Всем известны вечные строки Шекспира:
«Весь мир – театр.
В нем женщины, мужчины – все актеры.
У них свои есть выходы, уходы,
И каждый не одну играет роль.
Семь действий в пьесе той».
Но почему они так притягательны? Почему отождествление мира с театром кажется столь удачным? Прежде всего, эта метафора отлично передает подозрение в ограниченности человеческих возможностей – мы все играем лишь роль в мировом спектакле. Наши поступки и судьбы предопределены, а свобода заключается лишь в том, чтобы играть свою роль хорошо. Кроме того, эта метафора объясняет и природу самого человека. Он – актер, т.е. набор ролей, масок, личин, личностей, раскрывающих себя в игре.
Тем не менее, намного интереснее то, что эта метафора выражает желание людей видеть мир целым, а его части взаимосвязанными. История человечества и жизнь каждого конкретного человека превращается из череды бессвязных и случайных событий в единый сюжет, в котором должен быть какой-то смысл, замысел. А если есть смысл, значит, есть и тот, кто его заложил, – Автор, Режиссер, Творец, Художник. Более того, эта метафора выдает и влечение человеческого разума к искусству, мастерству. Если мир – театр, то также верно и то, что мир – искусство. Здесь мы находим весьма оригинальную теодицею, ведь трагедию Антигоны или Ромео и Джульетты, как кажется, может оправдать великая красота их историй.
Корнями же метафора «мир-театр» уходит в глубокую древность. Этой теме посвящено немало исследований. Мы же для краткости процитируем лишь одно место из «Pagan and Christian in an Age of Anxiety» Э.Р. Доддса, в котором лаконично передан платонический взгляд:
«Это чувство выражено другим древним топосом – сравнением (утратившим для нас за множеством повторений свежесть) мира со сценой, а людей – с актерами или марионетками. Оно имеет долгую историю, начинающуюся с двух пассажей в платоновских «Законах», где нам сообщается, что «мужчины и женщины – просто куклы, лишь чуть-чуть обладающие реальным существованием»; и для нас остается неясным, создал ли их Бог только в качестве игрушек или же с более серьезными целями… Практически такое же чувство лежит в основании пространного и роскошного пассажа, в котором стареющий Плотин, соединяя Платона и стоиков, описывает все успехи и беды человеческой жизни как театральную постановку. Для него, как и для позднего Платона, все, что человек воспринимает всерьез, – игра Бога, сценическая постановка в мире-театре, разыгрываемая «красивыми, очаровательными куклами» – куклами, которые по ошибке принимают себя за людей и поэтому страдают, хотя на самом деле они лишь внешние тени внутреннего человека, единственной истинно сущей, истинно субстанциальной личности».