ПРЕДЫДУЩИЕ ЧАСТИ ЦИКЛА "Россия в 1839 году" - размышления о многом" - В ИЛЛЮСТРИРОВАННОМ КАТАЛОГЕ "РУССКIЙ РЕЗОНЕРЪ" LIVE
Всем утра доброго, дня отменного, вечера уютного, ночи покойной, ave, salute или как вам угодно!
Можно ли в двадцать седьмой раз автору, будь он хоть трижды гениален, предваряя чей-то текст, оставаться хоть сколь-нибудь оригинальным? Этакий, знаете ли, тамада, у которого на любой случай из жизни заготовлено с десяток верных тостов... Весьма сомневаюсь. К тому же памятна мне с детства фраза одного из персонажей знаменитой тетралогии Гарина-Михайловского: "До такой гадости… до такой пошлости может довести человека желанье вечно оригинальничать". Ну, так и не станем тянуть заношенное одеяльце на себя, а лучше сразу последуем за де Кюстином, прибывшим - если кто помнит - в Нижний Новгород, и даже умудрившимся... им восхититься! Правда, с первого взгляда. Мы уже помним, что "второй" и "последующий" взгляды маркиза способны в прах разметать первичные его впечатления. Приведенная ниже иллюстрация картины П.П.Верещагина, в отличие от верхней - Боголюбова, хоть и предательски отсвечивает на переднем плане облаченьями, не свойственными 1839 году ("Что ж ты, собрат, не подобно эпохе оделся?" (С)), но, как мне показалось, весьма точно передает самый дух знаменитой нижегородской ярмарки.
Для начала без какого-либо злорадства (но, признаться, с чувством скверно скрываемого удовлетворенья) понаблюдаем за маркизом, получившим очередную "ответочку" от столь ненавидимой им России. Я уже говорил, что всякая мысль материальна?..
- ... Наконец, доехав до крайней оконечности этой длинной улицы, где начинается дорога, крутым подъемом ведущая в старый город, ... заметили мы кофейню, что стояла ближе всего к Волге. Приблизиться к ней мешал рынок — небольшие крытые ряды, источавшие запахи менее всего благовонные. Тут велел я остановиться и проводить меня в кофейню, заключавшую в себе не один зал, но также целое торжище, занимавшее длинный ряд помещений. Хозяин принял меня с почетом и учтиво проводил сквозь шумную толпу, заполнявшую всю эту череду комнат, дойдя вместе со мною до последней залы, как и прочие заставленной столами, за которыми сидели посетители в шубах и пили чай и крепкие напитки, он показал, что не имеет ни единой комнаты, которая бы пустовала... Воздух в этой комнате был такой спертый, что я тотчас стал задыхаться; то была отвратительная смесь всевозможных выделений: жирный смрад овчин, мускусный запах дубленых кож (так называемой русской кожи), запахи смазных сапог, кислой капусты (главной пищи крестьян), кофе, чая, ликеров, водки — все это сгущало атмосферу. Я вдыхал настоящую отраву — но что делать? — то была последняя возможность. К тому же я надеялся, что, как только комнату освободят и хорошенько вымоют, дурные запахи рассеются вместе с толпою посетителей
Уговорив хозяина разогнать посетителей и устроить ему в последней зале с отдельным выходом ночлег, де Кюстин платит первому немалую сумму. И что же он обретает взамен?.. А вот что!
... Сделка наша состоялась, и я был немало горд этою завоеванною с бою вонючею комнатенкой, за которую взяли с меня дороже, чем за лучшие апартаменты в парижском «Отеле принцев». Хоть я и понес убыток, но утешался мыслью об одержанной победе. Только в России, стране, где человек, почитаемый могущественным, не ведает преград своим прихотям, можно в мгновение ока превратить зал кофейни в спальню... Но что я вижу? — из-под каждого стола, из-под каждого табурета вылезают полчища тварей, каких я еще ни разу не видывал, — черных насекомых длиною в полдюйма, довольно толстых, рыхлых, ползучих, липких, вонючих и весьма проворных. Этот зловонный гад известен в некоторых странах Восточной Европы, на Волыни и Украине, в России, а также, кажется, и в великой Польше... Какое имя давали ему половые из нижегородской кофейни, я не расслышал. Увидев, что полы в моем пристанище сплошь усеяны этими кишащими тварями, которых половые умышленно и нечаянно давили даже не сотнями, но тысячами, особенно же ощутив дополнительное зловоние, производимое при их истреблении, я пришел в отчаяние, опрометью выскочил из комнаты и помчался прочь из этой улицы представляться губернатору. В гнусное мое пристанище вернулся я лишь после того, как меня не единожды заверили, что оно вычищено самым тщательным образом. Кровать моя, набитая якобы свежим сеном, стояла посреди зала, все четыре ее ножки были поставлены в миски с водою, и я всю ночь провел при свете...
Боже, что же это за чудища, до такой степени напугавшие нашего отважного путешественника, решившего без охраны и арсенала пистолетов, но зато - с собственною кроватью отправиться в страну варваров, дикости и темноты, что он в ужасе побежал "представляться губернатору"? Да, представьте, обыкновенный... Blattella germanica, по-нашему таракан "прусак", со страху показавшийся маркизу "черным".
Коль уж мы затронули персону реального (а не выдуманного, как это свойственно иной раз маркизу, нередко изобретавшего для пущей убедительности персонажей-конструкторов) нижегородского губернатора, то давайте представим его!
- Я всего несколько часов в этом городе и уже успел повидать губернатора; мне дали на его имя несколько весьма внушительных рекомендательных писем; для русского он показался мне гостеприимным и общительным...
Выходцу из славной русской фамилии Михаилу Петровичу Бутурлину к тому времени исполнилось 53 года. Добрый вояка, получивший ранение в плечо при Бородине, участвовавший в заграничном походе 1813-1814 гг, битвах при Кульме, Лейпциге и Дрездене, вошедший победоносно в Париж, Бутурлин исправлял должность военного губернатора весьма дельно, за первый же год, вникнув во все нюансы, сумел сэкономить для казны более 200 тысяч рублей, но - как ни странно - в Историю вошел согласно сохранившейся оценке современника всего лишь, как "в светском отношении... человек сносный и даже весьма приятный". Да разве ещё Пушкин писал в 1833 году о нем Натали: "Сегодня был я у губернатора, генерала Бутурлина. Он и жена его приняли меня очень мило и ласково; он уговорил меня обедать завтра у него..." Правда, вдогонку Бутурлин из особых мер предосторожности послал в Оренбург губернатору Перовскому письмецо о том, что, по его мнению, Пушкин собирает материалы вовсе не о Пугачеве, а имеет намерения и некое тайное поручение что-то изобличить, чем дал одну из нитей сюжета Гоголю для будущей комедии.
Однако же, пора нам последовать за маркизом к главной цели его поездки - на знаменитую нижегородскую ярмарку! Мы достаточно хорошо помним её описание начала ХХ века из "Жизни Клима Самгина", так что свидетельство из 1839 года, полагаю, будет весьма любопытным.
- ... На ярмарке встречаются люди из всех стран мира, в особенности из дальних краев Востока; однако люди эти более необычны именами, нежели обликом. Все азиаты походят друг на друга, или, во всяком случае, их можно поделить на два разряда: у одних обезьяньи лица (калмыки, монголы, башкиры, китайцы), у других греческий профиль (черкесы, персы, грузины, индийцы и проч.). Нижегородская ярмарка располагается, как я уже говорил, на огромном треугольнике песчаной, совершенно плоской суши, образующем мыс между Окою и широким руслом Волги, куда эта река впадает. С обеих сторон эта площадка примыкает, таким образом, к одной из рек. Земля, на которой скапливается столько богатств, почти не возвышается над уровнем воды; потому вдоль берегов Оки и Волги стоят одни лишь сараи, лачуги и товарные склады, сам же ярмарочный городок помещается заметно дальше от воды, у основания образуемого двумя реками треугольника; со стороны бесплодной равнины, простирающейся на запад и северо-запад, к Ярославлю и Москве, он ограничен лишь теми пределами, что пожелали поставить ему люди. Этот обширный торговый городок состоит из широких, длинных и совершенно прямых улиц; такое расположение вредит живописности целого; над лавками возвышается около дюжины павильонов причудливого стиля, называемых китайскими, но их недостаточно, чтоб скрасить унылое однообразие общего вида ярмарки. Этот прямоугольный базар кажется безлюдным, настолько он велик: стоит углубиться в ряды его лавок, как толпы уже больше не видать, в то время как у подходов к этим улицам теснятся целые орды. Ярмарочный городок, как и все современные города России, слишком просторен для своего населения, а между тем вам уже известно, что средняя численность этого населения составляет двести тысяч душ ежедневно; правда, в столь огромное количество приезжих следует включить и всех тех, что рассеяны по рекам, по судам, дающим кров целому народу водоплавающих существ, а также по палаточным лагерям, что окружают ярмарку как таковую... При впадении в Волгу Ока раза в четыре шире Сены; река отделяет постоянный город от ярмарочного городка; на ней стоит столько судов, что на протяжении половины лье из-за них не видно воды. На судах, превращенных в шатры плавучего бивуака, каждую ночь кое-как ютятся сорок тысяч человек. Этот водоплавающий люд может примоститься где угодно — на мешке, на бочке, на лавке, на доске, на дне лодки, на ящике, на полене, на камне, на свернутом парусе; любая постель им впору, и спят они не раздеваясь; выбрав себе лежанку, расстилают на ней овчинный тулуп и ложатся на нем как на матраце. Скопление судов словно покрывает реку подвижным паркетом. По вечерам из этого водного городка доносятся глухие голоса, людская молвь, сливающаяся с бурлением волн; порой с необитаемого на вид островка, составленного из лодок, слышатся песни; действительно, особенно примечательно то, что на внешний взгляд суда, откуда раздаются звуки, пусты — по крайней мере днем; их обитатели лишь ночуют на них, да и то залезая в трюмы и скрываясь под водой, как муравьи под землей... Более всего поразили меня на этой огромной ярмарке именно населенные людьми реки, напоминающие описания тех китайских городов, где реки становятся улицами и люди, по нехватке места на суше, живут на воде.
Что ж, описание вполне исчерпывающее... правда, изобилующее прямыми и косвенными признаками авторского снобизма и высокомерия по отношению ко всему увиденному ("...Ока - в четыре раза шире Сены". Скажите пожалуйста, ну это ж надо!..) Я нарочно выделил эти места. Прежде всего, обратим внимание на определение "азиатов", под которое - по мнению де Кюстина - равно подпадают и башкиры, и грузины; слава богу, что наш недоЛомброзо хоть различает их по "обезьяньим лицам" и "греческим профилям". Кажется, несколько месяцев назад мы уже отмечали эту "энтомологическую" черту маркиза; вроде как бабочек препарирует и бормочет под нос: у этой, значит, хоботок подлиннее, у этой - покороче... Ну, и - непременное это его акцентирование "пробросов" вроде "бесплодной равнины" и "пожелали оставить ему люди" (читай - азиаты). Мы уже привыкли, маркиз - абсолютно неисправим.
По поводу самого концепта ярмарки у нашего не в меру капризного гостя тоже составилось своеобразное мнение:
- На просторных улицах ярмарки можно найти вместе любые товары со всего света, однако все они как-то затеряны; самый редкий товар — покупатели; что бы я ни видел в этой стране, я всякий раз восклицаю: «Слишком много места и слишком мало людей». Здесь все иначе, чем в странах с древним прошлым, где для цивилизации не хватает земли. Самые изящные и изысканные лавки на ярмарке — французские и английские; там ты словно попадаешь в Париж или Лондон; но не эта левантийская Бонд-стрит, не этот степной Пале-Руаяль составляют истинное богатство нижегородского рынка... Составить полное представление об этом рынке, куда посылают свои изделия два континента, нельзя, не отойдя прочь от прямолинейных торговых рядов и изящных «китайских» павильонов, что украшают базар, заложенный Александром; нужно прежде всего осмотреть стойбища, обступающие с разных сторон благоустроенную ярмарку. Линейка и шнур архитектора вслед за торговлею доходят до этих окраин, составляющих как бы задний двор замка или же ферму при нем; сколь бы пышным и блестящим ни было основное здание, в хозяйственных постройках царит вечный беспорядок — плод врожденной неряшливости и неизбывной нужды.
Я так и полагал! Маркизов офтальмический монохром и на богатейшей ярмарке континента обязательно узрит "нужду". Как спустя полтора столетия пел некоторый наш бард* "... Когда мне говорят: Смотри — счастье, я смотрю туда и вижу тюрьму", так и наш де Кюстин способен при взгляде на Эрмитаж узреть тени погибших при его строительстве рабочих, а глядя на товары со всего света на многие миллионы рублей, сетовать о "нужде" и "неряшливости", забывая о том, что упоминаемый Пале-Руаяль - всего лишь жалкий клочочек земли по сравнению с этой поистине гигантическою ярмаркой!
Мы непременно продолжим путешествие с маркизом в ... (вероятно, затруднюсь с определением месяца, а впрочем - уже январем), а сейчас... Пока предлагаю вспомнить ушедшего за два с половиною года до приезда де Кюстина в Вечность АС и прочесть отрывок, посвященный Нижнему, из не вошедшей в "Евгения Онегина" девятой главы. Как заметил по её поводу тонкий критик Катенин - "автор... решился выпустить эту главу по причинам, важным для него, а не для публики". Итак, нижегородская ярмарка глазами... Евгения Онегина, пустившегося, как мы помним, в путешествие от... самого себя.
. . . . . . . . . . перед ним
Макарьев суетно хлопочет,
Кипит обилием своим.
Сюда жемчуг привез индеец,
Поддельны вина европеец,
Табун бракованных коней
Пригнал заводчик из степей,
Игрок привез свои колоды
И горсть услужливых костей,
Помещик - спелых дочерей,
А дочки - прошлогодни моды.
Всяк суетится, лжет за двух,
И всюду меркантильный дух.
*
Тоска!..
С признательностью за прочтение, мира, душевного равновесия и здоровья нам всем, и, как говаривал один бывший юрисконсульт, «держитесь там», искренне Ваш – Русскiй РезонёрЪ
ЗДЕСЬ - "Русскiй РезонёрЪ" ИЗБРАННОЕ. Сокращённый гид по каналу