Синяк под глазом я замазывала тональным кремом уже в третий раз за месяц. Руки дрожали, когда накладывала толстый слой — нужно было скрыть все следы до прихода свекрови.
Анна Петровна приходила каждое воскресенье. Всегда нарядная, всегда с критическим взглядом, всегда готовая найти, к чему придраться.
— Таня, — позвал Сергей из кухни, — мама скоро придет. Приготовь нормально стол.
— Готовлю, — ответила я, стараясь не поворачиваться к нему лицом.
Вчерашний синяк еще болел. Сергей ударил за то, что пересолила суп. Сказал, что я делаю это специально, чтобы его злить.
— И макияж свой смой, — добавил он. — Выглядишь как клоун.
— Не смою, — тихо ответила я.
— Что сказала?
— Ничего не сказала.
— Нет, сказала. Повтори.
— Сергей, пожалуйста, не начинай.
— Не начинай? Ты мне еще указываешь?
Он встал из-за стола и пошел ко мне. Я сжалась, ожидая удара.
— Смой макияж, — повторил он медленно. — Сейчас же.
— Сергей, мама придет...
— Мама ничего не заметит. Ты слишком много на себя мажешь.
— Я немного мажу.
— Много. Как дешевка какая-то.
В дверь позвонили. Сергей моментально изменился — стал приветливым, улыбчивым.
— Иди открывай, — сказал он ласково. — Мама пришла.
Анна Петровна вошла с букетом роз и коробкой конфет.
— Здравствуй, Танечка, — сказала она, целуя меня в щеку. — Как дела?
— Хорошо, Анна Петровна.
— А почему такая бледная? Не болеешь?
— Не болею. Просто устала немного.
— От чего устала? Дома сидишь, не работаешь.
— Дома тоже дел много.
— Каких дел? — она окинула взглядом квартиру. — Убираться? Готовить? Это не дела, это обязанности.
Сергей обнял мать.
— Мам, проходи. Таня стол накрыла.
— Накрыла? Посмотрим, что накрыла.
Мы прошли на кухню. Анна Петровна критически осмотрела стол.
— Салат какой-то скучный. И почему одна курица? Где рыба? Где мясо?
— Анна Петровна, курица тоже мясо, — осмелилась заметить я.
— Курица — это птица, а не мясо. Мясо — это говядина, баранина.
— Мам, все нормально, — вмешался Сергей. — Таня старалась.
— Старалась? — свекровь подняла бровь. — По-моему, она ленилась.
Мы сели за стол. Анна Петровна попробовала салат и поморщилась.
— Безвкусно. Соли мало.
— Я могу досолить, — предложила я.
— Поздно досаливать. Надо было сразу правильно делать.
— Анна Петровна, в следующий раз сделаю лучше.
— В следующий раз, в следующий раз... Сколько можно говорить "в следующий раз"?
Сергей молчал, ел и изредка кивал матери.
— А что это у тебя с лицом? — вдруг спросила Анна Петровна, пристально глядя на меня.
— Что с лицом?
— Макияжа много. И неестественно как-то.
— Я всегда так крашусь.
— Нет, не всегда. Раньше скромнее была.
— Может, просто день такой.
— Какой такой день? — она наклонилась ближе. — А это что?
Мое сердце екнуло. Она разглядела синяк.
— Что это? — повторила она.
— Ничего, — пробормотала я. — Ударилась.
— Ударилась? Обо что ударилась?
— О дверцу шкафа.
— Покажи.
— Что показать?
— Синяк покажи.
Я растерянно посмотрела на Сергея. Он сидел напряженный.
— Анна Петровна, ничего особенного...
— Покажи, говорю.
Дрожащими руками я стерла тональный крем. Синяк проступил во всей красе — темно-фиолетовый, большой.
Анна Петровна ахнула.
— Господи! Это что такое?
— Ударилась, — повторила я.
— О дверцу шкафа?
— Да.
— Таня, ты думаешь, я дура?
— Нет, Анна Петровна.
— Тогда зачем врешь? Такой синяк от дверцы не бывает.
Я молчала, не зная, что сказать.
— Сергей, — свекровь повернулась к сыну, — ты что-нибудь знаешь об этом?
— О чем, мам?
— О синяке у жены.
— Она сказала — ударилась.
— Сергей, не ври. Я же не слепая.
— Мам, при чем здесь я?
— При том, что таких синяков от ударов о мебель не бывает.
— Бывают, если сильно удариться.
— Сергей, — голос Анны Петровны стал строгим, — ты бил жену?
— Мам, что ты говоришь!
— Отвечай прямо. Ты ее бил?
— Не бил.
— Тогда откуда синяк?
— Не знаю. Спроси у нее.
Анна Петровна снова повернулась ко мне.
— Таня, кто тебя ударил?
— Никто не ударил.
— Таня, я последний раз спрашиваю. Кто тебя ударил?
Я молчала.
— Сергей ударил?
— Нет, — прошептала я.
— Врешь.
— Не вру.
— Врешь. И глаза виноватые, и голос дрожит.
— Анна Петровна, правда, сама ударилась.
— Сама? В глаз? Да еще так сильно?
— Была невнимательная.
— Невнимательная... — она покачала головой. — Сергей, выйди из кухни.
— Зачем?
— Выйди, говорю.
Сергей неохотно ушел в комнату. Анна Петровна дождалась, пока он скроется, и наклонилась ко мне.
— Теперь говори правду. Он тебя бьет?
— Нет, — прошептала я.
— Танечка, я же не чужая. Я свекровь. Можешь мне сказать.
— Нечего сказать.
— Как часто он тебя бьет?
— Он меня не бьет!
— Танечка, не ври. По синяку видно — это не первый раз.
Я заплакала.
— Анна Петровна, пожалуйста, не спрашивайте.
— Почему не спрашивать? Если мой сын поднимает руку на жену, я должна знать.
— Он не поднимает...
— Поднимает. И ты это терпишь.
— Анна Петровна...
— Сколько раз он тебя бил?
— Не бил...
— Таня, хватит врать! Отвечай честно!
— Несколько раз, — прошептала я.
— Несколько — это сколько?
— Не считала.
— За что бьет?
— За разные вещи.
— За какие разные вещи?
— Если что-то не так сделаю.
— Что не так?
— Еду плохо приготовлю. Или квартиру плохо уберу.
— И он тебя за это бьет?
— Иногда.
— Часто?
— Не очень.
— Как не очень? Раз в неделю? В месяц?
— По-разному.
Анна Петровна откинулась на спинку стула.
— Господи, — сказала она. — Что же это такое.
— Анна Петровна, не надо его ругать.
— Не надо ругать? А что надо? Хвалить?
— Просто... он нервный. Работа тяжелая.
— У всех работа тяжелая. Но не все жен бьют.
— Он не специально.
— Как не специально? Рука сама поднимается?
— Он потом извиняется.
— Извиняется и снова бьет?
— Анна Петровна, пожалуйста, не делайте скандал.
— Какой скандал? Я с сыном поговорю.
— Не надо!
— Почему не надо?
— Ему будет неприятно.
— А тебе приятно, когда он тебя бьет?
— Неприятно. Но...
— Но что?
— Но он же муж.
— И что, что муж? Мужья не имеют права бить жен.
— Имеют, если жена неправильно себя ведет.
— Таня, что ты говоришь? Какое право?
— Ну... если жена не слушается.
— Не слушается? Ты что, ребенок?
— Нет, но...
— Но что?
— Но муж — голова семьи.
— Голова семьи — это не значит, что можно бить.
— Но если жена неправильно себя ведет...
— А ты как неправильно себя ведешь?
— Ну... иногда пересаливаю еду. Или не так быстро убираюсь.
— И за это тебя бить?
— Анна Петровна, я правда виновата иногда.
— Ни в чем ты не виновата!
— Виновата. Сергей правильно говорит — я неаккуратная.
— Неаккуратная? И что?
— Жена должна быть аккуратной.
— Должна. Но не под угрозой побоев.
— Анна Петровна, пожалуйста, не говорите с ним об этом.
— Почему?
— Потому что ему будет стыдно. И он на меня злиться будет.
— Пусть злится.
— Нет, пожалуйста. Я не хочу, чтобы он злился.
— А чего ты хочешь?
— Хочу, чтобы все было хорошо.
— А сейчас плохо?
— Не очень хорошо.
— Таня, ты понимаешь, что это ненормально?
— Что ненормально?
— Что муж бьет жену.
— Понимаю. Но что делать?
— Уходить от него.
— Куда уходить?
— К родителям. К подругам. Куда угодно.
— А если негде?
— Найдется где.
— Анна Петровна, я не могу от него уйти.
— Почему не можешь?
— Потому что люблю.
— Любишь того, кто тебя бьет?
— Люблю. Он же не всегда бьет.
— А когда не бьет, что делает?
— Ну... обычные вещи. Работает, отдыхает.
— И ты думаешь, что это любовь?
— Думаю.
— Таня, это не любовь. Это привычка.
— Может быть.
— Точно так. И плохая привычка.
— Но я все равно не уйду.
— Почему?
— Потому что он муж.
— Какой же это муж, если бьет?
— Обычный муж. У многих мужья бьют.
— У каких многих?
— Ну... у соседки, например.
— И что, это нормально?
— Не нормально. Но так бывает.
— Не должно так быть.
— Но есть же.
Анна Петровна вздохнула.
— Таня, — сказала она, — я с тобой честно поговорю.
— Слушаю.
— Я знала, что Сергей может руку поднять.
— Знали?
— Знала. Он в детстве драчливый был.
— И что теперь?
— Теперь я понимаю, что должна была тебя предупредить.
— Предупредить о чем?
— О его характере.
— Я и так его характер знаю.
— Не знаешь. Иначе не терпела бы.
— Анна Петровна, а что вы собираетесь делать?
— Не знаю пока.
— Только, пожалуйста, не ругайте его.
— Почему не ругать?
— Потому что он потом на меня зло сорвет.
— Сорвет?
— Скажет, что я жаловалась.
— И что?
— И побьет еще сильнее.
— За то, что жаловалась?
— За то, что опозорила его перед матерью.
Анна Петровна задумалась.
— Таня, а ты хочешь, чтобы он перестал тебя бить?
— Хочу.
— Тогда надо что-то делать.
— Что делать?
— Не знаю. Думать надо.
В комнату вернулся Сергей.
— Мам, о чем вы там шепчетесь?
— О женских делах, — ответила Анна Петровна.
— О каких женских делах?
— О косметике разговаривали.
— Долго же вы о косметике говорили.
— У женщин много тем для разговора.
Сергей сел за стол и посмотрел на меня.
— А ты что ревела? Глаза красные.
— Не ревела, — сказала я.
— Ревела. Видно же.
— От лука ревела, — вмешалась свекровь. — Салат резала.
— Какой лук? Салат уже нарезан.
— Для завтрашнего салата резала.
— Понятно, — Сергей не поверил, но спорить не стал.
Остаток дня прошел напряженно. Анна Петровна была задумчивая, Сергей подозрительный, я напуганная.
Когда свекровь собралась уходить, она подозвала меня в прихожую.
— Таня, — сказала она тихо, — я подумаю, что делать.
— Анна Петровна, пожалуйста, ничего не делайте.
— Как ничего? Сын жену бьет, а я должна молчать?
— Должны.
— Почему должна?
— Потому что это семейное дело.
— Семейное дело, когда жену бьют?
— Да.
— Таня, ты что, ненормальная?
— Нормальная.
— Тогда почему терпишь?
— Потому что другого выхода нет.
— Есть выход.
— Какой?
— Уйти от него.
— Не уйду.
— Почему?
— Потому что люблю.
— И что теперь?
— Теперь живу как живется.
— А если он тебя покалечит?
— Не покалечит.
— Откуда знаешь?
— Он не такой.
— Какой же он, если бьет?
— Обычный. Просто нервный.
Анна Петровна покачала головой.
— Не понимаю тебя, — сказала она.
— А что тут понимать?
— Почему ты это терпишь.
— Терплю и терплю.
— А если он убьет тебя?
— Не убьет.
— А если убьет?
— Тогда убьет.
— И ты готова умереть?
— Не готова. Но что поделаешь.
— Уйти от него можно.
— Нельзя.
— Почему нельзя?
— Потому что стыдно.
— Что стыдно?
— Признаться, что муж бьет.
— А терпеть не стыдно?
— Терпеть — это мое дело.
— А жаловаться — стыдно?
— Стыдно.
— Таня, — Анна Петровна взяла меня за руки, — я тебе скажу одну вещь.
— Какую?
— Ты не должна это терпеть.
— Должна.
— Не должна. И если Сергей не прекратит, я сама что-нибудь придумаю.
— Что придумаете?
— Поговорю с ним серьезно.
— Анна Петровна, не надо!
— Надо.
— Он обидится!
— Пусть обижается.
— А потом он меня побьет!
— Не побьет.
— Побьет! Скажет, что я жаловалась!
— Скажешь, что не жаловалась.
— Он не поверит!
— Поверит.
— Не поверит! Он же не дурак!
Анна Петровна вздохнула.
— Хорошо, — сказала она. — Не скажу ему, что ты рассказывала.
— Правда не скажете?
— Не скажу. Скажу, что сама догадалась.
— А если он спросит, откуда догадались?
— Скажу — по синякам догадалась.
— А если он будет отрицать?
— Не поверю.
— Анна Петровна, а что вы ему скажете?
— Скажу, что это неправильно.
— А если он не послушается?
— Тогда придумаю что-нибудь еще.
— Что придумаете?
— Не знаю пока. Что-нибудь придумаю.
Она ушла, а я осталась в страхе. Если Анна Петровна поговорит с Сергеем, он поймет, что я ему рассказала. И тогда...
Вечером Сергей был мрачный.
— О чем вы с мамой шептались? — спросил он.
— Ни о чем.
— Врешь. Что-то обсуждали.
— Обсуждали рецепты.
— Какие рецепты?
— Салатов.
— Час рецепты обсуждали?
— Много рецептов.
— Таня, не ври мне.
— Не вру.
— Вру. И мама странно себя вела.
— Как странно?
— Задумчиво. И на меня косо смотрела.
— Показалось.
— Не показалось. Что ты ей сказала?
— Ничего не сказала.
— Сказала. Иначе откуда такое поведение?
— Сергей, правда, ничего не говорила.
— Врешь.
Он встал и подошел ко мне.
— В последний раз спрашиваю. Что ты ей сказала?
— Ничего, — прошептала я.
— Значит, так.
Он замахнулся. И тут зазвонил телефон.
— Алло, — ответил Сергей.
— Сергей, это мама. Нам нужно поговорить.
— О чем поговорить?
— Приезжай ко мне. Сейчас.
— Зачем?
— Приезжай, говорю.
— А о чем говорить будем?
— Приедешь — узнаешь.
Сергей положил трубку и посмотрел на меня подозрительно.
— Все-таки что-то сказала, — проговорил он.
— Не говорила.
— Тогда откуда она знает?
— Что знает?
— То, что знает.
Он надел куртку и ушел. А я осталась ждать его возвращения и думать — что скажет ему Анна Петровна? И как он отреагирует?
Вернулся Сергей поздно ночью. Злой, мрачный.
— Ну что, довольна? — спросил он.
— Чем довольна?
— Что нажаловалась маме.
— Я не жаловалась.
— Не жаловалась? А откуда она все знает?
— Не знаю.
— Знаешь. Сама рассказала.
— Не рассказывала.
— Рассказывала. И теперь мама считает меня извергом.
— Что она сказала?
— Сказала, что я не имею права тебя бить.
— И что вы ответили?
— Ответил, что не бью.
— И что она?
— А она говорит — синяк сам не появился.
— И что дальше?
— А дальше она мне устроила лекцию о том, как нужно обращаться с женами.
— И что?
— И ничего. Выслушал и ушел.
— Сергей, а может, она права?
— В чем права?
— Что бить нельзя.
— Можно, если есть за что.
— А за что меня бить?
— За то, что жалуешься матери.
— Я не жаловалась!
— Жаловалась.
Он снова замахнулся. Но потом опустил руку.
— Знаешь что, — сказал он, — мама велела тебя не трогать.
— Велела?
— Велела. Сказала, что если еще раз подниму на тебя руку, лишит меня наследства.
— Серьезно?
— Серьезно. Так что радуйся.
— Я не радуюсь.
— Не радуйся. Но и не расслабляйся.
— Что значит не расслабляйся?
— Значит веди себя правильно. А то мама не всегда рядом будет.
На следующий день позвонила Анна Петровна.
— Таня, — сказала она, — я с Сергеем поговорила.
— Поговорили.
— Предупредила его.
— Что предупредили?
— Что если еще раз поднимет на тебя руку, я его накажу.
— Как накажете?
— Лишу наследства.
— И он поверил?
— Поверил. Знает, что я не шучу.
— А если он все равно будет бить?
— Не будет. Он деньги любит больше, чем злость.
— А если полюбит злость больше?
— Тогда придумаем что-то еще.
— Что придумаем?
— Не знаю. Но что-нибудь придумаем.
— Анна Петровна, а вы не пожалеете, что заступились за меня?
— Не пожалею.
— А если Сергей обидится?
— Пусть обижается.
— Но вы же его любите.
— Люблю. Но это не значит, что должна покрывать его гадости.
— Но ведь я же не ваша дочь.
— А что?
— А то, что вы заступаетесь за чужого человека.
— Ты не чужая. Ты жена моего сына.
— Но все равно не родная.
— Таня, — сказала Анна Петровна строго, — запомни одну вещь.
— Какую?
— Семейное насилие — это не семейное дело. Это преступление.
— Но ведь люди говорят — не выноси сор из избы.
— Люди говорят разное. Но когда дело касается побоев, сор выносить нужно.
— А если это позорит семью?
— Семью позорит не жалоба на насилие. Семью позорит само насилие.
— Но ведь все узнают.
— И что, что узнают?
— Будут осуждать.
— Кого осуждать?
— Меня.
— За что тебя осуждать?
— За то, что терпела.
— А Сергея за что осуждать будут?
— За то, что бил.
— Вот видишь. Значит, осуждать будут его, а не тебя.
— Но меня тоже.
— Может быть. Но это неправильно.
— Но так есть.
— Тогда плевать на таких людей.
— Анна Петровна, а что если он узнает, что вы знаете?
— Уже знает.
— И что?
— И ничего. Сказал, что больше не будет.
— А если будет?
— Не будет. Я его знаю.
— А если все-таки будет?
— Тогда не позорь семью — сразу уходи от него.
— Как уходи?
— Собирай вещи и уходи.
— Но это же позор для семьи.
— Позор — когда терпишь. А когда уходишь от насильника — это не позор. Это правильно.
Я поняла тогда, что Анна Петровна не такая, как другие свекрови. Она первая сказала мне правду — семья не должна покрывать насилие. И уход от мужа-тирана — это не позор, а спасение.