Вряд ли Иван Сергеевич Тургенев, работая над своим знаменитым романом, мог предположить, что эта вечная тема вновь прозвучит через сто лет в совершенно несерьёзном контексте одной забавной истории, произошедшей в детской библиотеке города Североморска.
Моя мама тогда работала там на младшем абонементе. Абонемент-то младший, а вот читательские карточки на малышню приходилось заводить точно такие же, как на взрослых.
Если ребята приходили вместе с родителями, тогда проблем не было: те рассказывали о своих детях всё, что было нужно для заполнения необходимых граф. Но не так уж и мало девчонок и мальчишек записывались в библиотеку самостоятельно. С ними было чуть-чуть сложнее.
Своё имя знали все, свою фамилию - почти все, а вот отчество у большинства вызывало затруднение. Многие дети по понятным причинам просто не знали, что это такое.
В этом случае моя мама прибегала к нехитрому приёму:
- Как зовут твоего папу?
- Серёжа!
- Ну, так значит, ты Сергеевич.
Когда вырастешь большим, тебя будут называть Юрием Сергеевичем!
Если ребёнок не знал, как зовут папу, приходилось задавать ещё один вопрос:
- Как твоя мама называет твоего папу?
- Дима!
- Значит, твоё отчество Дмитриевич. Запомни, пожалуйста!
Но любая удачно разработанная и многократно проверенная схема может дать сбой, когда имеешь дело с детьми. Такие уж они непредсказуемые люди...
Однажды в библиотеку пришла записываться совсем маленькая, но очень шустрая девочка. Без запинки назвала и имя, и фамилию. Отчества своего она, правда, не знала, поэтому разговор библиотекаря с девочкой дальше пошёл по известной схеме:
- Как зовут твоего папу?
- Не знаю!
- А как твоя мама называет называет твоего папу?
Маленькая читательница звонко, чётко и громко, на всю библиотеку, ответила:
- Говно сраное!
А дальше - как у другого русского классика - немая сцена...
Отчаянный рейд
Эту историю рассказал нам Игорь, наш штурман.
Произошла она, когда наш друг и сослуживец был курсантом, то есть ещё в спокойные и благополучные советские времена, когда не было в помине ни рэкета, ни мафиозных разборок, ни отчисления со старших курсов за банальную пьянку без мордобоя.
Игорю и его товарищам нередко случалось посещать различного рода кафе и бары, где они, бывало, расслаблялись перед тяжёлой сессией, отмечали чей-нибудь день рождения или успешно сданный экзамен.
Однажды, когда ребята, сидя в питейном заведении, уже изрядно набрались и решили возвращаться в «альма матер», выяснилось, что для расчёта с официантом не хватает денег. Выход из положения нашли просто и естественно. Официанту сказали, что они сейчас сходят в училище и принесут недостающую сумму, а пока что в заведении в залог останется один из них, по прозвищу Гадюкин (по известному рассказу советского детского писателя Виктора Драгунского).
Всё равно этот парень сейчас ходить пока не может, не тащить же его на себе... Высокие договаривающиеся стороны пришли к согласию. Как сказали, так и сделали.
Правда, дальше возникли технические сложности. Не зря ведь говорят: «С глаз долой - из сердца вон». Одним махом решив сразу две проблемы, ребята добрались до училища и, позабыв про финансовый долг и про оставленного в залог собрата, легли спать.
Через некоторое время один из них встал, чтобы покурить, и вдруг увидел, что соседняя койка, принадлежащая Гадюкину, пустует. Мозг тут же пронзила мысль: «Гадюкина забыли! Выручать надо!»
Были разбужены другие участники похода в кафе, они тоже всё вспомнили и пришли в ужас. Собрали деньги, чтобы погасить долг и ещё дать на чай. На тот случай, если всё же Гадюкина просто так отпустить не согласятся, захватили с собой трёх здоровенных парней из сборной училища по морскому многоборью.
Ребята быстро добрались от училища до кафе, которое уже не работало, но свет там горел. Соблюдая все предосторожности, ребята аккуратно просочились в зал.
Там они внезапно увидели вот что: за одним столом с Гадюкиным сидел весь персонал кафе, у всех были весёлые, беззаботные лица. Увидев вошедших курсантов, сидевшие за столом люди оживились и радостно загалдели. Оказывается, персонал кафе уже давно забыл про то, что им кто-то что-то должен, а оставленного в залог «морячка» они теперь воспринимали просто как своего гостя.
Назад вернулись в полном составе.
Память
И всё-таки наше детство на Севере было счастливым!
Это потом родные и друзья будут про нас шутить, что мы выросли именно такими, какие мы есть, потому, что у нас были «тяжёлое детство, коляска без дна, деревянные игрушки, прибитые к полу, и подоконники, намазанные солидолом».
Шутка есть шутка, а ведь всё и на самом деле было замечательно!
Север меня не тяготил нисколько, это были родные места. Гораздо хуже я переживал пребывание в крупных столичных городах. Мне не нравились стоявшие там старые дома с угрюмыми облезшими фасадами, широкими истёртыми ступенями в подъездах и высокими потолками в квартирах. Чему там восторгались в разговорах друг с другом взрослые?
Гораздо больше по душе мне был запах недавно затвердевшего бетона и свежей краски под невысокими потолками новеньких «малогабаритных», как тогда говорили, квартир. Это были не застывшие свидетели истории, а знаки современности - динамичной, развивающейся жизни!
Но такими были впечатления моего раннего детства, а вскоре они стали более глубокими и богатыми.
Северная природа может показаться бедной и скудной, но это далеко не так. Самым тесным образом я общался с этой природой на рыбалке. Азартное это занятие! Я был, что называется, «дорвавшимся» рыболовом. Помню, как-то раз в Оленьей губе я почти бежал к воде, сжимая в руке снасть и предвкушая, как сейчас размотаю леску и заброшу её в воду.
Видимо, всё это было настолько отчётливо написано на моём лице, что два встреченных по дороге матроса засмеялись и сказали:
- Ну, всё! П...... (в смысле, «конец») рыбе!
Рыболовом я был не очень удачливым - главным образом, потому, что для меня важным было не просто поймать рыбу, а использовать для этого именно ту снасть, которая мне тогда нравилась. Далеко не всегда рыба одобряла мой выбор.
Впрочем, на рыбалке было ещё много интересного, помимо рыбы. Детям в те годы изредка удавалось просачиваться на пирсы, возле которых стояли подводные лодки. На борт нам подниматься корабельная вахта, естественно, не разрешала, но кое-кто из мальчишек изредка оказывался там, где нас совсем не ждали. Просто чудо, что несчастных случаев тогда удавалось избегать.
Вид лодки, стоявшей «на ровном киле», был для нас приятен, но вполне привычен, он не вызывал особого удивления. Гораздо интереснее было смотреть, когда, готовясь к погрузке торпед, подводную лодку дифферентовали. Воздух с грохотом и шумом выходил из цистерн главного балласта, после чего одна из оконечностей лодки уходила под воду по самую рубку, а другая непривычно приподнималась.
Если дифферент был на корму, из воды выходили волнорезные щиты всех носовых торпедных аппаратов, а если на нос - то кормовых. При этом, можно было вдоволь разглядывать винты и рули подводной лодки, которые обычно бывали скрыты от наших любопытных и восторженных глаз.
Мне как-то раз, когда я ловил рыбу с пирса, чуть было не довелось поприсутствовать при погрузке торпед. Правда, я был своевременно замечен и удалён с места погрузки, а вот другому юному оленегубцу вообще несказанно повезло.
Пока шёл инструктаж торпедопогрузочной партии, мальчик потихоньку сошёл с пирса на ошвартованный к подводной лодке плотик, а оттуда, через открытую переднюю крышку, проник прямо в торпедный аппарат! Хорошо, что он влез туда вперёд ногами, а не головой! Очень быстро парнишка, убедившись, что в этой трубе темно, холодно и сыро, пополз обратно.
В волнорезной нише юного «торпедиста» ждал сюрприз: незабываемый вид торпеды, висевшей на гаке автокрана прямо перед ним, и удивлённое лицо командира БЧ-3, стоявшего на плотике. Тут было чему удивиться: не каждый день из торпедного аппарата, куда грузят боевое «изделие», вылезает перепачканный смазкой пацан! А ведь там мальчишку вполне могли и задавить...
Подводные лодки были для нас не только местом, где служило большинство наших родителей - они вошли в нашу жизнь, наш быт и стали неотъемлемой частью привычного, родного для нас пейзажа. А когда кто-то из нас видел подводную лодку какого-нибудь нового проекта, это было таким событием!
В Оленьей губе стояла целая дивизия ракетных подводных лодок проекта 629, и периодически то одна, то другая заряжала свои аккумуляторы. Мы частенько засыпали и просыпались под звук дизелей прямо под нашими окнами, похожий на громкое и ритмичное сердцебиение.
Только одна подводная лодка никогда на моей памяти не запускала своих дизелей. Стояла она у второго пирса, выделяясь какими-то очень странными обводами и совершенно неуклюжим силуэтом.
На её ограждении рубки была нарисована звезда с цифрой «9» в центре. Это была УТС (учебно-тренировочная станция), переоборудованная из крейсерской подводной лодки XIV серии времён Великой Отечественной войны. Эти корабли североморцы любовно называли так же, как гвардейские реактивные миномёты, «катюшами». Лодка называлась «К-52», ею в войну командовал Герой Советского Союза И.В. Травкин. Цифра «9» обозначала количество потопленных Краснознамённой подводной лодкой вражеских кораблей и судов.
Такая же УТС, стоявшая в Ягельной, была подводной лодкой «К-55». Она повоевать не успела, но участвовала в освоении Арктики в 50-е годы. А в Полярном в этом же качестве служила прославленная лунинская «К-21» - та самая, что торпедировала немецкий линкор «Тирпиц».
Чего только и кого только не было в Оленьей губе тех лет! Вот парикмахера точно не было. Парикмахерская периодически открывалась, но, как правило, ненадолго. То ли в «декрет» мастера уходили, то ли что...
Выход из проблемы находился легко: в каждом экипаже был свой парикмахер из числа матросов срочной службы. Когда у кого-нибудь из мальчишек волосы становились слишком длинными, папа брал своего сына на службу и передавал в руки корабельных парикмахеров. При этом нередко отец сразу же окунался в свои служебные дела, а мальчик, если хотел, оставался среди матросов.
Как-то раз сына наших знакомых, оказавшегося в такой ситуации, матросы во время обеда увели с собой на камбуз и накормили за экипажным столом. Вечером, когда мальчик поужинал уже дома, он после еды сладко потянулся и заявил:
- Эх, вот сейчас бы ещё бабу!
Удивлённые родители спросили сына:
- Где это ты такое слышал? Кто так говорил?
- Дяди-моряки!
У меня посещение матросских казарм за компанию с отцом связано вот с какими воспоминаниями: сначала раздавался громкий вопль дневального, подававшего команду «Смирно!», потом кто-то что-то докладывал, а затем отец оказывался отгороженным от меня спинами матросов, окруживших его со всех сторон.
Конца и края этому общению не было видно: со всех сторон подходили всё новые и новые люди, узнавшие, что к ним прибыл начальник штаба дивизии.
В те годы такое развитие событий вызывало у меня тоску, а сейчас я вновь и вновь испытываю чувство гордости за своего отца. Какова нормальная реакция военного, когда в его часть прибывает начальник? Конечно же, спрятаться подальше! А вот такое поведение матросов дорогого стоит. Это при том, что у отца всегда была репутация жёсткого, требовательного начальника, непримиримого к любым проявлениям расхлябанности.
Спустя много лет мне довелось снова побывать в Оленьей губе.
16 дивизия подводных лодок, ушедшая из своей родной базы, к тому моменту уже давно служила на Балтике, где поговаривали о предстоящем выводе подводных лодок проекта 629 из боевого состава. Возле изменивших свой облик пирсов уже не было ни одного знакомого корабля, на улице я не увидел ни одного знакомого лица. Дома, где жили мы с родителями, где жили наши друзья и знакомые, теперь стали (тоже лишь на несколько лет) родными для других людей.
Впрочем, оказалось, что ушли из базы, увы, не все лодки нашей дивизии. На северном берегу губы Оленья, в бухте Незаметная, я увидел печальную картину: ржавые полузатопленные корпуса четырёх подводных лодок, между которыми сиротливо торчали из воды мачты наших безотказных трудяг-катеров, «МБМ-127» и «МБМ-113».
А что это были за лодки? Западнее, почти у скалы, с дифферентом на нос лежала лодка Героя, «К-52», восточнее - «К-55», нос которой был на берегу.
Мористее находились две лодки проекта 629: одна - без носа, кормы и рубки (из неё, судя по всему, делали ёмкость для радиоактивных отходов), другая - хорошо узнаваемая «К-110». Даже неисправная деталь, торчавшая, когда лодку снимали в фильме «Командир счастливой «щуки», осталась на месте...
Понимаю: не могут вечно служить ни люди, ни корабли. Первые уходят на пенсию, вторые (тоже по старости) превращаются в металлолом. Такова диалектика жизни. Но ведь память о славных делах подводников и их кораблей можно было бы сохранить?
Я спросил у встреченных мною оленегубских школьников, знают ли они, что за корабли валяются в бухте Незаметная, спрятанные, как нечто такое, чего надо стыдиться? Услышал уверенный ответ:
- Конечно, знаем! Это старые фашистские подводные лодки!
Комментарии излишни... Но если «К-110» и другая однотипная лодка, лежащая рядом, разделили судьбу других кораблей 16 дивизии, оставшихся в водах «дружественной» Латвии, если о «К-55» вообще не помнят, если «К-52» «посмертно зачислили» в состав флота, корабли которого она топила, то насколько лучше сейчас состояние «К-21»?
Лодке вернули её первоначальный облик и, превратив в музей, поставили в Североморске. Увы, это отнюдь не «хэппи энд». Мы сейчас вполне можем потерять этот корабль-памятник. На ремонт и поддержание «К-21» в должном состоянии нет денег! Её лёгкий корпус местами представляет из себя толстый слой краски, металл под которым превратился в труху! Подводная часть в районе носа уже разваливается... Многое ещё можно написать о её нынешнем состоянии...
Память о нашем славном прошлом, без которой у страны нет будущего, надо стремиться сохранять всеми силами и средствами! Неужели кому-то придётся пройтись с протянутой рукой по ветеранам-подводникам, чтобы спасти для истории хотя бы «К-21»?
Другие рассказы автора на канале:
https://dzen.ru/suite/42ca6d86-cb18-488a-8ea3-568a197c3f3e?share_to=link
Предыдущая часть:
Продолжение: