Есть артисты, чья харизма со временем тускнеет — они вроде как всё уже сказали и сыграли. Но Домогаров — не из таких. С годами он не растворился в телевизионном шуме и не сполз в самоповторы. Он, как хорошее вино, стал только крепче, глубже, насыщеннее. И если в 90-е его образ графа де Бюсси вызывал шквал писем и визгов, то сейчас — зрелое обаяние, уважение и лёгкую зависть: как можно сохранить такую магнетику, пережив всё, что он пережил?
Начало: дворовый парень с нотами в кармане
Александр появился на свет летом 1963 года, в московской семье, где театром жил отец, а мать тянула весь быт на себе, как это обычно бывало. Папа — Юрий Леонидович — прошёл путь от артиста до администратора, и, надо сказать, был человеком жёстким, с ясными взглядами: один сын должен быть инженер, другой — максимум водитель, но точно не артист. Искусство он уважал, но для сына хотел «что-то посерьёзнее».
Мама же всегда была рядом — тихо, без давления, с материнским теплом. Домогаров потом говорил, что именно у неё он научился понимать людей, принимать их. С матерью можно было поговорить обо всём — от шалостей до страха не сдать алгебру. Она не ругала. Она слушала.
А дома он был тихим мальчиком, вежливым, послушным. Но выйди он на улицу — и превращался в заводилу. Уличная школа научила его быть быстрым, дерзким, справедливым. Драки, крики, чёрные коленки — всё было. И всё это не мешало ему учиться игре на фортепиано. Да-да, в школе искусств Домогаров показывал прекрасный слух, быстро освоил клавиши, и даже пел так, что педагоги уговаривали: «Тебе бы в консерваторию».
Но у отца были другие планы: автомобильный институт. Саша не возражал вслух, просто не пошёл на подготовительные курсы. И тогда отец махнул рукой: «Раз не хочешь по-человечески, иди в актёры!». Ну и пошёл. С первого раза — в Щепкинское училище. Там, кстати, его заметили сразу.
Сцена: от «Милого друга» до трагедий в антракте
После выпуска он начал играть на сцене. Сначала Малый театр, потом Театр Советской Армии. Армии, кстати, сам избежал — репертуар спас. Сыграл Дориана Грея, потом Жоржа Дюруа, потом всё серьёзнее. Ему везло на роли, где можно было быть не просто красивым, но и глубоко надломленным внутри.
Киношная судьба сложилась не сразу. В 80-х он мелькал эпизодами. Серьёзное внимание привлекла картина «Делай — раз!», где он работал с Мироновым и Машковым. Но тогда ещё никто не кричал на улицах: «Домогаров!»
А вот после «Графини де Монсоро» начался тот самый шквал. Женщины сходили с ума, мужчины завидовали. Он стал воплощением мужского идеала: благородный, страстный, немножко грустный. После — Богун в «Огнём и мечом», и тут уже славу почувствовали даже поляки. Исторические роли будто прилипали к нему. Было в нём что-то вечное.
С театром он тоже не расставался. Более 25 лет — лицо Театра имени Моссовета. До весны 2024 года, когда молча ушёл, несогласный с новыми порядками. Сейчас играет в антрепризах. Без громких афиш, но каждый раз отрабатывает на полную, как будто на сцене — последний день.
Семья, которую не удалось спасти
Первая любовь — Наташа Сагоян. Знакомы были с детства. Женились молодыми, казалось — навсегда. Родился сын Дима. А потом всё развалилось. Наталья ушла и запретила отцу общаться с ребёнком. Домогаров принял — «вырастет, поймёмся». Но не успел. В 2008-м Дмитрий погиб. Его сбила машина прямо на тротуаре. Тогда много говорили: «Почему не приехал на похороны?» А он уже летел на гастроли. Ночь перед этим провёл в морге. Попрощался. Молча. По-своему.
Второй брак был крепче — с Ириной Гуненковой, костюмершей. Родился ещё один сын, Саша. Прожили 12 лет. Разошлись, но сохранили тепло. Младший Домогаров пошёл сначала по стопам отца, но нашёл себя в режиссуре.
В 2023-м — новое испытание. Ирина тяжело болела. Отец и сын были рядом до конца. Боролись. Прощались. Теряли. Это была огромная потеря. Для обоих.
Любовь, которая не складывается
С Натальей Громушкиной они встретились на сцене — и вспыхнуло. Поженились, но как-то сразу пошло вразнос. 12 лет разницы, два разных ритма. Ссоры, перемирия, снова ссоры. Спектакль длиной в 4 года. Без хэппи-энда.
Потом — Марина Александрова. Молодая, талантливая. Он — старше почти на два десятка лет. Началось всё красиво, но не сложилось. Писали о скандалах, о вспышках ревности, о буре. Ни он, ни она это не комментировали. Расстались.
После — короткие романы, одиночество, алкоголь. Айгуль Мильштейн, молодая актриса, позже рассказывала — там было и тяжёлое, и унизительное. Домогаров не отрицал: «Да, пил. Да, срывался. Искал спасения, не нашёл». Но потом — остановился.
Новая глава — без громких слов
В какой-то момент он перестал делиться личным. Только однажды в интервью бросил фразу: «Десять лет рядом с любимой женщиной. Она — мой мир». Имени не назвал. Писали, что это Татьяна Степанова, танцовщица. Вроде бы была. Может, и осталась.
Были слухи о предложении руки и сердца, о свадьбе — актёр только усмехнулся: «Никто в ближайшие два года на моей свадьбе гулять не будет».
В его блоге — море. Книга. Пляж. И за кадром — чья-то рука. Просто рука. И слова: «Счастье — это когда рядом тот, кто молчит с тобой в унисон».
Домогаров сейчас
Он — не символ эпохи. Он её контрапункт. Не гладкий герой с обложки, а человек со шрамами. И каждый его шрам — прожитая роль. Он ушёл из театра, но не ушёл со сцены. Он больше не снимается пачками, но если снимается — то так, что не оторваться.
Он любит одиночество, но не одинок. Он не в браке, но, возможно, в любви. Он всё ещё Александр Домогаров. И этого — достаточно.