Дочитал «Бегущую по волнам» Грина (1928). Впечатления двоякие. С одной стороны, это, безусловно, написано мастерски, с другой — фабула дряблая, приторно-романтичный тон в духе Достоевского времён «Униженных и оскорблённых», общая затянутость, но самый главный недостаток, на мой взгляд, — Грин как будто на протяжении всей книги не может понять, выписывает он штучный шедевр, который останется в наследии русской литературы или массовый продукт с сильным беллетризованным и жанровым уклоном, который довольно скоро затеряется среди похожих романтических сюжетов.
Грин — авантюрист и романтик, идеалист и мечтатель с непоколебимой верой в идеал, выросший на приключенческих книгам Жюля Верна, Киплинга и Свифта; во многом он и продолжает традицию авантюрного / приключенческого романа. Но Грин также — человек безудержных «неподцензурных» страстей: плохое поведение в школе, побег из дома, морские рейсы в 15-16 лет (в детстве мечтал стать моряком, но после первых же рейсов разочаровался), работа рыбаком, лесорубом, чернорабочим, железнодорожником, золотоискателем, шахтёром, подпольная революционная деятельность у эсеров, четыре ареста, постоянные скитания и побеги, срок в Севастопольской тюрьме и Феодосии, ссылка в Пинегу, выстрел в грудь возлюбленной из ревности (Екатерина Бибергаль, пуля прошла насквозь и чудом ничего не задела, девушка осталась жива), этот список можно ещё долго-долго продолжать. Ясно одно, Грину явно было много, что рассказать о жизни.
От революционеров он после 1917 открестился, считая, что насилие нельзя победить насилием. Ему был ненавистен царский режим, но впоследствии ещё больше — большевистский. Тогда он уходит в своё внутреннее подполье, принципиально игнорирует (в духе М. Кузмина) изменившуюся реальность: пишет письма, используя дореволюционную орфографию, считает время по старому календарю, не обращается в ЦК, не участвует ни в каких лит. группировках, он — абсолютно один. Тогда (создаётся ещё до революции, но оформляется приблизительно к этому времени) и создаётся его знаменитая вселенная "Гринландия", — вымышленная страна, в которой происходят действия практически всех его произведений. Я по наивности ещё пытался гуглить названия городов, описанных в Бегущей типа Дагона и Гельгью, хотел найти хотя бы прототипы... Поклонники говорят, что Грин по большей части описывал берега своего излюбленного Крыма и Чёрного моря, хотя маскарад, показанный в Гельгью сродни чему-то как минимум африканскому.
Как видим, Грин человек, что называется, незаурядный, с большой судьбой и талантом. Вдумайтесь, при содействии Горького он отправляется жить в начале 20-х в ДИск (Ленинградский дом искусств), где его соседями в мрачных комнатах полуголодного Петрограда, оказываются Мандельштам, Гумилёв и Каверин, (иной бы мог всю жизнь мечтать о таких встречах) но ни с кем из них Грин не сближается. В мрачном одиночестве своевольного арестанта и каторжника рождается ярчайшая, нежнейшая и одна из самых хрупких вещей в русской литературе — феерия "Алые паруса". И здесь, конечно, подкупает непримиримая честность Грина, который никогда ни перед кем не лебезил и всегда знал себе цену. Грин — настоящий "аристократ духа", не вписывающийся ни в какие системы координат, как например, и ещё один "опальный" писатель — Варлам Шаламов. Но мне всё-таки, кажется, какую бы свою правду Грин не гнул, а зря он не вступил, например, к Серапионовым братьям, которые несомненно бы восторженно его приняли и, которые, возможно, привнесли бы в его прозу сквозняк чего-то иного.
И в этом плане, его Бегущая — наглядная иллюстрация, как в Грине борются «приличия» и «величия», или гуманизм мировой культуры с необузданным дикарством, словом, светлая его половина и тёмная. Как будто одно подавляет другое, в результате чего рождается дистиллированный фентезийный парник. То есть, с одной стороны — эсер-подпольщик, с другой — мечтательный романтик, с одной стороны — в нём слышатся крики демонической души, испытавшей немало горестей, с другой — милые сказки о том, как важно творить для человека мечту. Вот в этой взаимной аннигиляции противоположностей и есть весь Грин. В результате после прочтения книги читатель остаётся с неприятным чувством, что автор мог гораздо лучше и серьёзней, но сам, по своей воле зачем-то загнал себя в жанровые условности приключенческого романа, а иногда и фэнтези. То есть отчётливое ощущение, что Грин своё кромешное пламя внежанровости пытается потушить жанром, что, на мой взгляд, минус.
История начинается бодро: отставной моряк Томас Гарвей приезжает в город Лисс на лечение. В один из дней он видит у причала красивейшую Биче Сениэль, которая пробуждает в нём горечь былых упущенных возможностей прошлого. Он винит себя за то, что не подошёл к ней. Дальше средь ясного дня за картами у друзей какой-то неведомый голос шепчет ему: "Бегущая по волнам". Гарвей считает, что это судьба, ему кажется, что Биче и Бегущая связаны, он хочет распутать клубок этой мистерии, но пока не знает как. Тогда среди ночи он замечает в порту судно "Бегущая по волнам". Он просится на него, посредством участия знакомых, попадает. Там суровый, злой, развратный капитан Гез — антипод Гарвея. Между ними сразу стычка, но всё-таки Гез его берёт. В одном из городов Гез подхватывает с собой проституток. Ночь, Гарвей становится свидетелем конфликта, Гез бьёт одну из девушек, за что тот, увидев это, бьёт Геза, публично унижая его на глазах у всего корабля. Гез бесится от злобы и приказывает Гарвею покинуть судно. У того нет выбор, ему спускают шлюпку, он плывёт. Вдруг с корабля ему в компанию спускают ещё одну девушку — Фрези Грант. Никто не знает, как она попала на судно, все думают, что это Гарвей подцепил её ночью в городе, тот её впервые видит. Фрези Грант — это мистерия Грина, бесплотный дух, попытка выразить тот вечный голос самой жизни, который мы все постоянно слышим, но никак не можем его описать. Она говорит, чтоб Гарвей держал курс на юг, там ему встретится корабль, на котором он доплывёт до Гельгью, где встретит Биче. Затем она ныряет в воду и исчезает. Вот ровно до этого момента я считаю Бегущую бесподобным, захватывающим произведением. Фабула — железная, психологизм — высочайший, драматизм — высок. В этой точке романа его можно было бы развернуть в любую сторону, а , возможно, даже и закончить.
Потом Грин чрезвычайно щедро разбрасывается вводными. Гарвей действительно встречает судно "Нырок", там он знакомится с девушкой Дейзи, ему рассказывают легенду о Фрези Грант: оказывается не так давно одно судно хотело причалить к острову, но не могло это сделать из-за сильных волн, тогда кто-то из команды сказал, что дочь капитана такая лёгкая, что, наверное, без труда пробежит по волнам. Так она и делает. Она бежит по волнам, достигает острова, а потом исчезает вместе с туманом. И вот теперь по легенде она появляется при кораблекрушениях. Фрези Грант — это своеобразный "голос Бога", который указал Гарвею его судьбу. Так реализовывается мистериальный план романа. На "Нырке" они доплывают до Гельгью, там, кстати, потрясающе описана сцена городского празднества: (я ещё скажу о языке Грина, но вот, тизер, так сказать)
"Я двинулся, наконец, по длинной улице в правом углу площади и попал так удачно, что иногда должен был останавливаться, чтобы пропустить процессию всадников - каких-нибудь средневековых бандитов в латах или чертей в красных трико, восседающих на мулах, украшенных бубенчиками и лентами. Я выбрал эту улицу из-за выгоды ее восхождения в глубь и в верх города, расположенного рядом террас, так как здесь, в конце каждого квартала, находилось несколько ступеней из плитняка, отчего автомобили и громоздкие карнавальные экипажи не могли двигаться; но не один я искал такого преимущества. Толпа была так густа, что народ шел прямо по мостовой. Это было бесцельное движение ради движения и зрелища. Меня обгоняли домино, шуты, черти, индейцы, негры, "такие" и настоящие, которых с трудом можно было отличить от "таких" ; женщины, окутанные газом, в лентах и перьях; развевались короткие и длинные цветные юбки, усеянные блестками или обшитые белым мехом. Блеск глаз, лукавая таинственность полумасок, отряды матросов, прокладывающих дорогу взмахами бутылок, ловя кого-то в толпе с хохотом и визгом; пьяные ораторы на тумбах, которых никто не слушал или сталкивал невзначай локтем; звон колокольчиков, кавалькады принцесс и гризеток, восседающих на атласных попонах породистых скакунов; скопления у дверей, где в тумане мелькали бешеные лица и сжатые кулаки; пьяные врастяжку на мостовой; трусливо пробирающиеся домой кошки; нежные голоса и хриплые возгласы, песни и струны; звук поцелуя и хоры криков вдали, - таково было настроение Гель-Гью этого вечера. Под фантастическим флагом тянулось грозное полотно навесов торговых ларей, где продавали лимонад, фисташковую воду, воду со льдом содовую и виски, пальмовое вино и орехи, конфеты и конфетти, серпантин и хлопушки, петарды и маски, шарики из липкого теста и колючие сухие орехи, вроде репья, выдрать шипы которых из волос или ткани являлось делом замысловатым. Время от времени среди толпы появлялся велосипедист, одетый медведем, монахом, обезьяной или Пьеро, на жабо которого тотчас приклеивались эти метко бросаемые цепкие колючие шарики. Появлялись великаны, пища резиновой куклой или гремя в огромные барабаны. На верандах танцевали; я наткнулся на бал среди мостовой и не без труда обошел его. Серпантин был так густо напущен по балконам и под ногами, что воздух шуршал. За время, что я шел, я получил несколько предложений самого разнообразного свойства: выпить, поцеловаться, играть в карты, проводить танцевать, купить, - и женские руки беспрерывно сновали передо мной, маня округленным взмахом поддаться общему увлеченью. Видя, что чем дальше, тем идти труднее, я поспешил свернуть в переулок, где было меньше движения".
Потрясающая динамика и "выход" из этой сцены. В Городе он встречает девушку в жёлтом платье с коричневой бахромой. Он думает, что это Биче, но это оказывается Дейзи. Ему неловко, что он назвал её другим именем. Затем точно в таком же платье он встречает Биче. Он рассказывает ей свои пережитые мистерии, Гарвей хочет, чтоб, наконец, эта его драма разрешилась, возможно, Биче станет его спутницей, но всё разворачивается по-другому. В роман вплетается детективная история про Геза. Оказывается он вёз контрабанду опиуму, один из матросов Бутлер был с ним в доле, но Гез его обманул, за что одним утром он был убит. На мой взгляд, совершенно вялый сюжет, который растворяет все прелести романа. Биче — дочь первого владельца судна, Гез до неё домогался, она хотела выкупить у него корабль, но теперь после смерти капитана ей оставалось всего лишь его продать, чтобы навсегда расстаться с этой мрачной историей. В итоге Биче не очень верит Гарвею в его рассказ про Фрези Грант, что сильно разочаровывает романтичного авантюриста и он ставит на ней крест. Ему очень трудно её отпустить, но он делает это и затем судьба сводит его с Дейзи, которая полностью верит ему, что он видел Фрези Грант. В конце они кричат морским волнам и голос Бегущей им отвечает.
Сюжетно это никак не держит. Трогательная мистериальная история о том, что надо всегда слушать своё сердце и когда-нибудь оно сведёт тебя с таким же чутким человеком, который слышит среди будничного шума голос Бегущей, тонет в обилии второстепенных персонажей, сюжетных дыр и ненужных подробностей. Хотя, во многом Грина, конечно, стоит читать как Евангелие: неспешно, с любой страницы, наслаждаясь каждой отдельной фразой или сравнением. А ещё ощущение, что Грин в течение жизни рассказывал одну и ту же историю, лейтмотивы: море, корабль, мечта, внутренняя свобода. Самое ценное в Бегущей — это образ Гарвея, который никогда не лжёт, хотя и постоянно рискует из-за этого жизнью, который верен своей правде несмотря ни на что, — непримиримый ко лжи, он плывёт в гордом одиночестве по лихим волнам судьбы, словом, нравственный идеал Грина. Во многом он писал его с самого себя. В главном герое, кажется, нет недостатков, он слишком идеальный, что, конечно, не может не отталкивать. Здесь бы Грину дать волю своим страстям, но он крепко запер их на замок, в результате чего перед нами предстаёт абсолютно вакуумный мир его прозы с такими же вакуумными героями, ошкуренными от всяких шероховатостей. Возможно, это напротив, плюс Грина, тут как посмотреть. Гарвей восходит к образу Гринёва у Пушкина, а сама Бегущая своей завуалированной дидактикой местами напоминает классицистические произведения типа "Недоросля". Это, на мой взгляд, тоже минус.
Но из прекрасного, как я уже писал, это язык. Метафоры и сравнения Грина поражают своей точностью. Чувствуется, что он часами сидит над каждой фразой. Он пишет, например, как гудения фабричных труб, скрежет пил, словом, весь портовый городской шум сливается в один пронзительный крик, и только с первого взгляда, это кажется заурядным, нет, это потрясающе:
"Берег развертывался мрачной перспективой фабричных труб, опоясанных слоями черного дыма. Береговая линия, где угрюмые фасады, акведуки, мосты, краны, цистерны и склады теснились среди рельсовых путей, напоминали затейливый силуэт, так было здесь все черно от угля и копоти. Стон ударов по железу набрасывался со всех концов зрелища; грохот паровых молотов, цикады маленьких молотков, пронзительный визг пил, обморочное дребезжание подвод – все это, если слушать, не разделяя звуков, составляло один крик. Среди рева металлов, отстукивая и частя, выбрасывали гнилой пар сотни всяческих труб. У молотов, покрытых складками и сооружениями, вид которых напоминал орудия пытки – так много крюков и цепей болталось среди этих подобий Эйфелевой башни, – стояли баржи и пароходы, пыля выгружаемым каменным углем".
Вот здесь описано, что чувствовал Гарвей после встречи с Фрези Грант, пойман тончайший оттенок того, как быстро от нас удаляются грандиозные события, перевернувшие жизнь — "...быстрее, чем ветер вырывает из рук платок":
"Теперь не было у меня уже той живой связи с ночной сценой, как в момент действия, и каждая следующая минута несла новое расстояние, – как между поездом и сверкнувшим в его окне прелестным пейзажем, летящим – едва возник – прочь, в горизонтальную бездну. Казалось мне, что прошло несколько дней, и я только помнил. Впечатление было разорвано собственной своей силой. Это наступление громадного расстояния произошло быстрее, чем ветер вырывает из рук платок".
Ну а это прекрасное "многий, лишённый имени", — настоящая находка. Бескрайнее море вызывает в Грине блаженную тревогу, сравнимую с приходом вдохновения:
"Кто сказал, что «море без берегов – скучное, однообразное зрелище»? Это сказал многий, лишенный имени. Нет берегов – правда, но такая правда прекрасна. Горизонт чист, правилен и глубок. Строгая чистота круга, полного одних волн, подробно ясных вблизи; на отдалении они скрываются одна за другой; на горизонте же лишь едва трогают отчетливую линию неба, как если смотреть туда в неправильное стекло. Огромной мерой отпущены пространство и глубина, которую, постепенно начав чувствовать, видишь под собой без помощи глаз. В этой безответственности морских сил, недоступных ни учету, ни ясному сознанию их действительного могущества, явленного вечной картиной, есть заразительная тревога. Она подобна творческому инстинкту при его пробуждении".
Уверен, что это не самое сильное произведение Грина. Вообще у него 7 романов и более 400-т новелл, из которых мы в массе своей в лучшем случае читали "Алые паруса" и "Бегущую по волнам". Он умер в Старом Крыму, прожил 52 года, родился, кстати, в один год с Блоком. Был счастлив со своей женой Ниной. У неё тоже была очень тяжёлая судьба. После смерти Грина началась травля и в адрес самого писателя, и в адрес жены. После войны его заклеймили главным космополитом. Советская власть Грина не принимала, его, наверное, считали таким своеобразным "Иудушкой", который идёт параллельно с реальностью. Но у нас вообще свойственно грызть друг друга и не замечать ярчайших, чтобы они тихо угасали в одиночестве. Да, за примерами далеко ходить не надо, тут даже можно процитировать "Деревню" Бунина. Но Грин при всей своей мечтательности был очень сильным и волевым человеком, он отстоял право на свой эскапизм и заплатил за него, по сути, собственной жизнью, как позже и ОБЭРИУты.
В газетах какие-то оголтелые критики Грина даже писали, чтобы он отрёкся от своего идеализма в угоду существующей советской действительности. Сатана, как известно, первым делом всегда ставит условие — отречение от прежнего себя. Так вот, если Грин чему и учит в своих произведениях, так это только тому, чтобы не отрекаться от себя и своей мечты и всегда быть верным идеалу, даже если тебе выкалывают глаза ножом. Впрочем, этому, если задуматься, учит всякий крупный писатель: и ярая революционерка Берггольц, которую беременной НКВД заперли в тюрьме по делу о "врагах народа", где она родила мёртвого ребёнка (эту железную былинную Ольгу, которая пронесла на своих хрупких женских плечах весь ужас XX века, у которой погибло при рождении двое детей, которую сгноили в тюрьмах и на допросах, у которой расстреляли мужа Бориса Корнилова и, тем не менее, которая по гроб служила своему отечеству), и советский поэт и космист с душой мистика — Николай Заболоцкий, проскитавшийся 5 лет по дальневосточным лагерям, которого избивали до полусмерти и, который не сдал ни одного из своих товарищей, и великий романтик и каторжник, напоминающий Достоевского — Варлам Шаламов, который провёл в отсидке аж 17 лет. В этот ряд безупречных в плане моральной чистоты людей закономерно вписывается и Александр Степанович Грин.