Я сижу и смотрю в окно. Поезд уже час как идёт, а у меня всё ещё дрожат руки. Не от злости даже… От стыда какого-то. Почему я должна была оправдываться? Почему все смотрели на меня, как на бессердечную эгоистку?
А ведь билет у меня был. Самый настоящий. С моим местом. С моими деньгами, которые я месяц собирала…
Сижу в своём купе и не могу успокоиться. Руки трясутся, когда достаю телефон — написать маме, что доехала нормально. Нормально… Да какое там нормально, когда весь вагон час назад смотрел на меня, как на последнюю дрянь.
Знаете, есть такие моменты в жизни, когда ты понимаешь — что-то сломалось. Не в мире, а в тебе. Когда ты делаешь всё правильно, по правилам, честно… а тебя всё равно заставляют чувствовать себя виноватой.
Может, я действительно бессердечная? Может, надо было сразу встать, улыбнуться, сказать: “Конечно, бабушка, садитесь”? Как все нормальные люди делают?
Но почему тогда у меня внутри всё кричит: “Неправильно! Несправедливо!”
Я же студентка. Мне девятнадцать. У меня тоже есть права… Или нет?
***
Еду из Москвы домой, в Воронеж. Первый раз в жизни покупала билет сама — на свои деньги, которые зарабатывала всё лето в кафе. Мыла посуду, убирала столы, терпела хамских посетителей. Каждая тысяча доставалась потом и кровью.
Родители развелись два года назад. Мама осталась одна с моим младшим братом, папа завёл новую семью. Денег дома — кот наплакал. Стипендия — смешная, общага — как концлагерь. Приходится работать, чтобы хоть как-то выживать.
А ещё все думают, что студенческая жизнь — это тусовки и веселье. Ага, конечно. Когда у тебя на обед — доширак, а на новые сапоги нужно три месяца копить.
Поэтому когда покупала этот билет, очень тщательно выбирала. Плацкарт дороже, но ехать ночь — нужно лежать. Нижняя полка стоила на триста рублей больше, но я взяла. Потому что спина болит от работы, и верхняя полка — это ад для моего роста.
Считала каждую копейку. Радовалась, как ребёнок, когда билет распечатала. Своё место. Честно купленное.
***
Сажусь на своё место — 23-я нижняя полка. Раскладываю вещи, достаю книгу. Думаю: Наконец-то можно расслабиться.
И тут заходит Она.
Лет под семьдесят, с огромной сумкой и недовольным лицом. Смотрит на меня, потом на билет, потом снова на меня.
— Девочка, а ты где билет покажешь?
Показываю. Всё правильно — вагон, место, дата.
— А сколько тебе лет? — спрашивает она, нависая надо мной.
— Девятнадцать, — отвечаю, не понимая, к чему вопрос.
— Ну и что, что билет! — вдруг взрывается она. — Я старая, больная! Мне на верхнюю полку не залезть! А ты молодая, здоровая!
Стоп. Что происходит?
— Простите, но это моё место. Я его покупала…
— Покупала! — передразнивает она. — А воспитание тебе кто покупал? Где уважение к старшим?
Пассажиры начинают оборачиваться. Кто-то уже достаёт телефон — снимать, наверное.
— Может, проводника позовём? — предлагаю я. — Он поможет разобраться…
И тут она начинает плакать.
***
— Ой, не могу! — всхлипывает бабушка. — Вот молодёжь пошла! Сердца нет! Старушку на верхнюю полку загоняет!
Господи, что творится…
Весь вагон уже смотрит на нас. Тётка напротив цокает языком:
— Ну надо же! В наше время такого не было!
Мужик с верхней полки спускается:
— Девушка, ну будьте человеком! Видите же — бабушка плачет!
— Но у меня билет! — пытаюсь объяснить я. — Я за это место платила!
— Деньги, деньги! — всплёскивает руками какая-то женщина. — Только о деньгах и думаете! А совесть где?
Бабушка плачет всё громче:
— Ой, не доеду я… Сердце болит, ноги опухли… А эта… — показывает на меня пальцем, — сидит, как каменная!
Я чувствую, как краснею. Как будто это я виновата. Как будто я что-то украла.
— Слушайте, — говорю я проводнику, который наконец появился. — Можете проверить — у меня билет на это место.
— Билет-то у вас есть, — соглашается он. — Но понимаете… Бабушка-то действительно пожилая…
— А я что, не человек? — срываюсь я. — У меня тоже спина болит! Я тоже устала! Я работала три месяца, чтобы этот билет купить!
Но меня уже не слышат. Весь вагон против меня.
***
— Да что с вами не так?! — кричу я, встав с места. — Я КУПИЛА БИЛЕТ! Я НЕ ОБЯЗАНА НИКОМУ УСТУПАТЬ!
Тишина. Все смотрят на меня, как на сумасшедшую.
И тут бабушка вдруг перестаёт плакать. Смотрит на меня холодными глазами и говорит:
— Вот видите все? Какая злая! Бессовестная! На старших кричит!
И я понимаю — меня развели. Это спектакль. Театр одного актёра.
— Знаете что, — говорю я тихо, собирая вещи. — Садитесь. Только запомните — я уступаю не потому, что вы правы. А потому, что устала от этого цирка.
***
Забралась на верхнюю полку. Лежу и смотрю в потолок. Внизу бабушка уже весело болтает с соседками, как ни в чём не бывало. Про больное сердце и опухшие ноги — ни слова.
Развели, как ло_а.
Но знаете что самое страшное? Все остальные пассажиры теперь отворачиваются, когда я прохожу мимо. Как будто я действительно что-то плохое сделала.
Спать на верхней полке — ад. Потолок давит, воздуха мало, каждый поворот поезда — как качели. К утру спина болела так, что хотелось плакать.
А внизу бабушка спала сладко. На моём месте. За мои деньги.
И все считают её правой.
***
Поезд приехал. Я больше никогда не буду уступать место, если у меня есть билет. Пусть считают меня бессердечной. Пусть цокают языками.
Доброта не должна быть принудительной. Уважение к старшим не означает, что молодые не имеют прав. А билет — это договор. И я не обязана от него отказываться под давлением чужих слёз.
Может, я жёсткая. Может, бессовестная. Но честная.
И знаете что? Мне больше не стыдно.