Когда смотришь какой-нибудь фильм про собак и думаешь: «Да ладно, так не бывает, это же кино!» — а потом читаешь реальные истории и понимаешь, что режиссёры даже не дотягивают до того, на что способны наши четвероногие друзья.
Собаки вообще странные создания: могут съесть твои любимые кроссовки, а потом подарить тебе такую верность, что голливудские сценаристы только руками разведут.
Я заметил одну закономерность: чем проще и обыденнее выглядит пёс, тем больше шансов, что он окажется героем невероятной истории.
А вот эти глянцевые породистые красавцы с выставок зачастую оказываются капризными принцессами, которые драму устраивают из-за неправильно поставленной миски.
Хатико — японский упрямец с большим сердцем
Начну с классики. Хатико — это как «Титаник» в мире собачьих историй: все знают, все плачут, но пересматривать готовы снова и снова.
В 1920-х годах в Японии жил профессор Уэно, который каждый день ездил на работу через станцию Сибуя. И вот у него появляется щенок акита-ину по кличке Хатико.
Тут нужно понимать особенность породы: акита-ину — это собаки с характером самурая и упрямством мула. Если они что-то решили, переубедить их сложнее, чем заставить кота извиниться за разбитую вазу.
Хатико решил, что его дело — провожать хозяина утром и встречать вечером на станции. Точка.
Всё шло по плану, пока профессор внезапно не умер на работе. И вот тут началось то, что психологи назвали бы «отказом от принятия реальности», а я называю «типичным поведением акиты, которая знает своё дело лучше всех». Хатико продолжал приходить на станцию каждый вечер.
Девять лет подряд. Представляете? Девять лет ждать поезд, на котором никто не приедет!
Местные жители сначала пытались пристроить пса, но Хатико был непреклонен: «Извините, но у меня работа. Я встречаю поезда. Это серьёзно».
В итоге вся станция Сибуя стала его домом, а сам он — живой легендой. Кстати, статую ему поставили ещё при жизни. Представьте реакцию пса: «Ну наконец-то оценили мой профессионализм!»
Фидо — итальянец с железными принципами
Если Хатико — это история про японскую точность, то Фидо — про итальянскую страсть.
Италия, 1940-е годы, военное время. Рабочий по имени Джованни находит полумёртвого пса и выхаживает его. Пёс получает кличку Фидо — простенько, но со вкусом.
Фидо, в отличие от многих дворняжек, которые рады любой ласке и готовы дружить с кем угодно, выбрал себе одного человека и решил: «Всё, ты мой, других не будет». Каждое утро он провожал Джованни до автобусной остановки, каждый вечер встречал. Система работала как швейцарские часы.
А потом война внесла свои коррективы. Джованни погиб во время бомбёжки на заводе. Что делает нормальная собака в такой ситуации? Скучает, потом находит новую семью, живёт дальше.
Но Фидо явно не читал инструкций по «нормальному поведению собак». Он решил, что раз система работала, значит, надо её поддерживать.
Четырнадцать лет! Четырнадцать лет этот итальянский упрямец приходил на остановку встречать автобус. Водители его знали, пассажиры подкармливали, но Фидо был сосредоточен на своей миссии. Иногда смотришь на таких собак и думаешь: а может, они знают что-то такое, чего не знаем мы?
Бобби из Эдинбурга — шотландец с похоронными манерами
Шотландцы вообще народ особенный — скажут мало, но по делу. Их собаки в этом плане пошли в хозяев. В XIX веке в Эдинбурге жил полицейский Джон Грей, а у него был скай-терьер по кличке Бобби.
Эти терьеры — небольшие, но с железной волей. Если обычный терьер — это гиперактивный ребёнок на сахаре, то скай-терьер — это философ в собачьей шкуре.
Джон Грей умер и был похоронен на кладбище Грейфрайарс. И тут Бобби принял решение, которое удивило бы даже самых преданных вдов: он остался жить на могиле хозяина. Не просто приходить иногда помянуть, а жить. Четырнадцать лет.
Кладбищенский сторож сначала пытался прогнать пса: «Мол, частная территория, собакам вход воспрещён».
Но Бобби смотрел на него таким взглядом, что сторож быстро понял: это не собака пришла на кладбище, это кладбище получило нового постоянного жителя. Горожане пытались забрать Бобби к себе домой — он вежливо принимал еду, ночлег, но утром неизменно возвращался к могиле.
— Ну что ты там делаешь? — наверняка спрашивали его добрые люди.
— Работаю, — мог бы ответить Бобби. — Охраняю покой друга.
Кстати, когда власти попытались применить закон о бродячих собаках, горожане скинулись и купили Бобби официальный ошейник. Так он стал первой собакой Эдинбурга с документами на право жительства на кладбище.
Пальма — советская оптимистка с аэропорта
СССР, 1970-е. История, которая показывает, что верность собак не знает национальных границ и политических систем.
Военный лётчик вынужден оставить свою немецкую овчарку Пальму в аэропорту — документов на собаку нет, а время не ждёт.
Тут важно понимать психологию немецких овчарок. Это собаки-трудоголики, которые живут по принципу «дело прежде всего».
Если лабрадор в такой ситуации загрустил бы и пошёл искать новых друзей, то овчарка включает логику: хозяин улетел на самолёте, значит, надо встречать самолёты. Элементарно, Ватсон!
Пальма обосновалась на взлётном поле и начала свою вахту. Каждый самолёт — потенциальная возможность увидеть хозяина. Сотрудники аэропорта сначала пытались её прогнать, но быстро поняли: эта собака работает здесь теперь. Причём работает добросовестнее многих людей — ни разу не опоздала на смену.
Больше года Пальма встречала рейсы. Представляете, как она изучила расписание? Наверняка знала, какой самолёт откуда прилетает, лучше диспетчера.
И когда хозяин наконец смог вернуться, Пальма встретила его как ни в чём не бывало: «А, это ты? Ну наконец-то! Я тут работу за тебя делала».
Того — аляскинский спринтер с большими амбициями
Аляска, 1925 год. В городе Ном началась эпидемия дифтерии, спасти могла только сыворотка, но добраться туда можно было только на собачьих упряжках.
674 километра по заснеженной тундре, температура минус сорок, метель — в общем, условия, при которых современный человек вызвал бы такси.
Упряжку возглавлял хаски по кличке Того. Хаски — это вообще удивительная порода: они могут бежать сутками, при этом выглядеть так, будто только что проснулись и готовы к новым приключениям.
У них в генах заложена программа: «Видишь горизонт? Беги к нему. Достиг горизонта? Там есть новый горизонт — беги дальше».
Того было уже двенадцать лет — по собачьим меркам солидный возраст, особенно для такой работы.
Но когда каюр объяснил ему ситуацию (а хаски всё понимают, не сомневайтесь), Того включил режим «миссия невыполнима». Он не просто вёз упряжку — он буквально летел по снегу, выбирая самые безопасные маршруты, обходя трещины во льду, которые человек в метели мог и не заметить.
Самое невероятное — когда упряжка добралась до места, Того выглядел так, будто только что вышел на лёгкую пробежку.
«Что, всё? А я думал, мы только разминались!» Благодаря его скорости и выносливости сыворотка была доставлена вовремя, и эпидемия остановлена.
Что меня больше всего поражает в этих историях? Не сама верность — верными бывают многие.
Поражает их понимание долга. Каждая из этих собак выработала свою систему работы и следовала ей, несмотря ни на что. Хатико встречал поезда, Фидо — автобусы, Бобби охранял могилу, Пальма — самолёты, Того доставлял важные грузы.
Наблюдая за обычными дворовыми собаками, я часто вижу ту же черту: они создают себе ритуалы и следуют им с религиозной точностью.
Вон тот рыжий пёс из соседнего двора каждый день в семь утра обходит свою территорию по одному и тому же маршруту. Дождь, снег, жара — неважно. У него есть работа, и он её выполняет.
А ещё меня удивляет их оптимизм. Ни одна из этих собак не впала в депрессию, не легла и не сказала: «Всё, жизнь кончена».
Они просто переформатировали свою задачу: вместо «встречать хозяина» стало «встречать поезда в надежде на хозяина». Вместо «жить с другом» — «охранять покой друга». Такая вот собачья психотерапия.
Породные особенности или характер
Интересная деталь: среди героев этих историй нет ни одной «модной» породы. Никаких йорков, чихуахуа или французских бульдогов. Только рабочие собаки или дворняжки. Совпадение? Не думаю.
Дело в том, что декоративные породы выводились для красоты и компанейства. Они милые, ласковые, но у них нет этой внутренней «программы долга». А вот рабочие породы — овчарки, хаски, акита-ину, терьеры — у них в генах заложена потребность служить. Им нужна работа, как нам нужен воздух.
Помню, как знакомый купил себе немецкую овчарку «для души», а потом жаловался: «Она меня с ума сводит! Всё время что-то охраняет, всех проверяет, даже спит как на посту». А чего он ждал? Это же овчарка, а не диванная подушка!
— Ну кто же знал, что она будет работать даже дома, — смеялся он.
— Да любой, кто хоть что-то знает о породе, — отвечал я.
Кстати, такие истории происходят и сейчас. Только мы про них не узнаём — некому снимать фильмы про дворняжку Жучку, которая полгода ждала хозяйку у больницы, или про овчарку Рекса, который нашёл дорогу домой через три области.
В приютах полно собак с похожими историями. Вот эта трёхлапая дворняжка три месяца жила возле дома, откуда её выгнали новые хозяева. А тот чёрный метис каждый день приходит к остановке, где его в последний раз видели с хозяином. Сотрудники приюта рассказывают такие истории, что впору открывать музей собачьей верности.
Но почему-то общество больше интересуется породистыми выставочными звёздами, чем этими скромными героями. Может, потому что геройство не продаётся, а красота — да?
Что мы можем извлечь из этих историй?
Во-первых, собаки гораздо сложнее, чем мы думаем. Это не пушистые игрушки и не охранные сигнализации. Это личности со своим пониманием мира, своими принципами и своей моралью.
Во-вторых, верность — это не только про любовь. Это про ответственность. Каждая из этих собак чувствовала себя ответственной за что-то важное. И эта ответственность давала им силы жить и действовать даже в самых тяжёлых обстоятельствах.
В-третьих, возможно, нам есть чему у них поучиться. В мире, где люди меняют работу каждые три года, партнёров — каждые пять лет, а принципы — в зависимости от обстоятельств, собачья верность выглядит почти революционно.
Вот и всё, что я хотел рассказать об этих удивительных историях. Но самое интересное — это то, что происходит прямо сейчас, рядом с нами.
Наверняка у каждого есть свои наблюдения за собачьей верностью — может быть, не такие глобальные, как эти пять историй, но не менее трогательные.