместо университета — редакция Kansas City Star. Газета учит его главным навыкам на всю жизнь: краткость, точность, минимум прилагательных, никакой фальши. На этих рельсах сформируется тот самый «телеграфный» ритм, благодаря которому его фразы режут воздух, как свист пули.
Первая мировая не берёт его в солдаты из-за близорукости — он едет на итальянский фронт водителем «Красного Креста». Шоколад и сигареты для солдат, миномётный огонь, сотрясение, осколки в ногах, операция без анестезии. Он напишет потом: «Я в тот момент умер; душа покинула тело». Возвращение — с медалью, бессонницей, кошмарами и непониманием: почему Америка живёт так, будто ничего не случилось? Почему мать разговаривает с ним, как с мальчиком? Почему на деньги, отложенные на образование детей, она строит новый дом — и уезжает туда одна?
Его спасают две вещи: ремесло и упрямство. Он снова в журналистике — теперь в «Toronto Star», пишет о рыбалке и криминале, учится видеть деталь как нерв текста. Знакомится с Хэдли Ричардсон, женится, и в 1921-м, по совету Шервуда Андерсона, уезжает в Париж — туда, где дешёвое жильё, дешёвое вино и дорогая атмосфера. Сильвия Бич, у которой всегда можно найти Толстого и Достоевского. Гертруда Стайн — строгая, внимательная, объясняющая молодому американцу, что такое «метод айсберга»: на поверхности — лишь хребет события, остальное — под водой, в умолчаниях.
Париж учит его не только прозе, но и дружбе, и иронии. Джойс, который ввязывается в потасовку и зовёт громоздкого Эрни «разобраться». Фицджеральд, который, встретив его в баре, двадцать минут подряд называет его тексты гениальными. Пьяные поездки за забытым кабриолетом, боксёры-тяжеловесы, которых он дерзит вызвать на ринг, и отточенная реакция — в тексте, на улице, в жизни. При этом литература упрямо не складывается в большой роман: выходят тонкие книжки рассказов, но «большой формы» всё нет. «И восходит солнце» — первый прорыв. Испанские праздники, коррида, компания, в которой все сразу поняли, что играют не шутя. На обложке — словосочетание «потерянное поколение»: метка эпохи, от которой позже будут отмахиваться и которой будут гордиться.
Чтобы уйти из неудобного издательского контракта, он за две недели пишет пародийную «разменную» книгу — и получает свободу издаваться у «Скрибнера». «И восходит солнце» выходит и стреляет: критики говорят о лучшем романе поколения. Но хамская удача любит расплачиваться личным счетом: Хэдли узнаёт о Полин Пфайфер, остроумной и энергичной журналистке. Брак прекращается, Эрнест женится на Полин и переезжает во Флориду, на Ки-Уэст.
Вилла превращается в мини-зоопарк — еноты, павлины, золотые рыбки в бассейне. В декабре 1928-го приходит телеграмма о самоубийстве отца — и злость, с которой он отталкивает чужую слабость. Тем временем «Прощай, оружие» приносит ему славу и крупные деньги, права покупает Paramount. Но чем благополучнее жизнь, тем более тугой становится пружина письма: на смену роману приходит «Смерть после полудня» — книга о корриде, где он ищет — и находит — язык разговора о страхе и достоинстве. Критики спорят, Макс Истмен язвит про «фальшивые волосы на груди». Они встретятся: Эрнест сорвёт рубаху, докажет подлинность — и ударит критика книгой по голове. Он умеет отвечать коротко.
Африка — сафари, азарт, внезапная радость трофеев. Он пишет в Esquire заметки о море и акулах, умудряется прострелить себе ногу, и всё это превращается в литературу. Но Америка живёт Великой депрессией, и многих раздражает сочный репортаж с роскошной виллы. «Государство меня волнует только в виде налогов», — скажет он и вернётся к главному: ремеслу, семье, охоте, бокалу бурбона после полудня.
В крошечном баре Ки-Уэста он познакомится с длинноногой блондинкой — Марта Геллхорн, репортёр и будущая легенда. Она мечтала о встрече со своим кумиром со школы. В Испании начинается гражданская война, и оба едут в Мадрид. Отель, по которому бьёт артиллерия, консервные банки, разогреваемые на плитке, ночи, в которые человек понимает цену каждого утра. Там, среди бомбёжек, их роман становится неотвратим. Полин пишет: «Если ты счастлив — не возвращайся». Он и не собирался. На Кубе, в Финка Вихия, он допишет «По ком звонит колокол» — роман, где испанские слова ломают привычный английский синтаксис, а колокол звонит по каждому, кто ещё жив.
С Орсоном Уэллсом они поссорятся в студии озвучания — Уэллс предложит «подредактировать», Хемингуэй ударит его, а потом пригласит выпить. Во Вторую мировую он не рвётся: впервые ему хорошо — океан, тунцы, рюмка дайкири, такси, которое успевает доехать до ближайшего бара ровно за один бокал. Но всё же он окажется в Нормандии, попадёт в автокатастрофу, получит сотрясение, будет идти с отрядом по Франции не только как корреспондент, но и как боец — вразрез Женевской конвенции. Освобождать Париж, спорить с судьбой, влюбиться в Мэри Уэлш и, буднично напористо, смыть в унитаз фотографию её мужа.
После войны — провал и любовь. «За рекой, в тени деревьев» раскритикуют как напыщенную и пустую — он, вопреки разгромным рецензиям, не сдастся. В его жизнь войдёт 18-летняя поэтесса Адриана Иванчич — и с ней вернётся удивительное: сосредоточение ремесла. «Старик и море» — короткая повесть, где всё лишнее снято, как мясо с кости. Она принесёт ему всемирное признание, а вскоре — и Нобелевскую премию.
Но жизнь продолжает бить его в темя. Умирает мать, умирает Полин, сына арестовывают за прогулку по улице в женской одежде — семейные письма становятся лезвиями. Африка оборачивается двумя авиакатастрофами подряд: газеты спешат печатать некрологи, устроив репетицию его смерти. Он выживает — но теряет слух, испытывает боли, злится, пьёт и всё чаще пугает близких вспышками подозрительности.
Нобелевскую он получает в 1954-м, ехать за ней не может: здоровье не позволяет. Телевизионное интервью — как будто он читает речь человека постороннего. Боли, бессонница, провалы памяти, ощущение, что за ним следят. Лечение — электрошоком, лекарства, от которых мутнеет сознание. Переезд в Кетчум, Айдахо: от пальм — к горам, от океана — к тонкому горному воздуху. Он сидит за машинкой на рассвете, но слова не складываются в абзацы; иногда удаётся строчка, иногда — две. Для поздравления избранному президенту Джону Кеннеди ему понадобятся две недели, чтобы написать четыре фразы. Он плачет — впервые от бессилия, а не от злости или боли.
В апреле 1961-го Мэри застаёт его на полу с ружьём и патронами. Её уговоры хватает ненадолго: 2 июля, на рассвете, он спускается в подвал, где хранит дробовик. Мир услышит выстрел и растеряется: как жить без того, кто так безошибочно объяснял цену мужеству и страху? Похороны проходят тихо; дом оцепляют — репортёры и поклонники уже здесь. Он не любил показывать слабость и не захотел, чтобы его немощь стала зрелищем.
Через три года выйдет «Праздник, который всегда с тобой» — дрожащая, нежная книга о двадцатых, Париже, молодости и дружбе. В 1980-м рассекретят документы ФБР: за Хемингуэем действительно следили десятилетиями — из-за подозрений в «левизне» и кубинских связях. Выяснится, что паранойя была не только болезнью, но и реальностью, и что он снова оказался прав в своей мучительной прозорливости.
Жизнь Хемингуэя похожа на корриды, о которых он писал: зрелище, где публика видит лишь верхушку, а главное происходит под кожей. Он всегда искал границу — и в войнах, и в боксе, и в любви, и в ремесле. На этой границе его фразы становились твёрдыми, как кость, а герои — простыми и упрямыми, как старик, который уводит свою лодку в море, хотя море давно уводит у него силы. Он знал цену каждому слову: когда их остаётся мало, выкидываешь лишнее. Он верил в простые глаголы и короткие предложения, потому что долгие — любит жизнь, и она их всегда обрывает.
Его упрямство раздражало, его бравада задевала, его привычка бить в челюсть мешала тем, кто предпочитал говорить намёками. Но на столе литературы до сих пор лежат его ножи: прямота, экономия, уважение к боли и труду. Он оставил роман о молодости, роман о войне, повесть о старике и море — и внезапно нежные парижские страницы, где всё проступает сквозь свет: голодное счастье, надежда, друзья, смешные истории и первое ощущение, что «возможно всё». В этой смеси хулиганства и дисциплины, жестокости и милосердия он и нашёл себя. И, может быть, объяснил нас — людей, которые каждый раз упрямо вытягивают свою лодку к воде, даже если знают, какой ценой вернутся обратно.