- Слышь, малёк, топай сюда! Оглох, что ли?!
Окрик заставил Гошу остановиться. Старенькая мамина сумка, расшитая цветочками, которой он размахивал, направляясь к булочной, стала вдруг такой тяжелой, словно в нее кто-то взял и накидал булыжников. Хотя, кроме потертого кошелька, выданного мамой, там ничего не было.
- Деньги есть?
Высокого прыщавого парня, который задал вопрос, Гоша, конечно, знал. Тюлька – так его звали во дворе. Имя настоящее, если и помнили, то озвучивать не спешили. Не заслужил, как сказала бы Гошкина бабушка. Тюлька был смутьяном и дебоширом. Худосочный, длинный, словно жердина, со странным, словно выбеленным известкой, лицом, он был знаком всем, кто радел за порядок. Жил, как хотел, никого не слушая. Пока была жива его бабушка, которая воспитывала мальчишку с ранних лет, еще как-то держался. А после того, как ее не стало, пошел в разнос. То песни орал под окнами среди ночи, то пьяненький сидел у магазина, вяло отмахиваясь от тех, кто пытался ему помочь.
- Себе помоги! Что ты знаешь о моей жизни?!
Странно, но даже после такого, соседи не оставляли попыток как-то уговорить Тюльку изменить свою жизнь. Но ему это было, похоже, совсем не нужно. Он слонялся по двору и днем, и ночью, вызывая удивление у тех, кто никак не мог понять, на что и как живет этот парень, ведь Тюлька в жизни никогда нигде не работал.
- Тащи сюда свой тощий зад и выворачивай карманы! – Тюлька усмехнулся, глядя на Гошу, и поманил его пальцем. – Чего испугался? Иди сюда! Я сегодня добрый!
Проверять, так ли это, Гошка не стал. Дунул в сторону булочной, точно зная, что там сегодня работает тетя Даша, а она в обиду не даст. Не учил только одного – Тюлька, несмотря на его томный вид и комплекцию, бегал куда быстрее. Кто-то сильно и больно толкнуло Гошку в спину, он рыбкой перелетел через бортик детской песочницы, которая попалась на пути, и зарылся носом в грязный песок, гулко приложившись лбом о деревянный бортик.
- Что за дети пошли? Такие непослушные! – хихикнул где-то далеко Тюлька.
И Гошка отключился, впервые в жизни потеряв сознание.
Очнулся он довольно быстро. Но ни Тюльки, ни маминого кошелька рядом с ним уже не было.
Денег в кошельке было немного. На булку и молоко. Мама больше Гошке пока не давала. Опасалась, что потеряет. А денег у них и так было негусто. С тех пор, как не стало отца, маме помогать было некому, а на зарплату медсестры не очень-то разгуляешься.
Мама и папа у Гоши были детдомовцами. Ни родни, ни корней. Ни тот, ни другая не знали откуда их ветер занес в стены детского дома. Ходили слухи, что маму Гоши просто бросили на обочине дороги маленькой. Чернявую, красивую девочку подобрали проезжающие мимо люди и потом хотели даже забрать и воспитывать, но что-то не срослось. Гошкина мама осталась в детском доме. И там нашла того, кто стал ей и защитником, и другом, и самым близким на свете человеком. Гошкиного отца. Они росли вместе и даже не представляли себе жизни друг без друга. А потом появился Гошка и стало совсем хорошо. Получилась семья.
Отец Гоши работал водителем рейсового автобуса. И как-то дождливой ноябрьской ночью увел машину от столкновения, когда прямо в лоб автобусу вылетел нетрезвый водитель. Люди в салоне не пострадали. А у Гошиного отца остановилось сердце. Никто и знать не знал, что у него были какие-то проблемы. В медицинской карточке, которую мама хранила, не было ни слова о том, что нужно обратить внимание на этот вопрос. Гошин папа прошел комиссию в военкомате, отслужил в армии, и нигде, ни разу ему не сказали о том, что он не здоров.
Мама Гоши после того, как мужа не стало, сорвалась. Она не гуляла, не дебоширила, а просто сидела на кухне, уставившись в одну точку, и пила, изредка молча вставая и выходя из дома, чтобы пополнить запасы спиртного.
О Гошке она в тот момент помнила, но его не видела. Варила по утрам кашу, ставила тарелку перед сыном, и снова забывала о нем до обеда, когда повторялась так же история. Умываться, укладываться спать, играть и пытаться докричаться до мамы было делом Гошки. Он старался, но получалось как-то не очень. Он даже укусил как-то маму, пытаясь привлечь к себе внимание. Но она только вздрогнула, когда боль пронзила ей руку, глянула на след, оставшийся от Гошкиных зубов, и погладила сына по голове:
- Иди поиграй…
Гошка тогда был маленький. Едва четыре сравнялось. Но в тот момент он понял, что маме очень плохо. Если она его не видит и не слышит, то надо что-то делать.
И он сделал.
Притащил свой маленький стульчик, сделанный папой, залез на него и открыл дверь в квартиру. А потом дотопал с пятого на первый этаж, где жила тетя Оля, с которой мама иногда общалась и колотил в дверь до тех пор, пока ему не открыли.
- Гошка! – удивленно ахнула тетя Оля, которая по счастливой случайности, была в тот момент дома, поменявшись по случаю дня рождения мужа сменами с подругой. – Ты чего здесь, малыш? А мама где?
На вопросе о маме Гошка разревелся. И как ни старалась Ольга его успокоить, остановиться не смог.
- Господи, да что творится у вас?! – Ольга подхватила на руки Гошу и позвала мужа, который возился на кухне, карауля, по заданию супруги, утку, доходившую в духовке. – Витя! Иди сюда! Беда!
Гошку отпоили водой, успокоили и уложили на диване в гостиной, приказав большой овчарке, которую Ольга ласково звала Пельмешком, охранять мальчишку.
- Пельмешек, мы быстро! Стереги!
Собака у Ольги была очень умной. Она положила голову на живот Гошки, уткнулась носом в его подмышку и затихла, понимая, что маленькому человеку нужно сейчас только одно – чтобы кто-то был рядом и услышал его боль.
Гошка Пельменя совсем не боялся. Он же давно его знал. А потому, просто обнял собаку и заплакал снова, но уже тихо, жалуясь и Пельмешку, и всему свету белому на то, что папы у него больше нет, да и мамы, похоже, тоже, а одному человеку никак нельзя. Плохо одному! И страшно…
За Гошкину маму пришлось побороться. Ольга с мужем сделали все, чтобы она очнулась от морока, который заставил ее забыть о сыне, о жизни и о себе самой. За ручку водили по врачам, договариваясь со знакомыми и понимая, что Гошку заберут сразу же, как только узнают, что у нее есть проблемы с алкоголем. Успокаивали, поддерживали… и говорили. Порой сутками напролет, стараясь достучаться до измученной души, которая ничего ни знать, ни слышать не хотела. А когда терпение лопнуло, просто сказали ей, что если ничего не изменится, то Гошку они заберут сами и будут воспитывать. А спрашивать ее разрешения не станут.
Сработало.
Гошкина мама, не слышавшая до этого никого и ничего, на эти слова среагировала.
- Не отдам! – оскалилась она на Ольгу, словно волчица. – Своих роди и командуй! Гошка мой!
- Слава Богу! – от облегчения разревелась Ольга. – Достучались! Какая же ты глупая все-таки! Забыла, что у меня своих двое?!
- Забыла… - Гошкина мама словно баран на новые ворота смотрела на подругу и словно не понимала, где находится. – Оль, я совсем с ума сошла?
- Пока нет. Но близко. Сына-то хочешь увидеть? А то он скоро меня мамой называть будет…
- Не надо! Где он?!
- У нас. Как можно было его домой вернуть, когда ты в таком состоянии?
- Не приводи его пока, Оль. Не надо! Не хочу, чтобы он меня такой видел…
Гошкина мама подошла к зеркалу, посмотрела на себя, и заплакала.
Но слезы эти были уже совсем другими. Она плакала о сыне, о муже, о себе, о той жизни, которая никогда уже не вернется. Прощалась…
А потом хлопнула дверью ванной, привела себя в порядок, и взялась за уборку. Нельзя же ребенка в такую грязь!
Гошку мама забрала только через две недели. Когда окончательно пришла в себя и поняла, что справится.
Домой Гошка вернулся с радостью. По маме он соскучился. И хотя у тети Оли был Пельмешек и ее дети – Машка с Сашкой, которые его не обижали, а, наоборот, старались поддержать, утверждая, что не жалеют ничуточки, Гошка отчаянно хотел домой. Он был согласен даже на кашу, которую терпеть не мог с тех пор, как мама заболела. На что угодно, лишь бы сидеть с ней рядом и смотреть на нее.
Просто, конечно, не было. Гошкина мама держалась, но жить было совсем непросто.
- Может, тебе замуж снова? – спрашивала подругу Ольга. – Все-таки, Гошка растет, и ему нужна мужская рука и воспитание.
- Нет, Оль. Не могу я. Нельзя выходить замуж за человека, если все еще любишь другого. Неправильно это. Не по-людски. Зачем кому-то жизнь портить? А Гошка… У него Витя твой есть. И я ему очень благодарна, что он между Сашей и Гошкой разницы не делает. И хвалит одинаково, и на орехи раздает.
- Да я ж не только о Гошке думаю…
- Я понимаю. Но лучше уж так, чем чужой мужик будет его воспитывать. Не уверена я, Оль, что смогу правильный выбор сделать. А Гошка для меня самое важное в жизни. И ты это знаешь.
- Знаю…
Гошка об этих разговорах, конечно, знал. Любопытный был очень. А еще… За маму боялся. И потому иногда подслушивал, о чем тетя Оля с мамой разговаривает. Держал руку на пульсе.
Что это выражение означает, Гошка знал. Ему дядя Витя объяснил. Как и то, что маму беречь нужно, а Гошке мужиком быть. И пусть лет ему пока немного – это неважно. Дядя Витя говорил, что кто-то и в три года уже мужичок, а кто-то и полсотни лет на свете промается, а что это значит – быть мужчиной, – так и не поймет.
Гошка старался.
Вот почему, проморгавшись и отряхнувшись от песка, Гошка задумался. Тюлька был, конечно, крупнее и сильнее его. Но оставлять так, как есть то, что с ним сделали, Гошка не собирался. Лучше уж в глаз еще раз получить, чем струсить! Он прекрасно понимал, что если спустит Тюльке такое поведение в этот раз, то будет все время отдавать ему деньги. Не сам, так силой заставят. За Тюлькой не заржавеет.
Оглянувшись по сторонам, Гошка подобрал было увесистый булыжник, но тут же отбросил его в сторону. Слишком тяжелый. Так и покалечить Тюльку недолго. А это тоже не дело. Нельзя становиться таким же, как этот головорез! Какая тогда между ними разница?!
Но и с голыми руками на такого верзилу переть было глупо.
Гошка покрутился на месте, поразмыслил немного, и потянул из петлиц ремень.
Ремень был папин. Мать отдала его Гошке не так давно, разрешив провертеть пару лишних дырок. И Гошка страшно гордился тем, что этот ремень красовался теперь на его пузе.
Зажав в руке пряжку и намотав на кулак почти половину ремня, Гошка оставил свободный хвост, постегал им немного по лавочке, примеряясь, и отправился искать Тюльку.
Обежав пару раз двор и заглянув во все подъезды, Гошка понял, что так ему Тюльку не найти. И тогда он отправился прямо к нему домой.
А что? Зачем зря время терять?
Дверь ему открыли не сразу. Кто-то копошился в квартире, что-то роняя и бурча недовольно, а когда дверь все-таки распахнулась, Гошка понял, почему Тюлька такой и почему так себя ведет.
Мужчина, который приходился Тюльке отцом, был вусмерть пьян. Он стоял, покачиваясь на пороге, и пытался сфокусировать взгляд покрасневших, воспаленных, глаз на Гошке. Удавалось ему это плохо.
- Чего надо? – икнул, наконец, он.
- А, Тюль… Сын ваш дома?
- А кто его спрашивает?
- Я…
- Что ты мямлишь, малой?! Иди-ка, ты, гуляй! Нет никого тут! Один я! Как перст один на всей планете! И она больше не крутится…
Мужчина бормотал что-то еще, но Гошка его уже не слушал. Нужную информацию он получил.
Ссыпавшись по лестнице, стараясь не оглядываться, и слыша за спиной недовольное бурчание Тюлькиного отца, Гошка вылетел из подъезда и нос к носу столкнулся с тем, кого искал.
- Ты! – он с разбегу ткнулся в живот Тюльке головой, и повалил его на землю. – Кошелек отдал! Быстро!
Гошка замахнулся было на Тюльку, уже готовый ударить его, но тот вдруг зажмурился, вжав голову в плечи.
То ли от неожиданности, то ли по какой-то другой причине, Тюлька испугался вдруг Гошку. Мелкого, тощего пацана, на которого еще некоторое время назад смотрел снисходительно и зло.
- Ну?! – Гошка вовсе не собирался отступаться.
В его голосе было столько обиды и ярости, что Тюлька сам не понял, как сунул руку в карман замызганных штанов и выудил оттуда кошелек.
- На!
Гошка проводил взглядом отброшенный кошелек, но слезать с Тюльки не стал. Напротив, сжал его тощие бока коленками посильнее, и поднес кулак к носу.
- Не смей так больше делать! Если отец тебя обижает – это не значит, что тебе тоже можно! Понял?!
Тюлька растерялся еще больше.
- Откуда ты…
- Видел! – перебил его Гошка. – И все теперь про тебя знаю! Таким же стать хочешь? Как он?!
Что-то изменилось в лице Тюльки. Еще мгновение назад испуганный, он вдруг разъярился настолько, что Гошка понял – дело плохо! И царапиной на лбу он теперь точно не отделается.
- Ты! – Тюлька завертелся на земле, как уж на сковородке, и скинул с себя Гошку. – Да я тебя…
Договорить и сделать что-то он попросту не успел.
- Валерка! А ну, домой! Живо!
Окрик словно заморозил Тюльку в движении. Он размахнулся было, чтобы ударить Гошку, но тут же безвольно уронил руки.
- Долго мне ждать?!
Все тот же нетрезвый голос, который так напугал Гошку пару минут назад, приказывал, и Тюлька не посмел ослушаться.
- Иду, пап…
Гошка, ободравший себе об асфальт дорожки, ведущей к подъезду, и коленки, и локти, растерянно посмотрел вслед Тюльке, бредущему к двери, и вдруг понял, что ему отчаянно хочется зареветь. В голос, совсем, как в детстве, до того ему жаль было в этот момент долговязого Тюльку, ведь он понимал, как тому сейчас страшно.
Дверь подъезда хлопнула и Гошка поднялся на ноги, подобрав с земли кошелек. Сделать хоть что-то в этой ситуации он просто не мог.
Кто он такой? Обычный пацан, а не волшебник. Но даже волшебник, похоже, не смог бы помочь сейчас Тюльке. Просто потому, что есть такие вещи, которые волшебникам просто не под силу. Ведь, пока человек не захочет, чтобы чудо случилось, то хоть маши ты волшебной палочкой, хоть по лбу тому, кому это надо, стучи, хоть сломай ее вообще – ничего не будет!
Булку и молоко Гошка, конечно, купил. А вот разговаривать вечером с мамой наотрез отказался. Ему нужно было подумать.
А рано утром, еще до того, как Виктор проснулся, в дверь его квартиры раздался тихий стук.
- Гошка. А ты чего здесь? С мамой что-то? – переполошилась тут же Ольга
- Нет! Не с ней. Мне помощь нужна!
- Рассказывай! – кивнул Виктор и приобнял жену. – Оль, сделай нам чаю. Разговор, судя по всему, серьезный будет.
Отец Тюльки лечиться отказался наотрез. С Виктором, которого он, конечно, знал, разговаривал вежливо, но сразу дал понять, что в жизнь его лезть не стоит.
- И что теперь делать? – Гошка, веривший все-таки в чудо, смотрел на Виктора так, что тому ничего другого не оставалось, как попытаться сделать то, чего от него ждали.
Чудо…
- Если он не хочет ничего менять в своей жизни, то, может, сын его захочет?
Это было непросто. И долго. Но через полгода Виктор смог добиться того, чтобы Тюльку, которого на самом деле звали Валеркой, приняли в железнодорожный техникум, который находился в соседнем городе.
- Не профукай свой шанс, Валера. Другого не будет! – крепко пожал он руку своему подопечному на перроне вокзала, отправляя его в новую жизнь.
- Спасибо, дядя Витя!
- Потом спасибо скажешь. Когда будешь меня на море с семьей возить по этой вот самой дороге! Учись. И если помощь нужна будет – обращайся. Ты же знаешь, что не один?
- Знаю…
Валерка кивнул, и протянул руку тому, кто стал причиной всех перемен в его жизни.
- Прощай, Гошка!
- Неправильно ты говоришь, Валерка! – улыбнулся Гошка. – Надо говорить не «прощай», а «до свидания»! Мы же с тобой еще встретимся?
- Обязательно…
Валерка отвернулся, сделав вид, что поправляет лямку рюкзака.
Но Гошка точно знал – ни при чем тут эта лямка. А дело все в том, что какой-то не очень умный человек придумал когда-то, что мужчины не плачут. Но ему-то было отлично известно другое.
Мужчина может плакать. И стыдиться тут нечего.
А вот быть не мужчиной – не может.
Пройдет несколько лет, и Гошка окончательно убедится в том, что именно это является истиной. И вытаскивая с поля боя одного раненного за другим, командир эвакуационной бригады со смешным позывным – Пельмень, будет орать в летящей по разбитой дороге «буханке»:
- Плачь! Если так больно, что терпеть нельзя – плачь, родной! Вой в голос! Так легче! Помоги мне! Мужиком ты себя уже показал! Теперь тебе все можно…©
Автор: Людмила Лаврова
©Лаврова Л.Л. 2025
✅ Подписаться на канал в Телеграм
Все текстовые материалы канала Lara's Stories являются объектом авторского права. Запрещено копирование, распространение (в том числе путем копирования на другие ресурсы и сайты в сети Интернет), а также любое использование материалов данного канала без предварительного согласования с правообладателем. Коммерческое использование запрещено.