Представьте картину: скромная дачка в глубинке Пермского края. Не дворец, конечно, а милый уголок с грядками, кустами смородины, яблонькой, скрипящей под тяжестью урожая, и соседями, для которых появление новой кошки – уже событие квартала. И вот в эту пасторальную идиллию, где главные новости – это цена на картошку на местном рынке и у кого куры лучше несутся, врывается… настоящий англичанин. Мой муж. Свежеиспеченный зять, прямиком из Теплого Брайтона.
Моя мама, женщина с характером и чувством юмора, конечно, предупредила пару самых близких подруг: "Мол, дочка мужа привозит, он... иностранный". Но "иностранный" – это абстрактно. Для местных бабулек Шуры и Глафиры, чей географический кругозор заканчивался на Екатеринбурге, "иностранный" мог означать хоть марсианина, хоть жителя соседнего района, который говорит с акцентом.
И вот он, Чарли (ну, пусть будет Чарли, имена меняю на всякий случай), выходит из машины. Высокий, улыбчивый, в джинсах и свитере, который, по мнению Шуры, выглядел "как будто его вязала сама королева, только не докончила". Тишина. Даже куры на минуту замолчали.
Первая реакция знакомых мамы, когда они, сделав вид, что "просто мимо шли, за укропчиком", его увидели, была предсказуема: "Мама дорогая! Да он ж настоящий! Как из кино!". Подразумевалось, видимо, что англичане должны быть исключительно в костюмах-тройках и с тросточкой, а не в походных ботинках, готовых к покорению пермских грядок.
Но настоящий фурор начался за обедом. Мама, свято верящая, что путь к сердцу мужчины (а уж зятя – тем более!) лежит через желудок, выкатила тяжелую артиллерию: борщ – наваристый, с пылу с жару, с ложкой сметаны, и домашние пельмени – слепленные ее же натруженными руками, этакие маленькие шедевры уральской кулинарии.
Знакомые, узнав меню, чуть челюсти не выронили:
"Борщ?! Да он ж острый! Красный! Свеклой пахнет!"
"Пельмени?! Да он ж, поди, только овсянку свою ест по утрам! И то без соли!"
"Мать твою, да он ж обожжется, подавится, культурный же человек!"
Каково же было их изумление, когда Чарли не просто съел тарелку борща, а попросил добавки, смачно причмокивая и тыкая пальцем в общий каравай хлеба со словами "Bread! Good!". А пельмени? Съел штук двадцать, периодически восклицая что-то вроде "Dumplings! Like in London! But better!" (что мама перевела как "Хвалит, говорит, как в лучших ресторанах, только вкуснее!"). Вид у него был самый что ни на есть блаженный. Знакомые наблюдали за этим гастрономическим подвигом из-за забора, как за экраном телевизора, не веря своим глазам. Их представление об англичанах, питающихся исключительно овсянкой, рыбой-чипсами и чаем в 5 вечера, треснуло по швам.
Но кульминация наступила на следующий день. Мама собралась в сад – смородину обирать да яблоки трясти. Чарли, воспитанный парень, вызвался помочь. Знакомые, естественно, "случайно" оказались в своих палисадниках.
И вот зрелище: высокий британец в резиновых сапогах (маминых, на два размера меньше, но других не нашлось!), аккуратно снимающий ягоды с куста, а потом и вовсе взобравшийся на старую яблоню и трясущий ее с такой энергией, что яблоки сыпались градом, а мама только успевала вскрикивать: "Легче, зять, легче! Дерево-то старенькое!".
"Помогает?! – ахнула Глафира, чуть не уронив ведро с картошкой. – Да он ж работать не должен! Он же иностранец! Он должен... должен... чай пить на веранде!"
Естественно, главный вопрос, который мучил всех соседей, был: "А КАК ОНИ ГОВОРЯТ-ТО?!"
Мама, поймав на себе десяток вопрошающих взглядов, отмахнулась с достоинством деревенской королевы:
"Да как? Говорим! Я – по-нашему, по-русски. Он – тоже пытается по-русски, ну, "спасибо", "хлеб", "очень вкусно" выучил быстро. Ну а если что сложное – дочка переводит. А так... глазами да жестами. Понятно все! Когда он третий ковш компота выпил, я и без слов поняла – нравится!"
Ирония ситуации была в том, что для моих маминых знакомых приезд англичанина в их глушь был событием уровня визита инопланетян.
Они ожидали увидеть небожителя, существо из другого мира, трепетного и капризного. А увидели... обычного мужчину. Который с удовольствием уплетает борщ за обе щеки, мастерски орудует садовым секатором (пусть и под чутким руководством тещи), с энтузиазмом трясет яблони и смеется над мамиными шутками, даже если понимает только каждое пятое слово. Их удивление было смесью разочарования ("Так он же как наш Васька, только по-английски мычит!") и искреннего восторга ("Да он ж молодец! И борщ ест, и работать не боится!").
А мама потом мне шептала, довольная: "Ну что, дочка? Зятя я твоего испытала. И борщом, и пельменями, и садом. Прошел! Теперь свой, кровный. Скажи только, чтоб сапоги свои в следующий раз привез, а то мои ему жмут". И в ее глазах светилась та же теплая ирония, что и в этой истории: мир тесен, а хороший человек и вкусный борщ – понятия интернациональные. Даже в самой маленькой деревне Пермского края.