Глава 1 из 5
Что может заставить мать бросить троих детей? Она сделала выбор, который разрушил их жизни. Но её поступок обернулся самым страшным кошмаром.
Марина стояла у окна кухни, наблюдая, как утренний туман поднимается с болотистой низины. В доме царила привычная суматоха: семилетний Егор искал валенок, пятилетняя Варвара капризничала над кашей, а трёхлетний Миша крепко спал. «Мама, а где мой валенок?» — хныкал Егор, ползая под лавкой.
Марина не ответила. Её мысли были далеко, в мире, где не нужно разжигать печь, латать детские штанишки, где можно быть просто женщиной, а не загнанной лошадью. Письмо в кармане старого платья жгло, как раскалённый уголь. Виктор писал, что нашёл работу, снял комнату, что скучает и ждёт. «Приезжай, Маринушка, начнём новую жизнь. Что тебя там держит в этой глуши?»
Что её держит? Трое детей, оставшихся от покойного мужа. Дом, который разваливается. Огород, который даёт урожай лишь на то, чтобы не умереть с голоду. Соседи, которые косо смотрят на молодую вдову. «Мама!» — Варвара дёрнула её за подол. — «Каша холодная!»
Марина машинально подогрела кашу, накормила детей. Проводила Егора до калитки. Школа была в соседней деревне, туда каждый день ходили местные ребятишки. Потом уложила Варвару играть с куклами, а сама села у окна с шитьём. Но руки дрожали, и стежки выходили кривыми. В голове крутилась одна мысль: сегодня или никогда. Виктор обещал приехать к обеду. Сказал, что если она решится, они сразу поедут. Он уже всё устроил, купил билеты на поезд. В городе её ждёт другая жизнь: электричество, водопровод, театры, красивые платья.
«А дети?» — спросила она в прошлый раз.
«Дети? — Они выживут. Деревенские дети крепкие. Соседи помогут. А ты что, собираешься всю жизнь хоронить себя в этой дыре?»
Марина знала, что он прав. Какая от неё польза детям? Она едва сводит концы с концами, постоянно злится, срывается на них. А в городе, рядом с любимым, она станет другой — доброй, счастливой. Счастливая мать лучше, чем несчастная, правда? За окном послышался звон колокольчика. Сердце Марины забилось так сильно, что, казалось, его слышно во всём доме. Виктор приехал. Сейчас или никогда.
Она накинула шаль и вышла во двор. Виктор сидел на подводе, такой красивый, статный, с весёлыми глазами. При виде неё его лицо осветилось улыбкой. «Ну что, красавица, решилась?» Марина оглянулась на дом. В окне мелькнуло личико Варвары — девочка смотрела на незнакомого дядю. Из печной трубы поднимался дымок, в доме было тепло.
«Я? Не знаю, Витя. Дети…»
Виктор спрыгнул с подводы и обнял её. «Маринушка, милая, ты же сама говорила, что задыхаешься здесь. Дети найдут способ выжить, поверь мне. А ты? Ты создана для счастья, а не для серого прозябания». Его слова действовали как наркотик. «Да, она создана для счастья. Ей всего двадцать шесть, впереди целая жизнь. А здесь что? Год за годом одно и то же: огород, стирка, готовка. Но как же я их оставлю? Они же совсем маленькие».
«Не на улице же оставляешь. В доме тепло, еды на несколько дней хватит. Соседи увидят, что ты не топишь печь, зайдут. Елена Павловна добрая, сама семерых вырастила. Возьмёт к себе».
Марина колебалась. В глубине души она уже приняла решение, но совесть сопротивлялась. «А если что-то случится?» — «Ничего не случится. Дети живучие, особенно деревенские. Ты же сама выросла красавицей, хотя рано осталась без матери». Это было правдой. Марина с десяти лет сама о себе заботилась. Выжила, стала крепкой. Её дети тоже справятся.
«Время не ждёт, Маринушка. Поезд в шесть вечера. Если опоздаем, следующий — только через три дня».
Марина посмотрела на Виктора, на его полные любви глаза, на сильные руки, которые обещали защиту и тепло. Потом перевела взгляд на дом. Варвара по-прежнему стояла у окна. «Хорошо», — прошептала Марина. — «Дай мне собраться».
Марина вошла в дом, словно во сне. Руки дрожали так сильно, что она едва могла застегнуть пуговицы на кофте. Каждый предмет словно кричал ей: «Не уезжай! Останься!» Детские рисунки на стене, самодельные игрушки, погремушка Миши.
Погремушка Миши, сделанная из пустой банки и горошин. Она судорожно открыла сундук и стала выбирать самое необходимое. Ситцевое платье с мелкими розочками, то самое, в котором познакомилась с Витей на ярмарке. Шерстяную кофту цвета спелой вишни. Туфли на небольшом каблучке, единственную городскую обувь, которая у неё была.
«Мама, куда ты собираешься?» —Варвара подкралась тихо, как кошка, и сейчас стояла в дверях, изучая, глядя на приготовление. Марина замерла с платьем в руках. Как объяснить пятилетнему ребёнку, что мама собирается её бросить? Что любовь к чужому мужчине вдруг стала важнее любви к собственным детям? Что она, их мать, оказалась такой слабой, эгоистичной, готовой предать ради призрачного счастья?
«Мама просто… поедет по делам. Ненадолго», — слова давались с трудом, каждое было как камень на сердце.
«А какие дела?» —Варвара была любопытной девочкой, всегда задавала множество вопросов. И сейчас её детская логика требовала объяснений.
«Взрослые дела, доченька. Ты ещё маленькая, не поймёшь. А мы будем дома одни?» — «Будете. Но вы же большие, самостоятельные. Егор в школе учится, значит, умный. Он за всех отвечать будет. А ты уже сама кушать умеешь, одеваться можешь, правда?»
Варвара гордо выпрямилась и кивнула. Ей нравилось, когда её называли большой. «А Миша? Он же совсем маленький. Он плачет, когда тебя нет».
Сердце Марины сжалось. «Да, Миша плакал даже тогда, когда она просто выходила в сарай за дровами. Что будет, когда он поймёт, что мамы нет целый день? Неделю? Месяц?»
«Миша ? Он уже большой мальчик. Скоро ему четыре года будет. А ты будешь ему как мама. Покормишь, укачаешь, если заплачет». Марина лихорадочно обдумывала, как обеспечить детей всем необходимым на ближайшее время. В погребе лежал мешок картошки, её хватит надолго. В кладовке стояли банки с солеными огурцами и капустой, мешочек пшена, остатки ржаной муки. В печи ещё оставался большой горшок щей, который она сварила с утра. Хлеба было на два дня, но Олег умел печь лепёшки из муки с водой. Дров во дворе, наколотых мужем, хватило на всю зиму.
«А если что, соседи дадут, — скажет Егор, — что мать в город поехала за лекарством для коровы».
Марина быстро написала записку для старшего сына. Буквы получались кривыми, рука дрожала. «Сынок, мама уехала по очень важным делам. Будь умницей, береги сестричку и братика. Скоро вернусь. Твоя мама». Потом добавила: «В погребе картошка, в кладовке крупа. Корову корми сеном, води на водопой. Если что, беги к Марие Павловне».
Записку положила на стол рядом с буханкой чёрного хлеба и крынкой молока. Егор , всегда после школы, сначала на кухню заглядывал, чтобы перекусить. Варвара , всё это время, молча наблюдала за матерью. В её больших синих глазах мелькали непонимание и тревога.
«Мам, а долго ты будешь ехать?» — «Не очень долго».
«А сколько это не очень долго? Как до воскресенья?»
Марина не знала, что ответить. До воскресенья было три дня. А она не знала, вернётся ли вообще когда-нибудь. «Может быть, дольше. А если мы заболеем? — Не заболеете. Вы крепкие дети. А если Миша будет плакать по ночам? — Ты его покачаешь. Споёшь песенку. А если Егор не захочет меня слушаться?»
Вопросы сыпались один за другим, и каждый был как удар ножом. Варвара инстинктивно чувствовала что-то неладное, пыталась удержать мать, найти причину остаться. За окном нетерпеливо фыркнула лошадь. Витя ждал.
«Хватит вопросов, — сказала Марина резче, чем хотела. — Будь хорошей девочкой».
Она прошла в спальню, где в своей кроватке спал Миша. Малыш лежал на боку, подложив ладошку под щёку. Ресницы длинные, чёрные, дыхание ровное. Во сне он выглядел совсем ангелочком. Марина наклонилась и осторожно поцеловала сына в лоб. Он пошевелился, пробормотал что-то во сне, но не проснулся. И хорошо. Проснись он сейчас, она бы не смогла уйти. «Прости меня, малыш», — прошептала она. — «Прости, что мама такая плохая».
Варвара стояла в дверях и смотрела на эту сцену. Что-то в поведении матери пугало её всё больше. «Мам, а можно я с тобой поеду?»