Сижу я нынче на лавке, смотрю на закат, и думаю — как много лет прошло с той самой осени, когда мы, русские солдаты, встали насмерть у Бородина. Кажется, будто вчера было, а ведь почти сорок лет минуло. Много воды утекло с тех пор, и много кого уже нет в живых. Но память — она не проходит. Особенно про то, что было в тот день — пятого сентября 1812 года.
Тогда мы думали, что это просто ещё одно сражение. Но оно стало делом всей жизни. Стоило нам заступить на позиции у деревни Бородино, как почувствовали — сегодня не просто рубка будет, а настоящая бойня. Французы подошли с рассветом, и сразу же началось. Грохот, дым, крики, ржание лошадей, свист пуль и грохот пушек — ад, одним словом.
Наполеон вёл армию сам. Не какой-нибудь там маршал, а сам император, который всю Европу под себя подмял. У него людей было много — до ста сорока тысяч. И не только французы были — поляки, немцы, итальянцы, даже испанцы. Все они шли за ним, верили, что он им поможет завоевать Россию. А мы-то понимали, что это не завоевание, а погибель. Если Москва падёт — всей Руси конец.
У нас сил было не меньше — больше ста пятидесяти тысяч. И зато какие солдаты! Не те, что за деньги воюют, а за Родину. Многие из нас ещё с Аустерлица ходили, с Фридландом. Кто-то вообще из ополчения — простые мужики, которые бросили плуг и пошли защищать землю. У каждого в сердце было одно — не дать врагу дойти до Москвы.
Наше командование было умное. Кутузов — старик, но глаз у него был зоркий. Он знал, что нельзя сражаться на открытой местности. Нужно выбрать место, где можно удержаться. Вот и выбрали Бородино. Там холмы, укрепления, рвы, батареи. Особенно крепко укрепили левый фланг — там Багратион держался. А посередине — Раевский курган. Там и началась самая кровавая часть боя.
С утра начали французы обстрел. Пушки такие громадные, что земля дрожала. Думали — сейчас всё разнесёт. Но мы не сдались. Каждый солдат знал своё дело. Артиллеристы отвечали огнем на огонь, а пехота ждала своего часа. И вот — сигнал. Французская пехота пошла в атаку. Первая линия — под генералом Компаном. А за ней — всё новые и новые полки. Но мы их встретили как подобает — штыками и гранатами.
На Багратионовых флешах особенно жарко было. Там наши ребята из 26-го полка подполковника Фигнера сражались так, что и французам стало не по себе. Три раза они брали укрепления, и три раза мы их выбивали. Князь Багратион, который командовал левым флангом, был ранен, но даже в этом случае не отступил. Он говорил: «Русские солдаты! Вы стоите за свою Отчизну!» — и это придавало сил каждому.
А на Раевском кургане — вообще ад. Там бились полки Уварова, Коновницына, и другие. Французы посылали туда элитные части — гренадеров, карабинеров. И мы отвечали тем же. Там, говорят, погибло больше всего людей. И русских, и французов. Земля была вся в крови. И всё равно никто не отступал. Ни с одной стороны.
Особенно запомнился момент, когда пришёл приказ — бросить в атаку полк егерей под командованием капитана Клочкова. Он сказал своим ребятам: «Ребята! Не вперёд, а умирать!» И пошли они в последний бой. Все погибли. Но ценой их жизни мы остановили одну из самых сильных атак французов.
Наполеон сам наблюдал за битвой с холма. Он ждал, что мы сломаемся. Но мы не сломались. И тогда он послал в бой свою гвардию — элитные полки, которые считались непобедимыми. Это был его последний козырь. И даже они не смогли прорвать нашу линию. Да, они захватили курган, но это была пиррова победа. У них погибло столько же, сколько и у нас - примерно по 40 тысяч человек с каждой стороны.
К вечеру битва стихла. Солнце уже садилось, когда французы перестали атаковать. Мы потеряли много людей, но сохранили боеспособность. Кутузов понимал — нельзя рисковать всей армией. Лучше отступить, дать французам Москву, но сохранить силы для следующих сражений. И правильно сделал. Потому что Москва без армии — это просто город. А с армией — это ещё шанс.
Французы вошли в Москву через неделю. Но город был пуст. Жители ушли, а здания начали гореть. Наполеон ждал, что мы сдадимся. Но мы не сдались. И зима пришла. И голод. И партизаны начали выедать его армию по кусочкам. А мы, русская армия, восстановились и нанесли французам решающий удар под рекой Березиной. Так закончилась эта война.
А теперь про стихи. Был такой поэт — Михаил Лермонтов. Молодой был, но уже писал как настоящий мастер. В 1837 году он написал стихотворение «Бородино». Слышал ты его, конечно. Это такие строки:
«Скажи-ка, дядя, ведь не даром
Москва, спалённая пожаром,
Французу отдана?
Ведь были ж схватки боевые,
Да, говорят, ещё какие!
Недаром помнит вся Россия
Про день Бородина!»
Он написал это, когда ему было неполных двадцать три года. Слова простые, но как будто сам был там, в той битве. Он не видел её, но чувствовал дух того времени. Он взял рассказы стариков — ветеранов, которые участвовали в битве, и передал их слова в стихах. Он как будто дал им голос. И теперь, когда читаешь эти строки, кажется, что слышишь грохот пушек, крики солдат, и чувствуешь запах пороха.
Вот, например, строки от лица солдата, который сражался в тот день:
«Прилег вздремнуть я у лафета,
И слышно было до рассвета,
Как ликовал француз.
Но тих был наш бивак открытый:
Кто кивер чистил весь избитый,
Кто штык точил, ворча сердито,
Кусая длинный ус.»
Или вот:
«Ну ж был денек! Сквозь дым летучий
Французы двинулись, как тучи,
И всё на наш редут.
Уланы с пестрыми значками,
Драгуны с конскими хвостами,
Все промелькнули перед нами,
Все побывали тут.»
Такие строки — и сразу в сердце. Потому что правда в них. Лермонтов понимал, что Бородинская битва — это не просто сражение. Это символ мужества, стойкости и любви к Родине. Это было то, что объединило весь русский народ.
И вот, сидя на лавке, я вспоминаю всё это. Сколько лет прошло, а всё живо в памяти. Каждый, кто был на той битве, потом рассказывал — как будто вчера было. Мы знали, что сражаемся не за себя, а за всех. За своих детей, за своих родителей, за всю Россию. И потому не было страха. Только одно желание — не дать врагу пройти.
И пусть молодёжь знает — не зря мы тогда стояли. Не зря погибали. Россия осталась. И будет ещё долго, если у неё будут такие сыновья, как были тогда. И если будут петь про Бородино, как пел Лермонтов, то память о тех днях не умрёт никогда.
