Вспоминаю те дни, когда я - корабельный офицер - был переведён в штаб флотилии подводных лодок.
Эх, долго я не мог привыкнуть к новому месту службы! Как и предполагал - потому, что теперь каждый мой рабочий день проходил в присутствии таких начальников, которых мы видели у себя на борту не слишком часто. А ещё удивляло то, что среди моих новых сослуживцев было много женщин (в погонах и без погон).
Как я понял значительно позднее, такой состав нашего коллектива был разумным и вполне оправданным.
Не буду спорить - наверное, есть чисто мужские профессии. Правда, в просвещённой Европе (в том числе, в братской Норвегии) так не считают: там представительницы «слабого пола» идут на такую работу, где надо ворочать тяжести и махать кувалдами, вовсе не от безысходности (трое детишек, муж-алкоголик, престарелые родители - и всех надо кормить). Они делают это ради того, чтобы доказать себе и всем мужчинам: мы такие же сильные, как и вы! Поэтому, как говорят, там можно нечаянно оскорбить даму, если, по незнанию, галантно подать ей руку при выходе из автобуса...
Зато знаю точно - с чем-то женщины справляются гораздо лучше нас.
Был на торпедо-технической базе отдел, который занимался учётом движения торпед (причём, не в воде, а на берегу). В толстую прошнурованную книгу записывалось, откуда и когда изделие типа... заводской №... поступило к ним, когда прошло подготовку, когда и на какой корабль было выдано, когда принято обратно, когда переподготовлено... И так далее, и тому подобное. Казалось бы - хоть и объёмная, но несложная работа, не требующая от исполнителя ничего сверхъестественного. Тем не менее, отдел постоянно лихорадило. Мичман, который занимался этим, регулярно что-то забывал, что-то недоделывал, часто ошибался. Потом он запил и вообще всё забросил.
Назначили другого - вообще непьющего. Мужик искренне старался исполнять всё как надо - но потом вдруг начал писать мемуары (а в те годы подобное в нашей среде ещё не было нормальным явлением). Заподозрив неладное, начальство отправило мичмана в ближайшее психиатрическое отделение на обследование - и точно, опасения подтвердились... Тогда на место несчастного взяли женщину, и спустя какое-то время проблемы исчезли. Она делала все записи точно, аккуратно и своевременно (а главное - легко, с удовольствием, без тоски и душевного надрыва).
Как мне кажется, женщины в штаб флотилии попадали, в первую очередь, по своим деловым качествам - но, при этом, и их внешние данные тоже были на высоте. Вот почему наши офицеры (в большинстве своём - совсем нестарые и темпераментные) всегда стремились держаться так, чтобы выглядеть в глазах прекрасной половины коллектива если не орлами, то, по крайней мере, отнюдь не мокрыми курицами.
Конечно, как среди мужчин, так и среди женщин, работавших в штабе, попадались разные люди, но, в целом, наши взаимоотношения строились на взаимных уважении, доверии и нередко - симпатии. При этом, по моим наблюдениям, переступать запретную черту в нашей среде было не принято.
Все общие праздники мы отмечали совместно. Сначала это были просто общие застолья, а потом появилась добрая традиция. Женщины штаба сделали нам сюрприз к очередному Дню защитника Отечества: выступили с отличным концертом художественной самодеятельности. В ответ мы к 8 марта тоже подготовили свой концерт - так и продолжалось несколько лет подряд.
И женщины, и мы готовили свои номера художественной самодеятельности от души, с выдумкой, с азартом - поэтому получалось интересно (даже тогда, когда чьё-то выступление было ожидаемо).
Итак, взаимоотношения, установившиеся в нашем разнородном и разнополом коллективе, казались мне почти идеальными, - но однажды...
Ранним зимним утром командующий флотилией собрал представителей обоих полов, служивших или работавших в штабе, в конференц-зале. Окинув нас суровым взглядом, он ледяным тоном, чеканя каждое слово, произнёс краткую речь.
Мы услышали, что у командования есть достоверные сведения: кое-кто в штабе вступил друг с другом (помимо служебных) в так называемые «неформальные отношения». Это, как было сказано, абсолютно недопустимо, и надо прекращать такие безобразия. Ну а если кого-то всё же изобличат в подобном - тогда обе стороны будут с позором изгоняться и из штаба, и с военной службы, невзирая на звания и прошлые заслуги.
Все мы расходились из зала в полном молчании. Каждый чувствовал себя так, как будто в чём-то непотребном обвинили лично его.
А многие ещё вспомнили, что накануне этого дня, как нарочно, в российской печати появились статьи о том, как со всякими «неформальными отношениями» на работе обстоит дело за рубежом. Например, утверждалось, что американские юристы имеют право обвинить шефа в сексуальных притязаниях, если он просто разговаривал с подчинённой женщиной при закрытой (даже не на ключ) двери.
Непонятно, что конкретно имел ввиду начальник под «неформальными отношениями?» То, о чём все сразу подумали, или что-нибудь ещё? Это что, нам теперь, может быть, уже нельзя улыбаться женщинам-сослуживцам, шутить с ними и говорить комплименты? И обращаться к ним следует уже не по именам, а по воинским званиям?
Даже спустя пару недель после тех пережитых нами неприятных минут представители разных полов, встречаясь в штабном коридоре, лишь сдержано здоровались друг с другом и спешили побыстрее разойтись (чтобы кто-нибудь, неровён час, что-нибудь не подумал). Особенно переживали за свою репутацию женщины. К тому же, они очень сильно обиделись и обсуждали в своём кругу, стоит ли теперь вообще готовить для мужчин праздничные концерты.
Лёд, невольно образовавшийся в наших взаимоотношениях, растаял так же внезапно, как и возник.
Пришло очередное 8 марта, и мы вновь сели за общие праздничные столы. После поздравлений от командования начались тосты с мест.
Встал с бокалом в руке Фёдор Петров, заядлый рыбак и вообще замечательный мужик. По-моему, Федя вообще не боялся и не стеснялся никакого начальства. Он на законных основаниях, как флагманский связист, произнёс тост (который, с формальной точки зрения, содержал пожелание, чтобы аппаратура связи работала без сбоев):
- За связь без брака!
От неожиданности все обомлели, а потом расхохотались. Фёдора поддержал Геннадий Михайлович Яковлев, флагманский ракетчик, который произнёс старинный гусарский тост:
- За женщин!
Общее напряжение исчезло, и с тех пор уже никто ничем нас больше не пугал.
Устами младенца
Какие неожиданные ситуации возникают нередко в жизни из-за детской непосредственности!
У Коли, моего школьного товарища, отец служил на флоте. А флот - это суровая организация, где люди обычно не церемонятся друг с другом и называют всё своими именами. Вдобавок к тому, среди моряков раньше были специалисты, которые умели использовать ругательства не так, как это делают все прочие (для начала фразы, её завершения её или просто для связки слов). Флотские мастера разговорного жанра составляли из известных всем слов яркие, образные и сложные конструкции, понятные каждому.
Однажды в раннем детстве мой приятель случайно подслушал разговор своего отца с сослуживцем. Видимо, взрослые обсуждали какой-то известный обоим безобразный случай, поэтому в разговоре прозвучало весьма эмоциональное и неординарное высказывание о произошедшем. Мальчишка с малолетства отличался своей одарённостью, поэтому легко запомнил эту фразу со всеми акцентами, хотя часть услышанных слов была ему тогда ещё незнакома.
На следующий день Коля гулял во дворе. В это же время на стоявшей там скамейке уютно расположились рабочие из ближайшего домоуправления, вышедшие на перекур. Мужики вели задушевную беседу, во время которой периодически проскакивало некое слово - из числа тех, всё ещё незнакомых Коле, что он услышал вчера.
Юное дарование, решив блеснуть перед взрослыми своей эрудицией, тут же воспроизвело всю усвоенную накануне речевую конструкцию с точностью диктофона. Образность и мастерство построения фразы изумило даже наш закалённый в словесных баталиях рабочий класс!
Обалдевшие дядьки примолкли, а потом долго смеялись - до слёз, до изнеможения. Один из них, держась за живот обеими руками, простонал:
- Мальчик, а ну-ка, повтори, что ты сказал - только медленно, чтоб я записать успел! Конфетку дам...
А ещё интересный случай произошёл однажды с моим сослуживцем, Сергеем Савельевичем, который в семидесятые годы был просто мальчиком Серёжей, юным пионером.
В школе по поводу какой-то очередной даты готовилась торжественная линейка, и учительница поручила ему выучить и рассказать там какое-нибудь короткое стихотворение, соответствующее моменту.
Серёжа отнёсся к поручению со всей серьёзностью. Он задумался, как бы его выполнить получше, и вспомнил, что в кладовой лежат толстенные стопки детских журналов, скопившиеся ещё с довоенных времён. Надо поискать там - и что-нибудь подходящее обязательно найдётся!
Мальчик перелистал сотни страниц, прежде чем нашёл то, с чем наверняка не стыдно будет выступить. Стихотворение ему понравилось по двум причинам: и написано здорово, и на линейке наверняка не получится накладки (вряд ли кто-нибудь из ребят смог найти точно такое же).
Взрослые почему-то не стали проверять, что же такое выучил старательный пионер (даже из праздного любопытства). Лишь учительница, встретив утром Серёжу на школьном дворе, спросила для порядка:
- Ну что, готов?
- Готов!
И вот началась торжественная линейка. Дети, назначенные выступающими, встали рядом со школьным начальством и по сигналу старшей пионервожатой начали читать свои домашние заготовки. Когда подошла Серёжина очередь, он громко и с выражением произнёс:
Сегодня праздник у ребят,
Ликует пионерия!
Сегодня в гости к нам к нам пришёл
Лаврентий Палыч Берия!
Больше этому мальчику никаких публичных выступлений не поручали - до самого окончания школы...
Что тут говорить, дети - совершенно непредсказуемый народ. Они требуют от взрослых не только любви, заботы, терпения, но и бдительности.
Голубые моря
Александр Сергеевич, мой знакомый (которого остряки называли "Не Пушкин"), много лет служил на разведывательном корабле, а его друг - в специальном береговом приёмном радиоцентре. И тот, и другой занимались очень важным делом: прослушивали эфир, вылавливали в нём радиообмен иностранных кораблей, а потом анализировали его. Из отрывочных кусочков информации, как из мозаики, складывалась цельная картина: что где делает и что ещё, возможно, задумал зловредный «супостат». Причём у тех, кто служил на кораблях-разведчиках, нередко бывала возможность ещё и непосредственно видеть вероятного противника. Это помогало подтверждать и уточнять полученные данные.
Как-то раз, когда Александр Сергеевич был в очередном длительном плавании у чужих берегов, поступил приказ: срочно перейти в другой район. Хорошо, что это было не слишком далеко - ведь, чтобы вовремя успеть, пришлось напрячь все «лошадиные силы» корабельных машин.
Обычно вскоре после получения такого приказа наш корабль-разведчик наблюдал целый спектакль, разыгрываемый на море: как правило, это бывали крупные учения иностранных флотов, а тут - ничего. Вообще ничего, тишина.
Вскоре вышестоящий штаб начал проявлять беспокойство и стал выпытывать, что видят морские разведчики - но докладывать им было абсолютно не о чем. Тогда штаб раздражённо передал открытым текстом: «Осмотритесь! Вокруг вас ходят большие корабли!»
Осмотрелись снова - и снова не обнаружили поблизости никаких кораблей. Скрепя сердце, доложили об этом, и вскоре получили новый приказ: следовать в свой предыдущий район.
Через несколько недель корабль вернулся в базу, и вскоре Александр Сергеевич узнал от своего друга, с чем были связаны те события.
Оказывается, в береговом приёмном радиоцентре существовал незыблемый порядок: когда кто-то из матросов, нёсших посменно круглосуточную вахту, обнаруживал в эфире что-нибудь серьёзное, ему предоставляли краткосрочный отпуск с выездом домой.
О таком поощрении грезили все солдаты и матросы срочной службы! Ведь это же просто предел мечтаний - вновь, после долгой разлуки, увидеть своих близких, вспомнить вкус домашней еды, отдохнуть хоть немножко под родной крышей, да ещё и произвести впечатление на знакомых девчонок!
Ради отпуска парни были готовы свернуть горы или пускались на разного рода хитрости.
Вот один матрос из радиоцентра и подумал: раз ему удача до сих пор не улыбнулась, не нужно ждать от неё милостей - надо действовать самому! Он решился на риск: доложил по команде, что обнаружил начало крупных морских учений НАТО, которые, как следовало из полученных данных, проводились под кодовым названием «Blue seas» - «Голубые моря».
Зная, какие приблизительно силы могли бы в них участвовать и как бы они себя вели, молодой авантюрист детально и достаточно правдоподобно записывал в вахтенный журнал все свои «радиоперехваты». В течение нескольких дней он успешно водил за нос всё своё начальство.
Обман раскрылся просто: наш герой действовал в одиночку, поэтому его сослуживцы во время своих вахт ничего не слышали (да и не могли слышать). Не обнаружил никаких учений и посланный в район корабль-разведчик.
Вместо желанного отпуска парень несколько суток «отдыхал» на гарнизонной гауптвахте.
Остаётся только догадываться, какими фантастическими историями о своей службе потчевал он своих друзей потом, на «гражданке»!
Как сложилась его судьба? Может быть, при такой склонности к авантюризму и риску наш «флибустьер голубых морей» стал бизнесменом. А может, безудержное воображение привело его в журналистику?
Иллюзия
Пару месяцев назад где-то снизу или сверху, а может быть, сбоку от нас появились новые соседи. Они любят громкую музыку, но нам не слышно ни мелодии, ни слов - сквозь стены и перекрытия доносятся только приглушённые звуки ударных.
Это невнятное однообразное бумканье даже в разных записях из фонотеки соседей звучит почти одинаково, но однажды меня вдруг поразило то, что долетело до моих ушей через слои железобетона. Крутили какую-то неизвестную мне песню с необычным ритмическим рисунком - казалось бы, несложным, но оригинальным и запоминающимся. Этот ритм зачаровывал, вызывал желание слушать ещё и ещё. Он завораживал, будил воображение.
Первая ассоциация, которую он мне навеял - свободный бег оленя по широкой заснеженной тундре. Интересно, что же это за мелодия такая? А может быть, с Севером и оленями она вообще не связана - вдруг под неё на далёких южных островах танцуют стройные смуглые красавицы? Или это просто какая-то весёлая песня, несущая в себе заряд бодрости такой силы, что он смог дойти до меня даже через один лишь только ритм?
Теперь я уже не морщился, когда соседи вновь со всей дури запускали свою технику - ждал, что послышатся запавшие мне в душу звуки. Пару раз действительно дождался.
…А разгадка пришла неожиданно. На прошлой неделе я слушал радио - и вдруг сквозь совершенно неизвестные мне слова и музыку проступил такой знакомый ритмический рисунок. Это звучала одна из песен группы «Агата Кристи» - и я бы не смог назвать её весёлой даже при всём желании.
Казалось бы, уже сколько раз я оказывался в плену у своих иллюзий - а вот поди ж ты…
Пан Спортсмен
В 1971 году мы с родителями переехали в столицу Северного флота, Североморск. Переехали «с побережья», как тогда говорили северяне (что было равноценно выражению «из провинции»). После привычной, почти домашней, обстановки маленьких посёлков, где все знали друг друга и где, волей-неволей, ни у кого ни от кого секретов не было, я вдруг попал в настоящий город.
В доме, где нам дали квартиру, мы однажды уже жили - мне тогда было года четыре. И двор, и сам дом остались прежними, зато сменились все ребята-соседи. А ещё меня ждала новая (только что построенная и сданная прямо накануне начала учебного года) школа № 12, с новыми учителями и новыми одноклассниками. В общем, почти всё непривычное, новое. Помню свои ощущения: я иду в девятый класс, мы в этой школе будем самыми старшими из учеников - и до выпуска нам остаётся совсем чуть-чуть!
Во всей этой новизне (признаюсь честно - не особо радовавшей, а иногда даже пугавшей меня) почти сразу же нашлось и кое-что позитивное.
Мы узнали, что в Североморске, в отличие и от Оленьей губы, и от Ягельной, есть плавательный бассейн. Пусть он был не такой громадный, как в Мурманске (тот бассейн иногда сравнивали с эллингом для дирижаблей) - зато недалеко от дома! На семейном совете решили, что мне надо будет обязательно ходить в бассейн, причём, заняться плаванием всерьёз - полезно будет для укрепления духа и тела.
Через несколько дней после того памятного разговора я был представлен своему будущему тренеру, Валерию Михайловичу, подтянутому брюнету лет тридцати. Чертами лица Валерий Михайлович слегка напомнил мне молодого Пушкина, и я сразу же почувствовал симпатию к нему, а когда узнал, что мой новый наставник ещё и мастер спорта, к симпатии добавилось уважение.
Рядом с тренером я увидел группу ребят - его воспитанников, вместе с которыми мне теперь предстояло плавать. Из них я знал лишь двоих: Олега Бобылева и Толю Богачёва. Олег был мне знаком потому, что его отец служил вместе с моим, ну а с Толей мы волей судьбы несколько недель назад стали одноклассниками.
Состав команды оказался довольно неоднородным. Часть её составляли такие же школьники-старшеклассники, как и я. Среди моих ровесников, кроме Толи и Олега, были Саша Бородин, Галя Зайцева, Миша Морозов, Юра Свирский, Юра Шестаков и ещё несколько ребят, которых, к сожалению, уже не помню. Ещё в команду входило несколько матросов и солдат срочной службы из флотской спортивной роты. А самым старшим из нас был Женя Яцевич - лейтенант, выпускник Черноморского высшего военно-морского училища.
И вот началась моя самая первая тренировка. Валерий Михайлович велел мне плыть вольным стилем по первой дорожке. Ну, вольным - так вольным, и я поплыл, как умел…
Похоже, тренеру накануне сообщили, что я хорошо умею плавать - и это, с любительской точки зрения, было истинной правдой. Я действительно не тонул, не боялся глубины и был достаточно вынослив. Чуть ли не в первый год, когда отец на Чёрном море научил меня уверенно держаться на воде, мы с ним стали заплывать достаточно далеко. А позже я уже в одиночку преодолевал довольно большие расстояния на родном очёрском пруду, хоть порой и страшновато бывало (в нём почти ежегодно кто-нибудь тонул).
Но, несмотря на былые «подвиги», на своей первой тренировке я выглядел совсем не лучшим образом - потому что ни одним из классических стилей плавания к своим шестнадцати годам не владел.
Бултыхаясь на своей дорожке, я смотрел, что творят неподалёку от меня другие ребята - и дух захватывало. Неужели я когда-нибудь научусь плавать так же здорово, как и они?
А Валерий Михайлович, между тем, поглядывал на меня весьма разочарованно...
Как выяснилось уже довольно скоро, я попал совсем не в простую спортивную секцию, где обучают ничего не умеющих энтузиастов, а в элитную команду, которая занимается скоростными видами подводного спорта, и куда стремятся отбирать, как правило, самых лучших пловцов.
А в тот день я так и продолжал до обидного медленно плавать вдоль своей дорожки, ловя на себе безрадостный взгляд тренера. Приятная, чуть зеленоватая вода, ласкавшая кожу, меня уже не радовала, а в голове почему-то непрестанно звучал припев из популярной тогда песни «Глаза на песке»…
Спустя несколько месяцев Олег Бобылев по секрету рассказал мне, что он сразу же после той тренировки узнавал мнение Валерия Михайловича о моей персоне. Ответ был прост: парень плавает плохо, нам такой не нужен...
Мне же тренер тогда хоть и не сказал ни «да», ни «нет» - тем не менее, приходить на тренировки не запретил. Я не пропускал ни одной и очень старался. Правда, не всегда понимал, как надо себя вести. В частности, зная, что «правильно» плавать у меня не получается, к тренеру за советами не обращался. Откровенно боялся услышать после какого-нибудь своего дурацкого вопроса что-нибудь вроде:
- Как? Ты не знаешь даже таких элементарных вещей? Вон отсюда! И БОЛЬШЕ НЕ ПРИХОДИ!!!
А уходить из спорта, едва лишь успев почувствовать, что это такое, мне очень не хотелось. Если бы ушёл, мне было бы стыдно перед родителями, которые так в меня верили. Помню, отец тогда начал величать меня Паном Спортсменом (так звали одного из героев нашей любимой телепередачи «Кабачок 13 стульев») - причём, в таком обращении отца я слышал не только дружескую подначку, но и определённое уважение.
Стыдно было бы и перед одноклассниками (ну а перед одноклассницами - тем более!). Они ведь уже знали, что я вошёл в состав довольно известной в городе и уважаемой команды спортсменов-подводников.
Стыдно было бы, наконец, и перед самим собой - не выдержал выпавшего на мою долю испытания - и тут уже было неважно, по какой именно причине не выдержал.
Несколько месяцев подряд я шёл на каждую тренировку как на неизбежное наказание. Удовольствия не получал никакого и каждый раз переживал: а вдруг меня в бассейн больше не пустят? И, конечно, сильно уставал: мои товарищи на тренировках просто получали хорошую нагрузку, а я же, не владея как следует техникой плавания, но стремясь не отставать от других, тратил силы нерационально.
Конечно, я за это время уже и сам начал кое-что соображать в плавании, и ребята мне помогали своими советами - так что определённый прогресс у меня всё же был. Но тренер, постоянно давая какие-то указания другим, мне по-прежнему не говорил ничего. Это не радовало. Видимо, Валерий Михайлович по-прежнему продолжал относиться ко мне как к бесполезному балласту, как к обузе, доставшейся, по недоразумению, именно ему. Наверное, тренер, наблюдая за моими мучениями, просто выжидал, когда же я заброшу то то абсолютно безнадёжное для себя дело, за которое, по незнанию, взялся - ну а я всё никак не уходил и не уходил.
Наконец, на очередной тренировке Валерий Михайлович остановил меня в самом начале дистанции и впервые за всё время подсказал мне одну маленькую техническую тонкость. Я под его присмотром несколько раз проплыл туда-сюда, отрабатывая не поддававшийся мне элемент - и получилось! Плавать мне сразу стало значительно легче.
С тех пор тренер начал работать со мной точно так же, как и со всеми остальными. Ну а товарищи по команде давно уже стали воспринимать меня, как равного среди равных.
Ещё через некоторое время я, наверное, окончательно перестал выглядеть на воде так нелепо, как было раньше. Правда, при плавании на скорость я похвастать сколь-нибудь высокими результатами, по-прежнему, не мог. Это, конечно, огорчало, хоть я и понимал: для того, чтобы плавать не хуже, чем мои друзья, мне надо было тренироваться с детства, как они. Зато теперь моё настроение - и перед каждой тренировкой, и после неё - было отличным! Появилась уверенность в своих силах, хоть и дурацкая стеснительность никуда не делась. Например, я избегал учиться плавать баттерфляем, если в этот момент меня хоть кто-то видел. А поскольку в бассейне почти никогда не бывает совершенно безлюдно, толком овладеть этим непростым стилем я так и не смог...
Летом я снова приехал в родной Очёр и с удовольствием продолжил свои тренировки «на открытой воде». Надевал ласты, маску с трубкой - и вперёд! Однажды, подгоняя своё снаряжение перед очередным заплывом, я увидел, что на мои приготовления снисходительно-высокомерно глядит молодой здоровенный парень - «гора мышц». С ухмылкой оценив мои антропометрические данные, незнакомец сказал:
- А ну, давай-ка сплаваем наперегонки до нырялки и обратно. Вот увидишь - я тебя даже без ласт обгоню!
То, как он это сказал, мне очень не понравилось - и, наверное, вместо того, чтобы поддаваться на откровенную провокацию, стоило бы сделать вид, что я ничего не слышал. Тем не менее, я вызов принял - и мы стартовали. Я плыл с полной отдачей, как на настоящих соревнованиях - знал, что очень хорошие пловцы действительно могут и без ласт обгонять менее подготовленных пловцов в ластах. А опозориться мне так не хотелось!
На обратном пути я увидел, что мой соперник, мощно молотивший воду, отстал от меня чуть ли не на половину дистанции...
Невелика доблесть - превзойти самоуверенного дилетанта. Но мне этот случай лишний раз подтвердил: физическая сила - это очень здорово, но сама по себе она далеко не всегда может быть решающим аргументом.
В десятом классе я продолжал регулярно ходить на тренировки и всё старался повысить свой уровень. На очередном первенстве Северного флота по плаванию я, впервые в жизни, выступал уже как полноценный спортсмен-подводник. По показанному результату мне даже был присвоен второй разряд - хоть и не очень высокий, зато честно завоёванный!
Только когда началась подготовка к выпускным экзаменам, с бассейном и своей командой я вынужден был расстаться.
Поступив после школы в училище, я, по ряду причин, достаточно регулярно продолжать свои тренировки не смог. Тем не менее, один раз (курсе на втором или третьем) мне довелось участвовать в соревнованиях по плаванию.
Олег Лапшин, спорторг, которому было поручено сформировать сборную нашей роты, выяснил, что у нас было несколько человек, более или менее хорошо умевших плавать. Желающие проплыть на соревнованиях кролем и брассом нашлись сразу, а вот на баттерфляй охотников не нашлось. Тогда Олег обратился ко мне:
- Давай, Гарик... Очень надо!
- Да ты что, Олег? Это совсем не мой стиль! Опозоримся ведь...
- Подумаешь - сто метров! Совсем немного!
- Я в жизни ни разу не проплывал баттерфляем столько. Одно дело - пять-шесть раз выпрыгнуть из воды перед отдыхающими на пляже, чтобы продемонстрировать: вот как я умею, ну а тут же ещё и какой-то результат надо показать!
- Никакого особого результата от тебя и не требуется. Просто, если мы на баттерфляй никого не выставим, получим за этот вид соревнований «баранку» (то есть, ноль баллов) - и тогда нам на приличное место можно не рассчитывать. «Баранку» получим и в том случае, если ты сойдёшь с дистанции. Так что твоя задача - просто как-нибудь проплыть до конца!
Плыть баттерфляем мне совсем не хотелось, но раз уж так надо - значит, надо...
Настал день соревнований. Наши очень неплохо выступили кролем и брассом, и вот начались заплывы баттерфляем. Я залюбовался, как красиво плывут ребята из сборной училища: казалось, они летели над водой, лишь слегка касаясь её кипящей поверхности. Правда, мне тогда окончательно стало ясно, что я с ними, даже в первом приближении, сравниться не смогу.
Вот стартовал и мой заплыв. Два курсанта, которые входили в сборную училища, тут же «улетели» далеко вперёд и вскоре благополучно финишировали, а остальные, судя по всему, так же, как и я, занимались лишь «пляжным» баттерфляем. Казалось бы - что такое сто метров, но мне это расстояние тогда показалась бесконечным. Да и не только мне - с дистанции один за другим сходили мои «товарищи по несчастью» - и вот я на воде остался в полном одиночестве. Никакой техники плавания я, увы, не демонстрировал - но, однако, продолжал двигаться к финишу. Когда «доплюхал» свою стометровку, услышал аплодисменты: ребята благодарили за то, что не подвел!
Выдающимся спортсменом я не стал, да и не мог стать. Тем не менее, спортивная закалка, полученная в юности, меня потом много раз выручала.
Что стало с моими североморскими друзьями - товарищами по команде?
О судьбе некоторых я не знаю ничего. С Женей Яцевичем мы вновь встретились в Западной Лице, когда я стал лейтенантом, а он - старпомом на ракетной подводной лодке. Толя Богачёв ушёл из жизни двадцать лет назад, а Галя Зайцева - на прошлой неделе. Миша Морозов живёт в Ульяновске, а Саша Бородин, всегда отличавшийся надёжностью и постоянством - в городе нашего детства и нашей юности, Североморске.
Предыдущая часть:
Продолжение: