В селе Комаровка, затерянном среди дремучих лесов Поволжья, где сырые болота и туманы скрывали солнце даже днём, стояла изба, о которой местные говорили только шёпотом. Построили её в незапамятные времена, ещё когда по этим краям бродили разбойники, а в лесах, по слухам, шалили лешие и водяные. Изба принадлежала старухе Аграфене, которую в селе звали Ведуньей. Она умела заговаривать хвори, находить пропажу и даже, как шептались, вызывать дождь. Но плату за её услуги брала странную: пучки трав, чёрные свечи, а порой — прядь волос или каплю крови. Старики клялись, что Аграфена заключила сделку с нечистой силой, отдав душу за тёмную силу. Когда её схватили и сожгли на костре за колдовство, изба опустела. Но душа Ведуньи, говорят, осталась в её стенах, превратившись в Тень — зловещее существо, что мелькало в отражениях окон, в лужах на полу и в старом треснувшем зеркале, которое никто не решался тронуть.
В Комаровке о Тени знали все. Дети боялись подходить к избе, а взрослые крестились, проходя мимо. Рассказывали, что Тень не просто бродит — она охотится. Тех, кто входил в избу, находили либо мёртвыми, либо безумными, с пустыми глазами и странными метками на коже. Была ещё легенда: если провести ночь в избе и выжить, Тень исполнит любое желание. Но никто не возвращался, чтобы подтвердить это. В лесу вокруг избы видели странные огни, а по ночам слышали шёпот, будто кто-то зовёт из-под земли. Говорили, что Аграфена связала избу с чем-то древним, что живёт в болотах, и её проклятие не отпустит Комаровку, пока само село не сгинет.
Главным героем этой истории стал Серёга, двадцатилетний парень с пилорамы, известный своим упрямством и насмешками над суевериями. Вместе с ним в Комаровке жили его друзья: Лёха, весёлый, но трусоватый парень, любивший байки, Маша, увлечённая мистикой и знавшая все местные легенды, и Катя, их подруга, которая недавно приехала из города и считала всё это «деревенским бредом». Вечером в местной забегаловке «У болота» компания заспорила об избе. Лёха, подогретый пивом, подначивал: «Серёга, слабо там переночевать? Если не сбежишь, месяц пиво за мой счёт!» Маша нахмурилась: «Не ходи. Я читала в старой книге деда, что Тень не просто пугает — она забирает души». Катя только хмыкнула: «Да ладно, Маш, это сказки для туристов». Но Серёга, любивший вызовы, хлопнул по столу: «Схожу и докажу, что там пусто!» Он собрал рюкзак — фонарик, спички, нож, бутылка воды, старый крестик, который сунула ему Маша, — и двинулся к избе, как только солнце скрылось за горизонтом.
Лес встретил его мёртвой тишиной. Ни птиц, ни ветра — только вороньё каркало где-то вдали. Изба стояла на краю болота, чёрная, покосившаяся, с заколоченными окнами. Дверь была приоткрыта, словно манила войти. Серёга толкнул её, и петли застонали, будто кто-то вскрикнул. Внутри пахло сыростью, гнилью и чем-то кислым, как протухшее молоко. Фонарик осветил пыльные половицы, стол, покрытый паутиной, и большое треснувшее зеркало на стене. В углу лежали старые тряпки, а на полу виднелись вырезанные знаки — руны, похожие на те, что Маша показывала в своей книге. Серёга почувствовал, как по спине пробежал холод, но отмахнулся: «Нервы».
Он разжёг свечу, поставил на стол и сел на лавку. Тишина давила, как камень. В углу шуршало, будто что-то ползло, но звук был слишком тяжёлым для мышей. Свеча мигнула, хотя сквозняка не было. Серёга насторожился, но списал всё на усталость. И тут он услышал шорох — отчётливый, будто кто-то прошёл за его спиной. Обернулся — никого. Но в зеркале мелькнула тень: сгорбленная, с длинными, неестественно тонкими руками. Она двигалась, словно танцуя, и её очертания проступали яснее: длинные волосы, как паутина, и глаза — два чёрных провала.
Серёга замер, сердце заколотилось. «Показалось», — пробормотал он, но голос дрожал. Шорох повторился, ближе, и половицы скрипнули, словно кто-то шагнул. Он посветил фонариком — пусто. Но в зеркале тень не исчезала. Она приближалась, её пальцы тянулись к его отражению. Холод пробрал до костей, в ушах зазвенело. Серёга вскочил, решив уйти, но дверь теперь была закрыта. И не просто закрыта — заколочена, будто гвоздями снаружи. Он дёрнул ручку — без толку.
«Кто здесь?!» — крикнул он, сжимая нож. Тишина. Затем из темноты раздался голос — скрипучий, как ржавые петли: «Зачем ты пришёл?» Не мужской, не женский, а потусторонний. Серёга обернулся, но в комнате был один. В зеркале тень стояла за его отражением, её пальцы почти касались его плеч. Воздух стал густым, будто его сдавливало. Руны на полу засветились тусклым багровым светом, и запах гнили усилился. В углу шевельнулось что-то ещё — не тень, а фигуры, сотканные из чёрного дыма, похожие то ли на людей, то ли на зверей.
В панике Серёга схватил крестик, но тот обжёг руку, как раскалённый уголь. Он швырнул свечу в зеркало. Стекло разлетелось с оглушительным звоном, и тень издала крик — пронзительный, нечеловеческий. Осколки посыпались на пол, но тень не исчезла. Она шагнула из пустоты, где было зеркало. Чёрная, сгорбленная фигура с пустыми глазами стояла перед ним. Её губы шевельнулись: «Ты мой». Половицы задрожали, из щелей пополз чёрный дым, складываясь в новые фигуры. Серёга почувствовал, как его ноги будто приросли к полу, а в груди сжалось, словно кто-то выдавливал воздух.
Он не помнил, как выбил дверь. Деревенские нашли его на рассвете у болота, бледного, с пустыми глазами. На шее багровели следы, будто от ледяных пальцев, а на запястье горела руна, похожая на те, что были в избе. Он бормотал: «Она меня не отпустит». Маша, увидев метку, побледнела: «Это Аграфена. Она забрала его». Лёха и Катя пытались расспросить, но Серёга только дрожал и повторял: «Тень… она везде».
Через неделю избу сожгли. Деревенские надеялись, что огонь очистит Комаровку. Но пепелище не принесло покоя. Тень видели по ночам, бродящую у болота, а в лесу загорались огни, ведущие к руинам. Зеркало не нашли — говорили, оно растворилось в воздухе. Серёга исчез через месяц. Его нашли в лесу, сидящим у старого дуба, с той же меткой на шее, но уже бездыханным. Маша клялась, что видела в его глазах отражение Тени. Катя, не веря в проклятье, уехала из села, но вскоре пропала без вести. Лёха замкнулся и перестал говорить.
Комаровка опустела. Тень Аграфены, говорят, всё ещё бродит, и не только там. В соседних сёлах начали шептаться о зеркалах, что появляются в домах, и о шёпоте, что зовёт по ночам. Проклятие Ведуньи, кажется, вышло за пределы избы, и никто не знает, где оно ударит снова.