Начну с того, что речь идет о послевоенной поре, когда массового распространения телевидения, компьютеров, Интернета еще не было. Почти все свое свободное время молодое поколение проводило на улицах и во дворах. Существовала тьма-тьмущая игр и развлечений на свежем воздухе.
Девочки прыгали на скакалках – поодиночке или группами. Две девочки вращали тяжелую веревку, а их стайка, выскакивая одна за другой, ловко запрыгивали под веревку и потом выскакивали из под нее. Заденешь веревку – идешь ее крутить, заменяя ведущих.
Еще у девочек была в ходу игра «в классики». На асфальте чертили мелом ряд квадратиков и нужно было, перепрыгивая из одного в другой на одной ножке, одновременно подталкивать ногой плоский камешек или черепок.
Популярными и для мальчиков и для девочек были традиционные прятки и пятнашки, игра в «веришь не веришь». Нередко играли в игру: «Я садовником родился, не на шутку рассердился…».
Игра в прятки всегда начиналась словами:
Тай–тай, налетай,
Кто в прятки идет,
Собираю народ,
Кто в прятки идет.
У мальчишек почти все дворовые игры начинались с деления на две команды. Это и футбол, и лапта, и «казаки-разбойники». Для того, чтобы деление на команды было более или менее честным проводилась дворовая жеребьевка. Для этого сначала выбиралось двое самых крепких ребят, примерно равных по силе. Считалось, что они были «на матях», т.е. они могли выбирать себе команды. Остальные ребята разбивались на пары и отходили в сторону со словами: «Пошли сговариваться». Каждому из пары они сами выбирали по согласованию между ними кличку-пароль, при этом часто в рифму.
Потом пары по очереди подходили к «матям» и спрашивали: «Мати, мати, чего тебе дати: голик-веник или сто рублей денег?» Или: «Солнце на закате или говно на лопате?» «Мати» выбирали их, после чего один пацан шел в одну команду, а другой к противникам. Вот так и подбирались команды.
Летом за городом играли в «рюхи», потом эта игра стала называться «городки». Одни и те же городошные фигуры назывались по разному: «Пулеметное гнездо» называлось также «Бабка в окошке», а «Гаубица» имела еще другое название: «Дедка на крыше». Конечно, самыми трудными фигурами для выбивания были лежачие – «самолет», «рак» и «письмо».
Играли «в ножички» – на земле очерчивали круг, делили его пополам и по очереди с высоты роста, взяв ножик за конец лезвия, бросали его в землю на половине противника, чтобы он обязательно воткнулся. Затем делили чертой, в направлении воткнувшегося ножичка «чужую» землю, давая противнику право выбора. Но втыкать нож при броске нужно было, стоя только на «своей» земле.
Очень распространена была игра «в штандер». Играющие стоят в при этом кружок, а водящий, про которого говорили , что он «штандерует», несколько раз повторяет : «Штандер, штандер, штандер..», после чего он неожиданно называет имя кого-то из играющих и при этом высоко подбрасывает мяч. Остальные пока не услышат, кого он назовет, не разбегаются, а вдруг его имя произнесет водящий. И, только услышав имя того, кто должен будет ловить подброшенный высоко вверх мяч, все участники разбегаются как можно дальше, а названный по имени ловит мяч, после чего сразу должен будет прокричать «Стоп!» , а потом попасть мячом в любого из остановившихся играющих.
Интересно то, что хотя само слово «штандер» типично немецкое (от глагола zu stehen прошедшее время: stand означает «стоять», слово Stander, по-немецки , – это буквально вымпел или флажок на автомобиле). Но сколько я ни спрашивал немцев, моих ровесников, описывая им и эту игру, и ее название, никто про нее ничего не слышал.
Пацаны во дворах устраивали «тарзанки» – подвешивали крепкие веревки в проходах и качались на них. После мартовской амнистии 53-года многие парни, «работая» под амнистированных уголовников стали носить русские сапоги и «полуперденчики» – зимние черные полупальто с косыми карманами.
Зимним развлечением было зацепиться проволочным крючком за борт грузовика и катится за ним в сапогах, скользя по обледенелому снегу. Мостовые тогда от снега часто не успевали чистить. Это и был прообраз русских водных лыж!
Устраивали «дымовухи» – плотно скручивали рулончик фотопленки, сверху оборачивали его куском газеты, плотно закручивали концы и поджигали. Только-только пленка начинала загораться – сразу кидали на землю и тушили ногой. От скрутки валил густой дым. Если это устраивалось на лестнице, то пройти из-за дыма было невозможно.
Еще было одно развлечение с карбидом кальция, которое называли просто «карбидом». Бросали его в лужу, сверху накрывали старой кастрюлей вверх дном, а в дне кастрюли гвоздиком заранее пробивали дырочку. Когда запах ацетилена становился ощутимым, поджигали его струю из дырочки спичкой. Кастрюля взлетала вверх. Чем дольше проявишь терпение, не зажигая спичку, тем больше накапливалось внутри газа, и тем выше взлетала кастрюля. Иногда выше четвертого или пятого этажа. Но однажды мне все-таки долбануло по лбу дном кастрюли, когда мы ждали слишком долго, и я не успел голову убрать.
Весной любимым развлечением школьников были «прожигалки». Это обычные лупы, которые нужно было, направив на солнце, сфокусировать луч на чем-либо горючем – рукоятке перочинного ножа, карандаше и выжечь свое имя.
Среди дворовых игр существовали и игры на деньги. Но в них участвовала не мелюзга, а парни постарше. Это были: «пристенок» и «чхе – орлы мои». В «пристенок» играли так: стукали ребром монеты о стенку, чтобы, падая, она оказывалась как можно ближе к монете соперника так, чтобы можно было дотянуться «пялом», т.е. вытянутыми пальцами – большой-мизинец от одной монеты до другой. Дотянулся – значит выиграл!
А в «чхе» играли так: на кон ставилась стопка монет «орлами», т.е. гербом вниз. Кидали битку – каплевидный кусок свинца, который обычно отливали в столовой ложке и таскали всегда в кармане. Битка должна была упасть как можно ближе к черте, на которой стояла стопка монет, но не перелететь через нее. Степень близости падения битки к черте определяла очередность последующих ударов по кучке монет. Попал за черту – на этот кон вылетаешь. А если попал в саму стопку монет, то перевернувшиеся монеты – твои. Потом по очереди били биткой по краю монет, стараясь их перевернуть.
Популярным карточными играми у взрослых ребят помимо игры «в очко» были «сека», «бура» и «шамайка». «Шамайкой» называлась шестерка крестей, это был джокер.
Еще было популярно такое озорство. Бросался на тротуаре привязанный за ниточку кошелек, не в середине тротуара, а чуть с краю. Парни, держа в руках другой конец нитки, садились с нейтральным видом на скамейку или ограду газона. Случайный прохожий, заметивший кошелек, воровато оглядывался и незаметно нагибался за ним. Тут-то и было самое время дергать за нитку: кошелек улетал в сторону, а прохожий, поняв, что его надули, начинал кричать и ругаться.
Вот еще одно популярное развлечение тех лет. Двое-трое парней стояли на улице посреди тротуара и, вперившись взглядом в окно на третьем-четвертом этаже, застывали неподвижно. К ним присоединялись любопытные прохожие. Начинались разговоры и догадки , шел шепот. Когда народу набиралось достаточно, парни-заводилы тихо смывались и курили в сторонке, продолжая наблюдать за толпой зевак. Нередко к толпе подходил милиционер, выясняя, в чем дело. Другим вариантом такого же развлечения было собрать толпу у висевшей на стене старой газеты. Тут нужно было для начала собрать человек пять-шесть. Быстро набиралось немало любопытных. Потом парни, устроившие это, тихо отходили в сторонку и наблюдали за толпой зевак у висевшей на стене старой газеты.
Ребята играли обычно в своих дворах, на улицу выходили редко. А в чужие дворы, даже соседние, заглядывать было опасно. Тут же их юные обитатели, завидев чужаков, начинали задираться. Особым шиком считалось в то время знание окрестных проходных дворов.
Ленинградцы, XX век, вторая половина
Пролог. Гимн Великому городу
В 1949 году композитор Глиэр написал балет «Медный всадник». Увертюра к балету была им названа «Гимн Великому городу». Родители в 1952 году взяли нас с братом на этот спектакль в Мариинку. На меня еще тогда увертюра произвела сильное впечатление. Хотелось почему-то встать при ее исполнении, как всегда вставали при звуках Гимна страны. И вот через много лет эта мелодия стала официальным Гимном Ленинграда – Санкт-Петербурга.
Всякий раз, когда сходишь на платформе Московского вокзала с «Красной стрелы» мелодия гимна торжественно доносится из репродукторов. И поневоле возникает чувство гордости за родной город.
И вот еще одно сильное впечатление: я увидел кадры, как в Лондоне высший свет английской знати, стоя навытяжку, весь партер и все ярусы, выслушали полностью весь Гимн Великому городу – Hymn of the great city.
И тут меня внезапно озарило: я должен написать свой текст гимна на музыку Глиэра.
Вот он:
Красуйся, Град! Ты жемчужина Державы
Воздвигли наши предки на века
России мощь и мировую славу
Судьба твоя горда и высока
Твоих дворцов величавые фасады,
Коней твоих ослепительный полет,
Садов и парков волшебные ограды
Гордится ими героический народ
Не дрогнул ты и в годины испытаний
Во все века помог нам победить
И нет у нас теперь других желаний:
Свою судьбу лишь с тобою разделить
Так славься, Град – украшение России,
Искусства и науки светлый храм!
Всегда и всюду в сердцах тебя носили
Будь славен ты и живи на радость нам!
Исторические названия
Отец родился в 1910 году в городе, который тогда назывался еще не Ленинградом и даже не Петроградом, а Санкт-Петербургом. Как и нынче. Поэтому привычка к старым названиям улиц, площадей, театров, магазинов сохранилась у родителей на всю жизнь. Они всегда, например, говорили: «Кирочная», а не «Салтыкова-Щедрина». Улицу Толмачева, где находится кинотеатр «Родина», называли «Караванной», а улицу Воинова – «Шпалерной».
Они говорили: «Елисеевский магазин», «Филипповская булочная». И про театры: «Алекандринка», «Мариинка».
А с тридцатых годов у них в ходу остались названия магазинов: «Росконд» (Российские кондитерские), парфюмерный магазин «ТЭЖЭ» (трест эфиро-жировых эссенций), «Молокосоюз».
Например, яйца они старались всегда покупать только в «Росконде». Гастроном этот, ближайший к нашему дому, находился на Литейном проспекте угол улицы Пестеля. Там в зале стоял овоскоп, такой большой фонарь с дырчатым диском и мощной лампой под ним. В дырки можно было вставлять только что купленные яйца, чтобы проверить их на просвет, нет ли среди них яиц с темными пятнами. И такие испорченные яйца продавщицы без лишних слов всегда меняли на другие.
В этом «Росконде» нам с братом мать всегда покупала томатный сок, который продавщица нацеживала из высоких стеклянных конусов. Тут же рядом в стакане с проточной водой стояла чайная ложечка. Ее вынимали из стакана, зачерпывали из солонки немного соли и подсаливали томатный сок.
Из ЖАКТА, который давно уже официально назывался ЖЭУ или РЖУ, всем приходили счета за квартиру. В двадцатые-тридцатые годы слово «ЖАКТ» означало Жилищно-Арендное Кооперативное Товарищество.
На Кирочной улице стоял кинотеатр «Спартак», это бывшая финская кирха, от которой и название улицы произошло. В фойе кинотеатра на стене было развернуто огромное панно: «Клятва Спартака» – выпускная работа студентов находившегося неподалеку училища Мухиной.
Нынче здание кинотеатра возвращено лютеранской общине Санкт-Петербурга под старым именем: «Петрикирхе».
Отголоски военных лет
Отголоски военных лет, Ленинградцы, XX век, 2-ая половина.
Война давно окончилась, но привычки военных лет еще долго продолжали жить. Начну с тех, что связаны с курением. Например, где вы сейчас увидите, чтобы у курящего человека просили прикурить? Даже спички никто теперь не попросит, только зажигалку. А в послевоенные годы сплошь и рядом только и слышна была привычная фраза:
– Разрешите прикурить!
И тут же в ответ дымящий папиросой стряхивал с нее указательным пальцем пепел и вытягивал вперед ладонь, повернув ее вверх тыльной стороной с зажатой между пальцами тлеющей на конце папиросой.
С такой просьбой обращались на улице и равные по возрасту, и младший к старшему. Странно было бы, чтобы просящему прикурить в ответ совали в руки спички.
Дело в том, что в военные годы спички берегли. В магазинах они не каждый раз лежали на полках, да и магазины не всегда были открыты. На фронте из гильз мастерили самодельные зажигалки на тот случай, если спичек под рукой не окажется.
Вот разве только просящим прикурить дамам не протягивали в ответ для прикуривания зажженную папироску, а учтиво вытягивали из кармана коробок, чиркали спичкой и элегантно подносили огонек просившей закурить. А дама, приподняв на мужчину глаза, вежливо и многообещающе благодарила.
Нынче спички не кажутся особой ценностью, и мы ими не так часто пользуемся как раньше. Только если нужно зажечь горелку газовой плиты или на пикнике развести огонь под углями для гриля. А раньше, когда в домах сплошь и рядом стояли печки, дровяные плиты и колонки в ваннах, на кухнях чадили керосинки и примусы – спички были нужны почти каждую минуту.
Долгие годы не считалось зазорным одалживать у прохожих папироску или сигарету.
– Ребята, закурить не найдется?
С таким вопросом в вечернее время, когда все магазины уже были закрыты, часто обращались к незнакомым людям или к группе парней прохожие на улицах, пассажиры на платформах загородных поездов, в парках и скверах. Им редко отказывали. Привычка эта постепенно отошла в прошлое уже в годы перестройки, когда на улицах появились киоски, торгующие почти круглые сутки. И одновременно цены на табак неимоверно возросли. Раньше пачка сигарет «Ароматных» или «Дымок» стоила 15-20 копеек.
Конечно, никаких пижонских сигарет с фильтром в те годы у нас не водилось. Из сигарет продавались только коротенькие плоские, их курили, всовывая в мундштук. Были и круглые сигареты «Друг», они имели золотой обрез.
Многие мужчины курили папиросы «Север», офицеры – «Казбек», но большинство курило «Беломорканал». Особым спросом у курильщиков пользовался «Беломор» ленинградской табачной фабрики имени Урицкого.
Для курящих в те годы было раздолье! Существовали целые вагоны для курящих, в самолетах смолили вовсю, кроме периода взлета и посадки. Курили и в открытых кинотеатрах. На Кавказе пассажиры курили и в автобусах.
В ресторанах всегда стоял дым коромыслом. В гостях курили иногда на лестницах или на кухнях, но нередко и прямо за столом.
А теперь поговорим о послевоенных банях. В послевоенное время, когда большинство людей жило в коммунальных квартирах, мало кто мог похвастаться наличием в ней ванной комнаты. Но даже в этом случае процедура помывки в домашних условиях требовала больших хлопот – наличия дров для колонки, ее растопки, ожидания пока вода в колонке нагреется, помывки после себя ванной. Ни газового отопления, ни централизованно поступающей горячей воды в те годы еще не было.
Поэтому в городах все регулярно, обычно раз в неделю, посещали баню. В отличие от дореволюционного и нэповского периода стоимость посещения бань мало различалась по классам и была невысока.
Рядом с кранами горячей и холодной воды были установлены специальные скамьи для инвалидов. Это облегчало им перенос наполненных водой тазов от кранов к скамье. Обычно молодые парни сами безо всяких просьб помогали им это сделать. Ну, и, конечно, подсаживали инвалидов в парной на полок.
При входе в парилку каждый новый человек спрашивал:
– Поддать?
Ему отвечали:
– Там с уголка подцепи!
Он зачерпывал ковшом с длинной ручкой горячей воды и плескал его содержимое в угол каменки.
Очень часто совершенно незнакомые люди могли запросто подойти друг к другу и, протягивая уже намыленную мочалку, попросить потереть спинку. «Сильнее, сильнее, – просили они, – не стесняйся!»
После этого можно было ополоснуть мыльные ладони в их же тазике, а намыленный спрашивал в ответ: «Тебе потереть?»
В этом сказывались отголоски фронтового братства. Сейчас это по разным причинам вряд ли встретишь, тем более между незнакомыми людьми.
В женское отделение бани сразу после войны матери-одиночки водили пацанов-дошкольников. А мывшиеся кругом женщины, внимательно на мальчиков поглядывали и неодобрительно покачивали головами. А матери говорили:
– Да он маленький еще, ничего не понимает.
А женщины отвечали им:
– Так уж и маленький.
И, почему-то подчеркнуто направляя взгляд в середину корпуса пацана, выговаривали матери:
– А ты повнимательнее посмотри!
В больших банях было специальное отделение «Мать и дитя». Вот туда можно было ходить всей семьей. После помывки в банном буфете можно было выпить лимонада или пива. К столикам, где сидела мужская пьющая пиво компания, нередко подъезжали инвалиды на тележках и их угощали кружкой пива или наливали в стакан незаметно принесенной с собой водки.
Нам с братом отец покупал в банном буфете по полной бутылке лимонада, а себе брал пиво. Почти каждый раз перед тем как покупать нам лимонад отец говорил:
- Будете почти все время мыться прохладной водой – больше лимонада не получите!»
Мыться нужно было горячущей водой, и только в конце разрешалось наполнить тазик водой чуть прохладнее. Как принесешь наполненный тазик, отец сразу же опускал туда ладонь для проверки и если вода оказывалась недостаточно горячей – тут же ее выливал и отправлял снова наполнять.
Зато уже в конце мытья можно было постоять под прохладным душем. После парилки и горячей воды это было настоящее наслаждение!
Послевоенные ленинградские словечки
Экскурс в область забытых сегодня слов, почти на каждом шагу встречавшихся в Ленинграде в конце сороковых – начале пятидесятых годов. Начну с выражения "примазаться". Это относилось к бесконечно-длинным очередям.
– Гражданочка, а что это вы там примазываетесь?
– Да я просто в туалет отошла на минутку.
– Не знаю, в какой там туалет, но вас здесь точно не было!
Вот еще словечки: "фикса", фиксатый. Это означало наличие золотой коронки на одном или нескольких передних зубах.
– Тут парень уже до тебя подходил.
– Что за парень?
– Да такой, с фиксой.
– Серега, что ли?
Полуперденчик – короткое пальто, зимнее или осеннее – не достававшее до колен.
– Ты бы оделся потеплее, а то уже мороз на дворе, а ты все в курточке какой-то стрюцкой бегаешь.
– Так нечего надеть.
– Вот возьми хоть этот полуперденчик. И то теплее будет.
Встречались в те годы и такие словечки, которые и сейчас в ходу, но их нынче не так часто услышишь, как это было сразу после войны.
Тогда часто говорили, особенно в Ленинграде: «доходяга», «доход».
– Вот доходягой прямо стал!
Это значило худой, изможденный, одетый в обноски оборванец. Небритый, голодный. Доходяги слонялись по рынкам в надежде на подачки от торговцев, на милостыню или на небольшую подработку.
«Придурок» – тоже можно было нередко услышать. Придурок жизни, огрызок счастья, кусочек горя. Вот такая совершенно бессмысленная присказка тогда была в ходу.
Еще популярным было слово «артельщик». Но это имелась в виду не рабочая артель времен шаляпинской «Дубинушки». Послевоенные артели были небольшими производствами, выпускавшими, скажем, номерки для гардеробов, мочалки, сетки-авоськи. Была такая присказка: «Артель напрасный труд». Директора артелей жили по тем временам неплохо, но нередко их на различные сроки и сажали.
Несколько интимное словечко: «магазин». Но не в значении «продуктовый». Начну с потайной застежки. Ее и сейчас используют и в пальто, и в куртках. Для этого применяют двойной слой материала: в нижнем проделывают петли для пуговиц, а верхний слой маскирует нижний.
В ту пору, когда молнии еще не так широко использовались, мужские брюки, точнее их ширинка, выполнялась на пуговицах с потайной застежкой.
По забывчивости или по небрежности, а иногда и потому что петли после многолетней носки как следует разнашивались, поскольку брюки носили по пять, а то и по десять лет, одна-две пуговицы оказывались именно на этом месте незастегнутыми. И тот, кто замечал это у прохожего, у соседа или сотрудника, стараясь соблюсти правила негласного этикета и избегая произнесения вслух »неприличного» слова, обычно говорил:
– А что, магазин уже (или еще) торгует?
Или:
– У вас магазин открыт!
И еще много разных вариаций со словом «магазин».
Молодежная среда в те годы имела свой набор словечек. Популярным словом в пятидесятых было слово «глотный». Глотный фильм, глотная книга (да-да! мальчишки тогда еще книги читали ), глотный поступок.
Был и глагол:
– Да ладно, парни, кончай глотничать!
Глотный» означало: «смешной», «комичный», «несуразный».
А «глотничать» соответственно: «шутить», «забавляться», «весело озорничать».
Глотник» – это «шутник», «комик», «дурачок»,
Практически все значения слова «глотный» переняло сегодня слово «прикольный». «Прикалываться», «прикол», «приколист». Единственное в чем состоит отличие, что от прилагательного «глотный» не было существительного, не было слова «глота» или нечто подобного. То есть, не существовало аналога слова «прикол».
Еще было похожее по смыслу слово «шкодный», т.е. смешной, забавный. Шкодным мог быть фильм, поступок, привычка тоже могла быть шкодной. Шкодным мог быть и парень.
В ходу было еще слово «духариться». Оно означало веселиться, подсмеиваться, озорничать.
– Ты зря так раздухарился!
Т.е., напрасно так развеселился, разошелся, погорячился. Например, играя и выигрывая подряд несколько раз в карты, постоянно увеличиваешь ставки. Или на радостях наобещал сделать что-то несбыточное или дал кому-то в долг денег без уверенности в отдаче.
Кроме слов «глотный», и «шкодный», т.е. смешной, забавный, уморительный часто употреблялись но уже в другом смысле выражения: «законный» , «кенный», «кенненький».
– Вчера такой законный ножичек нашел!
– Покажи. Да, кенный!
– Кенненький у тебя самокат. Кто подарил?
– Видел «Тарзана»? Законный фильм!
– Тут мы с Витькой махнулись фонариками.
– Покажи. Кенный какой!
Еще было одно словечко: «захамить». Это значило что-то взять, выманить и не отдавать.
– А чего ты у меня стёрочку захамил?
– Да ты мне ее сам же подарил.
– Ничего я тебе не дарил. Просто дал кляксу стереть и все.
– Так теперь уже поздно.
– Хамила!
– Что??
Еще было в ходу такое словечко: «попутать». – Тут вчера для контроши шпоры написал. Кенные такие.
– Смотри, училка попутает!
Еще песенку такую пели:
А в городе Калуга
Попутала супруга...
«Попутали», т.е. поймали, застукали. Это совсем не в смысле «бес попутал». И ничего общего с глаголом «путать».
Часто можно было услышать словечко «попухать».
– Тут вчера мы с ребятами чуть не попухли.
– А что случилось?
– Да в сарай дяди Коли залезли, старый велик достать хотели. А тут легавка нагрянула. Пришлось по крышам драпать.
Вместо смотреть, глядеть использовали слово «зепать» и "зырить".
– Ты чего тут за всеми зепаешь? Стучать собрался?
Или:
– Пойду позепаю, Юрка не пришел еще.
Существовало слово «тырить».
– У меня такой классный ножичек был.
– Покажешь?
– Да его вчера в раздевалке на физре стырили.
Пацаны задирались словами:
– Ты на кого тянешь?
– А ты?!
После этих фраз начиналась, как правило, крупная потасовка или: «стычка». «Стыкнуться» означало подраться.
– Выйдем?
– А, может, прямо здесь стыкнемся?
«Метелить», «отметелить».
– На танцы завтра идешь?
– Не-а.
– Что так?
– Да меня прошлый раз там из-за Наташки так отметелили.
Среди спортсменов были популярны два глагола «сачковать» и «зарубаться». Сачковать, т.е. бездельничать, лодырничать. Только тренер отошел к другой группе спортсменов, так сразу же интенсивность заданных им упражнений в покинутой группе снизилась, а то и просто ребята переходили на треп. И это неудивительно: тренировки длились по два, а то и по три часа и проходили четыре-пять раз в неделю. Немудрено было и устать.
– Ну, этот-то известный сачок, – говорил тренер про спортсмена, пропустившего без особых причин подряд несколько тренировок.
– Ребята, только не сачковать, делать все в полную силу! – часто звучало тренерское напутствие.
"Зарубаться" или "устраивать зарубу" означало организовать на тренировке небольшие соревнования по вспомогательным упражнениям. Скажем, по тройным прыжкам с места, или метаниям двумя руками ядра, стоя спиной по направлению метания. Тренеры не только всячески поддерживали этот соревновательный элемент тренировок, но и нередко сами в нем участвовали.
Существовал в те годы и особый футбольный жаргон. Про футбольные удары говорили так:
– Бей пыром!
Это значило со всей силы ударить по мячу носком ботинка.
– Баночкой накати.
«Баночкой» означало выполнить удар средней силы внутренней стороной стопы. В других городах такой удар называли «удар щёчкой».
– Американкой откинь.
«Американкой» назывался совсем несильный откат мяча (пас) наружной, т.е. боковой стороной стопы бегущему невдалеке члену команды.
В других городах этот же удар назывался «удар шведкой».
В обоих случаях это был удар «по-иностранному».
Удар подъемом как-то особенно не назывался. Правда, иногда про него говорили: «удар со всей дури».
Бабушка приходит из магазина и матери возмущенно:
– Представляешь, эта хабалка обсчитала меня на тридцать копеек!
– Какая хабалка?
– Да кассирша в вашем продуктовом. Больше в вашем районе в магазин не пойду. Лучше бы у своего дома всё накупила и сюда к вам привезла. Мои-то там все меня знают.
А что такое в те времена означали эти тридцать копеек? Это батон за тринадцать плюс кирпичик черного за четырнадцать, да еще на трамвае можно за три копейки прокатиться из конца в конец, скажем, на шестнадцатом от Малой Охты до Ленмясокомбината. Если покупателей и обсчитывали, то делали это в кассе. Только в небольших магазинчиках деньги принимал сам продавец. Продавцы же при наличии кассы не обсчитывали, но могли «обвесить».
Помимо лексики ленинградская речь отличалась еще и манерой произнесения слов, выговором. В отличие от мягкого московского говора: «булоШная», «кориШневый», «скуШный», «подсвеШник» в Питере коренные жители произносили эти слова именно так, как они писались: «булоЧная», «кориЧневый», «скуЧный», «подсвеЧник».
И если в Москве произносили цифры 7 и 8 так: «семЬ», «восемЬ», то в Ленинграде: «сем», «восем». В этом легко убедиться, слушая для сравнения старые записи спектаклей московского МХАТа и петербургской Александринки.
Продолжение: