День ВМФ
Давно это было…
Служил я на эскадренном миноносце «Спокойный». В те далекие времена у каждого корабля была какая-нибудь подшефная организация или – наоборот, организация, шефствующая над кораблём. У нас такой организацией была какая-то швейная фабрика. Не помню, кто над кем шефствовал, но мы регулярно принимали у себя, их делегации, и наши моряки ездили к ним в гости. Во время этих «визитов» устраивались всякие концерты художественной самодеятельности, ходили на экскурсии и т.п.
И вот однажды в день ВМФ к нам на корабль приехали наши шефы с концертом. Состав делегации был на сто процентов женский, ввиду специфики их производства. На баке (т.е. на носу) нашего корабля была устроена сцена, где стоял микрофон, подключенный к корабельной трансляции, возле которого пели и плясали по очереди наши шефы и моряки. После окончания концерта всех девушек пригласили в офицерскую кают-компанию на праздничный обед, а моряки пошли поглощать такой же обед по своим кубрикам. Хотя обед был и праздничным, матросики с ним быстро справились и собрались на перекур на баке, где на корабле во время стоянки определено место для курения. А надо сказать, что радисты так торопились на праздничный обед, что забыли выключить микрофон, который использовался во время концерта. Пока на баке никого не было, он никак не влиял на ход праздничного застолья, проходящего в кают-компании, а вот когда возле него расположились матросы и стали вести беседу о концерте, достоинствах и недостатках артисток, своих планах и мечтах по поводу этих артисток - вот тогда микрофон проявил себя самым неожиданным образом. Дело в том, что вся эта «беседа» очень хорошо была слышна по всему кораблю (в том числе и в кают-компании), а был это такой мат-перемат, что даже наш боцман поперхнулся компотом, которым он только что чокался в старшинской кают-компании со своими корешками – мичманами.
А в офицерской кают-компании в это время происходила следующая сцена. Командир, слегка опешил от такого поворота событий, но затем сделал незаметный знак старпому, мол, иди – разберись. Старпом в свою очередь быстренько выскочил на бак, подбежал к микрофону и выдал вскочившим перед ним матросам речь приблизительно такого содержания: «Что же это вы такие сякие, нехорошие, так себя ведете – у нас там полная кают-компания бл-ей, а вы матом ругаетесь!». «Такие сякие и нехорошие» - это сказано очень мягко, потому что старпом при этом вспомнил все слова, русского военно-морского языка, которых нет в уставе Корабельной службы. Выдав всю эту тираду морякам (а заодно в микрофон и всему кораблю) старпом вернулся в кают-компанию и кивком дал знать командиру, что порядок он навёл.
Шефов своих мы после этого ни разу больше не видели, а старпом неделю не выходил из своей каюты – уничтожал остатки запасов корабельного спирта.
Магомед Гаджиев
Давно это было…
Стоял наш эсминец в судоремонтном заводе в Росте (г. Мурманск) и рядом с нами ремонтировалась плавбаза «Магомет Гаджиев» - здоровенный пароход с мощным вооружением, названный в честь дагестанского героя, командира подводной лодки. Для этих самых подводников и предназначался «Гаджиев», на нём могли жить сразу несколько экипажей подводных лодок, которые днем находились на своих лодках, а вечером возвращались на плавбазу. За время ремонта я познакомился с несколькими ребятами с «Гаджиева», которые и рассказали мне следующую историю.
Однажды вечером собрались офицеры с нескольких лодок во главе с начальником штаба бригады капитаном первого ранга, по какому-то поводу (а может, и без него), отдохнуть от ратных дел, то есть выпить немного лодочного «шила» (спирта). Немного, как всегда не получилось, в общем, накушались они до поросячьего визга. И вот приспичило этому самому начштаба в гальюн пописать, но встать, а тем более идти он уже не мог. Тогда один из командиров лодки приказал сопроводить уважаемого капраза в нужном ему направлении двум молоденьким лейтенантам. Те, быстренько услужливо подхватили старшего товарища под белые ручки, и повели, причем один даже не успел положить огурец, которым он хотел закусывать. Доведя его до нужного места, они отпустили его руки, и начштаба стал лихорадочно пытаться расстегнуть пуговицы на ширинке, т.к. «поджимало» его уже серьёзно. Никак это у него не получалось и тогда один из сердобольных лейтенантов подсунул ему в руку тот самый огурец. Схватив рукой знакомый по форме с детства предмет, капраз стал облегченно и с удовольствием оправляться в штаны. Закончив это мероприятие и отпустив за ненадобностью огурец, он с ужасом увидел, что такая дорогая ему вещь упала в толчок и скрылась в недрах фановой системы плавбазы.
Капитана первого ранга выходили в реанимационном отделении госпиталя, а оба лейтенанта перехаживали лишний год до получения очередного звания.
Обручальное кольцо
Давно это было…
Стоял я как-то дежурным по низам, день был обычный, время – «адмиральский час» (т.е. послеобеденный сон на корабле). По многолетней привычке к этому процессу (сон после обеда) – дремлю в рубке дежурного. А тут ещё и практически бессонная ночь была, вместо положенных по уставу четырёх часов поспал два, от силы. А произошло в эту ночь неудавшееся убийство. Дело было так.
В два часа я разбудил дежурного старшего лейтенанта Борю Погодина, сидим, курим, я ему рассказываю что, кто и где. Пока докладывался, он достал из сейфа разобранный и завёрнутый в тряпочку свой пистолет. Говорит:"Сейчас соберу и пойду в обход". А у него, надо сказать, было детское любопытство к оружию. Кличка у Бори на корабле была "студент", потому что он единственный был не из училища, а призван на два года из запаса и поэтому пистолет был у него любимой игрушкой. Он с трепетом и уважением относился к военно-морской форме, но носить её не умел, поэтому всё в нём выдавало штатского, на которого напялили форму. Если все остальные офицеры за время пяти, а то и шестилетнего (доктор, к примеру) обучения вросли в форму, то он только осваивал азы флотского шика. Так же и с пистолетом. Если все остальные чистку его доверяли матросу-арсенальщику, то Боря разбирал-собирал-чистил ПМ каждое дежурство. Так вот, только я поднялся по трапу из Бориной каюты, как там, внизу, щёлкнул пистолетный выстрел. Первая мысль, которая у меня промелькнула: "Всё, песец, доигрался студент". Скатываюсь по трапу, влетаю в каюту. Картина маслом - каюта в пороховом дыму, сидит напротив двери Боря с пистолетом, направленным на меня, белоснежный, как фата невесты (не знаю почему, но мне в голову тогда такое сравнение пришло) и глаза, как у козы (с горизонтальными зрачками). Я боком (чем чёрт не шутит!) подошел к нему, осторожно вытащил из руки злосчастный ПМ, вытащил обойму с шестью патронами из него. Сообразил, что седьмой патрон в стволе (восьмой улетел), передёрнул затвор, подобрал выскочивший патрон, вставил в обойму и сел. Это я долго рассказываю, а на самом деле всё произошло в считанные секунды, но к тому времени, когда я сел, каюта уже была забита лейтенантами из соседних кают в нижнем белье и с ошарашенными глазами. Успокоились, покурили и стали проводить расследование. Из Бориного рассказа поняли, что он в полусонном состоянии собрал любимый ПМ, вставил обойму, передёрнул затвор и нажал на курок. Куда ушла пуля, искать не стали, потому что лейтенант Лазарев из каюты напротив, рассказал, что она влетела в его каюту и застряла в пробковой обшивке левого борта корабля. Кто-то из артиллеристов провёл баллистическую экспертизу - взяли нитку, продели её в пулевое отверстие в двери каюты, откуда пуля вылетела и протянув через коридор, вставили в входное отверстие на противоположной двери. Оказалось, что пуля пролетела буквально в сантиметре над макушкой склонившегося над бумагами лейтенанта Лазарева. Он недавно пришёл из училища, служил помощником командира по снабжению и был завален бумагами по самое некуда. Помню, кто-то сказал: "Ну, Коля, ты точно оправдаешь свою фамилию и станешь вторым адмиралом Лазаревым". Посмеялись и пошли по своим каютам досыпать.
Так вот, продолжу. Сквозь дремоту слышу звонок от вахтенного у трапа и по привычке считаю: один – вызов рассыльного (дремлю), два – вызов дежурного (открываю глаза), три – командир (сходит или заходит по трапу), - выскакиваю пулей из рубки и по пути слышу четвертый и пятый звонки (это уж совсем большое начальство!). А было время отлива, корабль стоял гораздо ниже причала – поднимаю глаза и вижу спускающегося по трапу командующего Северным флотом адмирала Егорова и целую кавалькаду черных «Волг» со свитой на причале. Мелькнула мысль: "Настучали уже! (это я про ночной выстрел).
Кричу: «Смирно!», рапортую адмиралу всё, как положено, в это время примчались дежурный по кораблю, командир, старпом, замполит. Командир, в свою очередь отрапортовал Егорову то, что он должен был доложить, все по очереди скомандовали: «Вольно!» и адмирал стал здороваться за руку со всеми по старшинству (командир, старпом, замполит, дежурный) и, наконец, очередь дошла до меня. Протягиваю я руку командующему, а на ней блестит новенькое обручальное кольцо! В это время как раз проходила очередная кампания по борьбе с этими самыми обручальными кольцами и, по-моему, с бакенбардами. (Наверно от них очень страдала боеготовность вооруженных сил).
Адмирал Егоров, увидев это "безобразие", стал «рассказывать», что это не боевой корабль, а «плавучий бордель у берегов Голландии» и нам не хватает только красных фонарей на клотике и танцующих канкан проституток на мостике. Затем, сказав командиру, что он дальше по кораблю не пойдет, мол, и так всё ясно, командующий убыл с корабля.
Как ни странно, мне ничего не было за это (правда, кольцо я тут же снял и, с тех пор ни разу не одевал). А через несколько дней во флотской газете «На страже Заполярья» появилась фотография, на которой я стоял навытяжку перед Егоровым. Подпись под ней гласила: «Командующий флотом адмирал Егоров беседует с личным составом корабля Н».
P.S. Кольцо так и не ношу. Переплавил его в какую-то цацку жене.
P.P.S. По давности лет мог что-то подзабыть и приврать.
P.P.P.S. Недавно узнал, что лейтенант Лазарев всё-таки стал адмиралом и дружит с бывшим "студентом" Борей Погодиным.
Торпеда
Давно это было…
Учился я в то время в ШСТ (школа старшин-техников) на первом курсе и объектом приборки у нашей группы была территория возле забора части. Забор был высокий, красивый, из металлических прутьев и через эти прутья открывался чудесный вид на Южную бухту города-героя Севастополя. Вид был изумительный: слева - железнодорожный вокзал, над ним возвышается гора Исторического бульвара со зданием Панорамы Севастопольской обороны, затем вид на центральную часть города, с Графской пристанью, часть Северной бухты, с боевыми кораблями на рейде. Внизу, под нами, лодки подплава и причалы судоремонтного завода, где так же стояли корабли в ремонте и среди них крейсер «Жданов», выкрашенный оранжевым суриком. Из него делали корабль управления флотом, поэтому стоял он в таком виде несколько лет, и про него в Севастополе даже загадку придумали: «Что такое – длинный, красный и долго стоит?».
Напротив «Жданова» на Минной стенке стояли корабли, на которых каждое утро проводилось проворачивание оружия и другой техники. И вот однажды, придя на приборку, мы увидели, что из причала у борта крейсера «Жданов» торчит практическая торпеда (т.е. без боевой части и покрашенная в яркие цвета), чтобы её можно было легко найти после стрельбы. Большинство из нас уже служили на кораблях и, поэтому мы сразу поняли, что торпеда была выстрелена с одного из эсминцев, стоявших напротив крейсера, во время проворачивания. Посудачив и посмеявшись по этому поводу, мы пошли на занятия. Каково же было наше изумление, когда на следующее утро рядом с первой торпедой мы увидели ещё одну в таком же положении, т.е. торчащую у борта крейсера.
Позже, сходив в увольнение в город, мы узнали у ребят с кораблей всю эту историю. Как мы и предполагали, первую торпеду выстрелил молодой морячок во время проворачивания. Затем, естественно, набежали всякие проверяющие для «разбора полётов» и были ошарашены, узнав, что выстрел произвел один моряк. Дело в том, что для того, чтобы выстрелить, необходимо два человека – один нажимает на педаль, а другой, в это время поворачивает рычаг. Причём, рычаг и педаль расположены на таком расстоянии, что одному одновременно включить их невозможно.
И, вот эта комиссия стала у моряка допытываться, как же это он сумел сделать. Тот стал объяснять: « включил это, включил то», потом в педаль вставил ботинок, затем перелез к рычагу и повернул его. Причём, рассказывая, он всё это и проделывал и, естественно, когда он повернул рычаг, вторая торпеда вышла из торпедного аппарата и проделала тот же путь, что и первая накануне. Что произошло с комиссией, можно только догадываться.
Мичман Галин
Давно это было…
Служил у нас старшиной команды торпедистов мичман Толя Галин. Мужик он был выпивающий крепко, что было видно издалека по его лицу цвета пионерского галстука. Прослужив с ним года три, я его один раз видел трезвым аж до обеда – он «бросал» пить, но затем после обеда он плюнул на это бесполезное занятие и быстро наверстал упущенное.
Первый раз я увидел его «способности» в этом нелегком занятии, когда заступил дублером дежурного по низам, а он был этим самым дежурным. Вечером, после вечернего чая он в каюте достал бутылку чистого (96%) спирта, сказав мне: «Тебе, салага нельзя», приступил к дегустации. По наивности я думал, ну, выпьет мужик для бодрости чуть-чуть и на этом успокоится. А, увидев, что «дегустация» происходит стаканами и невероятными темпами, я с тоской представил, что мне предстоит и покрывать пьянство старшего товарища и выполнять все его обязанности, которые я ещё нетвёрдо усвоил, т.к. это было моё первое дежурство. Оказалось, ошибся я очень. Галин, проспав всего лишь положенных четыре часа, отдежурил в лучшем виде, успев еще похмелиться бутылкой вина перед обедом и выпив такую же бутылку вина во время «адмиральского часа». Единственным неудобством для меня было то, что нельзя было стоять с подветренной стороны от Толи или находиться вместе с ним в замкнутом пространстве (вроде рубки дежурного) из-за стойкого запаха спиртного, который я переношу с трудом.
Однажды, когда мы стояли в ремонте в Росте (окраина г. Мурманск) с нашего корабля в гарнизонный патруль были назначены сразу два патруля. Одним начальником патруля был назначен Галин, а другим – я. Дело происходило зимой, поэтому Толя за ужином выпил, как он сказал для «согревания души» бутылку водки, и мы пошли в комендатуру на развод. По дороге он решил, что душа его не выдержит полярного холода, и купил ещё одну бутылку водки. Во время развода в комендатуре комендант, инструктируя, Галина, заметил ему: «Товарищ мичман, от вас что-то неуставной запах», на что он ответил: «Товарищ подполковник, это у меня природный!».
Ещё про него же. Собирались мы на боевую службу, загружали корабль продовольствием по самую завязку, боеприпасом для всех видов оружия и т.д. и т.п. Курящие запасались сигаретами, выпивающие – спиртным и я всё думал: «Сколько же Галину на полгода надо водки?». Оказалось не так уж и много. Дело в том, что как я уже сказал, был он старшиной команды торпедистов, и в его заведовании были два пятитрубных торпедных аппарата. Торпеды у нас были парогазовые, и в каждую заливалось по 200 литров 40% раствора спирта, не знаю точно, для какой цели конкретно. В этот спирт добавлялась какая то отрава, для того, чтобы личный состав не употреблял его не по назначению. Так вот, Толя Галин во время получения торпед из Лиепайского арсенала договорился, что в две торпеды зальют спирт без этой синей гадости. А на боевой службе, во время каждого проворачивания доблестные «румыны» (так на флоте называют торпедистов) под руководством мичмана Галина вытаскивали «чистые» торпеды из аппарата до нужной горловины, Толя наливал себе пятилитровый чайник водки, и торпеда задвигалась на место.
К моменту завершения боевой службы обе торпеды были «осушены» и мы всё гадали, как же Галин выкрутится при сдаче торпед в арсенал. А он был спокоен, как мамонт в вечной мерзлоте, потому что знал, что в конце службы нам предстоят боевые торпедные стрельбы и все его «румыны» были натасканы для стрельбы только этими двумя торпедами. И вот, когда подошло время этих стрельб, он неотступно ходил за своим командиром БЧ-3 (минно-торпедной боевой части) и непрерывно ему твердил: «Сынок! Не перепутай! Стреляй вот этой торпедой и вот этой!». А когда нужные торпеды вышли из аппаратов, да ещё и попав в цель, взорвались, ликованию Толи не было предела.
Продолжение: